— Пора Клавдии, — произнес чей-то голос, знакомый и незнакомый одновременно. Казалось, что он уже его слышал, но при этом, ни как не мог понять, кому тот мог принадлежать.
Роберс развернулся, но, ни какого Клавдия не увидел, зато заметил человека назвавшего его этим странным и непривычным именем. Это был римский легионер во всем облачении.
— Пора Клавдии, — повторил он, — Марк Антоний повержен. Клеопатра, — тут легионер выругался, — не пришла со своим флотом. Да и Антоний ошибся со своим маневром. Он словно декурион с наскока хотел уничтожить флот Октавиана. А она не пришла, — и вновь ругань в адрес Египетской царицы.
— И где же теперь легионы Антония? — поинтересовался Майкл (Клавдии), — где теперь Тиберии, где?
Роберс и сам не понял, откуда он знает имя этого воина, что сейчас стоял перед ним, опираясь на копье.
— Легионы разбиты, первый консул бежал, а сам Антоний мертв. Покончил с собой. Он ни как не мог простить себе ни поражения, ни гибели Цезаря, ни предательства Клеопатры.
Майкл помнил, как когда-то Цезарь сам познакомил кавалериста Антония со своей египетской любовницей. Потом было убийство императора. Брут. Бегство декуриона от Октавиана. И бурная любовь полководца к египетской царице. Тогда казалось, что все дай срок будет по-другому. Но все пошло не как задумывалось и в итоге, сидел Клавдий на берегу и слушал Тиберия.
Майкл поднялся с песка. И только тут разглядел легионы преданные ему, Клавдию. Проскользнула мысль пойти и отомстить. За себя, за Цезаря и за Антония. Надел на голову шлем, который ему любезно протянул Тиберии и прокричал:
— Легион к бою!
И тут же погрузился в пропасть….
— Сегодня мы казним, царя Иудейского, — изрек Пилат, наливая себе в бокал, отличного красного вина, из провинции родной Италии.
Майкл, оторвался от кубка и спросил:
— Ирода?(12)
— Причем здесь Ирод, он не царь иудейский, и к тому же давно мертв. Он был лишь обычной пешкой в политике Рима. Сейчас же я имею в виду некоего Иисуса из Назарета, сына плотника Иосифа и Марии. О том, про которого все говорят, что он царь Иудейский.
Понтий Пилат сделал глоток вина, так, что оно потекло по скулам, и сказал:
— Одно я не пойму Аврелии, — обратился прокуратор к Майклу. — Вроде он царь их, и вроде "сын божий". Так зачем же они хотят его убить. Ведь я лично предложил выбрать, кого казнить — вора Варраву или Иисуса. Они предпочли оставить в живых первого. Разве это правильно? Они предпочли, понимаешь, Богу — вора.
Пилат сделал глоток из кубка и продолжил:
— Но закон, есть закон. Сегодня Иисуса из Назарета казнят на холме Голгофа.
— А потом будут слезы и проклятье в наш адрес, — вставил Майкл.
— Вот-вот, как будто это мы распяли его, а не они. — И прокуратор махнул рукой в сторону улицы, откуда доносились восторженные крики иудеев.
Майкл отпил вина и сказал:
— А, потом он воскреснет….
— Да, так они утверждают, сыны Израиля.
— Понтии, будь другом, дай мне посмотреть на казнь…
— Хорошо Аврелии, для друга все что угодно….
Мученика Аврелии (Майкл) разглядел издалека. Тот двигался медленно среди толпы к горе. Народ, собравшийся вокруг него, что-то кричал. Неожиданно Иисус остановился и посмотрел на них. Окрики смолкли, и тут Майкл увидел, как кнут римлянина пару раз коснулся спины мученика, чуть левее и чуть правее креста, что волок тот.
Сын бога видимо, сжал зубы, так как до Аврелия не донеслись его стоны. Казалось, он понимал, что не первый и не последний кто погибнет на этом холме.
Майкл добрался до толпы, почти на самом верху горы. Рядом стояла группа иудеев, что закрыв глаза, о чем-то просила бога.
Солдаты отобрали у мученика крест, и тот упал на жесткую землю.
Затем положили распятие на землю, сорвали с Иисуса тунику, оставив его в одной набедренной повязке. Велели лечь на крест и только после этого стали заколачивать гвозди в руки и ноги.
— Отец, — простонал израильтянин, — отец прости их, ибо не ведают, что творят.
Боль пронзила руку Майкла, он поднес ее к глазам и увидел выступившую из неизвестно откуда образовавшейся раны кров. Но сейчас было не до этого, американцу хотелось увидеть, как это было, и он вновь взглянул на казнь.
— Отец, — простонал израильтянин, — отец прости их, ибо не ведают, что творят.
Легионеры медленно стали поднимать крест. Потом опустили крест в яму.
