— Ну и что? Почему бы и не позаимствовать у умного человека? — мгновенно парировала девушка, лицо которой вдруг стало холодным и замкнутым.

Разумов ничего не ответил, но так пронзительно взглянул на Потапову, что та покраснела.

— Один задолжник есть, верней, задолжница! — быстро сказала Юлия, чтобы прервать возникшую неловкую паузу.

— Почему? — с явным облегчением ухватился за Юлино сообщение Любимов, который, видать, тоже не знал, как реагировать на реплику Разумова.

— В декретном отпуске одна моя комсомолка, — вяло объяснила Людмила.

— Что ж, прийти не могла? — ехидно сказал Аркадий.

— В деревню уехала, к родителям.

— А муж разве не мог уплатить? — настаивал Петров.

— Нет у ней мужа!

— Как это нет? — удивился Аркадий.

— Не знаешь, как это бывает? — с насмешкой спросила Людмила, от чего Аркадий неожиданно сконфузился, а потом, разозлившись, воинственно сказал:

— Ну, а почему у тебя пять комсомольцев оказались вне сети комсомольского просвещения?

— Молодые матери! — фыркнула Потапова.

— Что, что? — опять переспросил Любимов.

— Дети у них маленькие. Вот после смены они и бегут как оглашенные в ясельки, своих забирать. Какие уж тут занятия.

— Пусть самостоятельно занимаются, — уже без особого нажима сказал Аркадий. — Есть такая форма...

— Слушаюсь, товарищ Петров! — с прежней задиристостью ответила Потапова. — Поправим это положение.

— Можно мне? — подняла руку, как в школе, молчавшая до этого Крутова. Видно было, как она напряглась, и от этого голос ее стал неожиданно тихим и даже вкрадчивым.

— Давай! — кивнул Любимов.

— Люда, как ты сама объясняешь, почему на общезаводском субботнике в пионерском лагере половина твоих комсомольцев ушла с обеда?

До этого дерзкая, Потапова вдруг смешалась и опустила голову.

— Что, действительно был такой факт? Людмила, почему молчишь? — вскинул голову Любимов.

— Был такой факт, — кивнула Потапова.

— Ну и как это понимать?

— Сама не знаю, — растерянно сказала девушка. — Я их уговаривала, а они повернулись и пошли.

— Кто «они»? Ребята? Девчата?

— Нет, девчата работали. А мальчишки все как один...

— Плохо, — сказал Любимов. — Выходит, авторитетом у них не пользуешься, раз не послушались.

— Раньше ведь слушались! — сказала Людмила.

— Значит, что-то произошло? — спросил вдруг Разумов. — Что именно? Вы разбирались?

— Разбиралась, — голос Людмилы стал прерывистым от волнения.

— Может, поделитесь с нами? — настаивал секретарь парткома.

Та пожала плечами.

— Чепуха, в общем-то. Просто один из парней в меня влюблен. Все привязывается. Я как-то в шутку его женихом назвала... А тут в лагерь приехал один человек. Мой знакомый, — Людмила совсем смешалась.

— Ну и что?

— Ребята увидели, что я с ним стою, смеюсь. Ну и обиделись. Вроде как я изменница... Ерунда ведь?

— Ну, как сказать, — задумчиво протянул Разумов. — Для тебя, видать, ерунда, а для этого паренька, наверное, всерьез.

— Что? — напряженно спросил Любимов.

— Нет, это я так, про себя, — сказал Разумов.

Когда Любимов перешел к обсуждению проекта решения, Разумов тихонько вышел. После заседания Петров сказал:

— Ребята, есть предложение.

— Какое?

— Пошли все на стадион. Сегодня литейщики со сборочным играют. Принципиальный футбольный матч. Заодно в городки перекинемся, а?

— Нет возражений! — весело резюмировал Любимов, крепко ударив обоими кулаками о стол. — Двинули, орлы!