И тут Майкл увидел, лицо этого мученика. На него с креста, смотрел он сам…
*****
Майкл открыл глаза, это был лишь сон. Венероход медленно качало при движении.
— Ну, наконец-то проснулся, — проговорил Бережанов.
— Мне снился древний Рим, — ответил тот, — мне снилась казнь Иисуса. И, у Иисуса было мое лицо.
Валентин Петрович наморщил лоб и сказал:
— Не стоило нам рассуждать позавчера о боге, вот тебе и снятся сны.
— Знаешь, Валентин, — проговорил Майкл, протирая глаза, — я вдруг понял, Иисуса убили сами израильтяне. Они могли его спасти, но не захотели…
Бережанов на секунду задумался, не зная как поступить в данную минуту. То ли сказать Роберсу, что не обращал бы он внимания, то ли попытаться истолковать, что сие могло значить. Поэтому он выбрал компромисс, произнеся:
— Эх, не стоило нам с тобой вчера рассуждать насчет Бога. Ты человек впечатлительный вот и приснилось. С кем не бывает. Поговорят о чем-нибудь, книжечку интересную прочитают, а потом всю ночь всякая ерунда снится. Хотя с другой стороны, это может быть и знаком. Ведь кто его знает, может и существует Создатель. А вот как он выглядит, одному ему и известно. Может, как старик с седой бородой, может как Высший разум, а может ее как, но только подходящего определения для его образа до сих пор не придумано.
Роберса вдруг осенило. Он дождался, когда Валентин Петрович перестанет говорить и произнес, так приглушено, почти шепотом:
— Знаешь Петрович, я вдруг понял, что Иисуса убили, если это можно так назвать, не римляне и даже не Понтий Пилат. Им, то это зачем? Какая разница, кто будет руководить Иудеей — потомок Ирода или сын плотника, главное чтобы земли те не бунтовали и деньги в казну Рима исправно отчитывали. Иисуса убили сами израильтяне. Один за тридцать серебряников продал, другие своей волей могли спасти, но не захотели. Почему они выбрали Варавву, почему?
— Если бы я знал, — вздохнул русский. — Тогда глядишь и жизнь проще была бы. Но как говориться: все, что не делается — все к лучшему. А сейчас давай-ка, Майкл, прекращай, а то в следующий раз и не такое приснится.
Оставшуюся дорогу ехали молча. Роберс о чем-то думал. Даже достал из ранца блокнот. Бережанов взглянул в его сторону и улыбнулся. Пусть записывает, глядишь, когда старым станет, мемуары напишет или исторический роман. Затем вновь продолжал, следит за дорогой, опасаясь налететь на упавшее дерево. Через час предложил Майклу занять его место, а сам, после того, как тот выполнил его просьбу, решил немного вздремнуть.
Разбудил его Роберс на рассвете, когда на экране монитора появилась "Солнечная". Огромная серебристая сферическая крыша огромного сооружения громоздившееся на фоне первозданной природы, сейчас на экране было чуть больше дюйма. И это лишнее по своей структуре на этой планете здание было освещено почти сотней галогенных прожекторов, что висели на стенах, у самого свода.
— Сколько до него ехать? — поинтересовался американец.
— Час. Считай, что уже приехали. Я еще чуточку подремлю, а ты свяжись с начальником станции. Доложи, что мы подъезжаем. Пусть готовят встречу. — Зевнул, положил голову на спинку кресла. Закрывая глаза, вспомнил, — Кстати, начальника "Солнечной" зовут Майдан Ибрагимович Понтиашвилли.
Майдан Ибрагимович Понтиашвилли был грузином. Родился он в начале двадцать первого века, в те тревожные годы, когда бывшие государства некогда могущественного Советского Союза пошли своими дорогами. Поклонник Украины и сторонник оранжевой революции Ванно Понтиашвилли, когда у него на свет появился первенец, не задумываясь назвал того в память о событиях развернувшихся в Киеве — Майданом. Но какова бы не была ненависть отца к Российской федерации, после того как грузинский Наполеон — Михаил Сокашвилли был свергнут, все же посоветовал своему, на тот момент единственному отпрыску мужского пола, отправиться в Звездный городок, где проходил отбор для полета на Луну. Не попав в состав первой экспедиции на спутник Земли, Майдан Ибрагимович был зачислен в основную группу, что готовилась к полету на Марс. Все изменилось, когда стало известно, что Венеру собираются колонизировать, несмотря на слишком большое давление на поверхности планеты, его перевели в отряд Бережанова, с которым Понтиашвилли нашел общий язык. Вот только личная жизнь пятидесятилетнего грузина не сложилась. Его жена за несколько лет до полета к Венере, а ей предусматривалось место в экипаже, погибла (по глупости) в автомобильной катастрофе. Именно тогда понимая, что, то может просто пропасть, Валентин Петрович, видя не дюжий характер Понтиашвилли предложил того на должность начальника второй станции на Венере. И что удивительно, но руководство пошло на встречу.