* * *

Стадион находился рядом, напротив проходных завода, что составляло известное удобство — после смены народ валил сюда валом, даже если не было футбола. В небольшом здании, построенном в стиле псевдоампир, размещались раздевалки и тренерская. С одной стороны поля — лесенка деревянных скамеек, где могло уместиться две-три тысячи болельщиков. Дальше за футбольным полем — баскетбольная и волейбольная площадки, сектор для прыжков и гордость завода — городошная площадка. Дело в том, что сборная по городкам постоянно удерживала первенство области, а капитан команды Виктор Соловьев был даже чемпионом страны. Роман уже не раз писал о славных победах городошников в своей газете. Эти победы были отнюдь не случайны — городками увлекались сотни станкостроителей. Вот и сейчас, хотя на поле развернулась острая борьба и трибуна буквально ревела, со стороны городошной площадки раздавались гулкие удары бит.

Комитетчики с трудом разместились между болельщиками.

— Сивый, Сивый дает! — закричал рядом с Ромкой и Ладой юркий подросток.

— Кто это Сивый? — спросил Ромка.

— Эх ты! А еще спорт освещаешь! — засмеялась Лада. — Это же наш заведующий производством Пал Адамович. Вон он за литейщиков играет. Видишь, в желтой майке?

Ромка увидел неторопливо бегущего по центру поля здорового, если не сказать толстого, мужчину.

— Он же старый! Наверное, лет сорок ему?

— Тридцать пять, — авторитетно заявил подросток. — Зато удар пушечный. Штанги ломает. Он ведь лет десять назад за московский «Спартак» играл.

И снова завопил что есть мочи:

— Сивый, давай!

Будто услышав призыв, полный мужчина сменил бег трусцой на резвый аллюр, выбегая к штрафной площадке.

Напрасно пытался преградить ему дорогу худенький защитник. Получив мяч точно в ноги, Сивый немедленно пробил, и вратарю ничего не оставалось делать, как грустно извлекать мяч из сетки. Болельщики неистовствовали.

— Гляди, гляди! — Лада толкнула Ромку в бок. — И директор наш болеет!

Роман поглядел вниз и действительно увидел на первой скамеечке Угарова, а рядом с ним и Разумова. Оба бурно аплодировали.

— Надо же! — удивился Роман. — Я думал, он только за производство болеет, а он еще и за футбол...

— Плохо ты нашего Бориса Алексеевича знаешь. Он зимой в лыжных соревнованиях сам участвует и всех начальников цехов заставляет. Один было заартачился, так Угаров пригрозил его премии лишить.

— Ну, это самодурство! Премию-то за план дают!

— Ничего не самодурство. Угаров сказал: если рабочие спортом занимаются, значит, и дело лучше идет. Значит, начальник должен пример показывать. Вот так-то!

— Ой, — вдруг сказала девушка, взглянув на маленькие ручные часики. — Я на занятия в институт опаздываю...

— Идем, я провожу!

Когда уже прошли к выходу, Лада вдруг звонко крикнула:

— Петька, не сачкуй! Работай!

— Какой Петька? — слегка ревниво осведомился Роман.

— Брат мой Петька. В защите у сборщиков играет. Такой лодырь, того и гляди на травку ляжет и заснет.

Она показала на крепыша, которой действительно весьма индифферентно стоял в штрафной площадке, переговариваясь с вратарем.

— Ну, я ему дома покажу! — шутливо погрозила кулаком Лада.

Потоптавшись у дверей пятиэтажной красной школы, где по вечерам размещалось вечернее отделение института, Роман неожиданно решил вернуться в редакцию. Уж очень ему показался интересным утренний разговор Холодковского с Демьяновым.

Действительно, оба еще были в редакции. Включив настольную лампу, елозили карандашами по листу ватмана и горячо спорили. Увидев вошедшего Романа, замолчали и вопросительно уставились на него.

— Ты чего забыл? — не очень дружелюбно спросил Василий Федорович.

Роман совсем смешался. Однако Демьянов все понял без слов.

— Интересуешься? Молодец! Это тебе не информашки про кино писать. Только, наверное, не поймешь ни черта, ведь ты чертежи читать не умеешь...

— Слушай, идея, — сказал Василий Федорович, обращаясь к Холодковскому. — Давай-ка пройдем на место. И нам, и ему нагляднее все станет. Кстати, с ребятами посоветуемся.

И они втроем направились в сборочный цех. Роман, хотя и работал второй месяц, самостоятельно в цехи почти не ходил, стеснялся. Ему казалось неудобным отрывать людей от дела, да и, честно говоря, он побаивался грохочущих непонятных машин. Демьянов несколько раз обещал в качестве гида провести его по всей технологической цепочке, но все никак не мог выбрать времени.