Что касается моего ума...
После Тильзитского мира, который я возненавидела, муж запутался в одной светской интриге. Хотел уехать в отставку, за границу. Я убедила его перейти по дипломатическому ведомству. Он не верил в свои дипломатические таланты, но я обещалась ему помочь.
Сначала был Берлин. Моего мужа направили туда не столько послом, сколько военным представителем. Он убедил многих прусских офицеров перейти на русскую службу. Завоеванная Бонапартом Пруссия была союзником Франции поневоле. Королева Луиза не смирилась с этим. И, пока она была жива (а у Бонси были с ней нежные отношения, он сам признавался; это его признание дало мне карт-бланш на измены ему впоследствии; такая соперница, впрочем, делает большую честь любой женщине, это был идеал красоты, добродетели и любви к отчизне), мы верили, что сможем перетянуть Пруссию на свою сторону окончательно. Она, к сожалению, неожиданно скончалась в цвете лет. Но король, во-первых, был куда менее решителен и подвержен мнению советников, которые настраивали его против русских, во-вторых, ему доброхоты, видно, донесли о том, что посланник России пользовался особой милостью его жены, пока та была жива. Дошло до отзыва. Я не жалею об этом -- в Берлине было адски скучно, мы жили не в доме, а в каком-то скворечнике, я постоянно болела -- опять-таки, больше от скуки, да и прошлые беременности с родами дали о себе знать, у меня начались обильные ежемесячные кровотечения, из-за которых я неделями лежала в постели, получила анемию, и боялась, что разделю участь своей несчастной матери. Мы ездили с детьми к морю, в деревню, это скрашивало наш досуг. Муж делал политику и войну в Берлине. Из-за моих болезней я больше с ним не делила постель (врачи твердили, что очередные роды меня убьют), но и любовников мне брать не хотелось. Общая апатия овладела мною.
Мы вернулись в Россию в разгар войны. Мой муж вернулся на стезю войны, надеялся на то, что ему дадут парочку дивизий и отправят на передовую, но, к счастью, он пока выполнял только поручения императора, без участия в боевых действиях.
Могу еще добавить, что в то блестящее время, предшествующее войне, и муж, и мой любимый брат никогда не бывали дома. Я страшилась за их жизни, но надеялась на победу. При Аустерлице погибло много блестящей молодежи, и я боялась остаться вдовой во цвете лет. Потом приняла эту вероятную участь как данность. Уже деловито распланировала, что и как буду делать после того, когда мне пришлют роковую весть. Я знала, что бедствовать не буду -- даже с тремя детьми на руках. Куда больше меня страшило, что погибнет брат. Он был часть меня. Мой двойник. Мы даже чувствовали друг друга на расстоянии. Но Алекс был заговоренный. Он родился "в рубашке" - и старая примета сбылась. Но в 1812-м году я очень не хотела, чтобы мой муж возобновил действительную и ушел с дивизией на войну. Каждый раз, когда он уезжал в действующую армию, я молилась за его жизнь. Чего никогда не делала. Наверное, тогда в воздухе витала атмосфера катастрофы. Боялись, что Наполеон возьмет Петербург. Я не знала, куда бежать. Если Бонси рядом, он что-то придумает. Выручит нас всех. Защитит.
...Наверное, поэтому я так долго не решалась оставить его. Мой муж, при всех его недостатках, был надежен и храбр, за ним -- как за каменной стеной. Он избавил меня от многих проблем. Я чувствовала, пока он рядом -- мы с детьми защищены. Если он отъедет -- может случиться всякое. Я не могла уехать в деревню -- враг подступал к Остзейскому краю. Армия отступила до Москвы. И тогда пришла весть -- его назначают посланником в Британию. Эта милость -- как гром среди ясного неба. Неожиданное счастье. Почему именно он?
...Потом оказалось -- давно, когда я была маленькой девочкой, а он отчаянным юношей, мой супруг пробыл там целый год. Состоял при кандидате в короли, герцоге д'Артуа. Даже выполнял его поручения в Вандее под чужим именем. О своих поручениях и службе при герцоге Бонси докладывал государыне лично, в шифрованных посланиях. Пока мы плыли в Англию, муж мне поведал длинную историю своих приключений, которые я слушала, открыв рот -- в прямом смысле. Тогда я и поняла: "Я хочу быть такой, как он. Иметь хоть часть его навыков и умений. Я была бы способна на такое". Отсюда и его стремительный карьерный рост. И свободное знание английского (сейчас этот язык все образованные люди знают так же, как мы знали французский). Он же увидел во мне ту, кто сможет быть его преемником. И помощником.
Муж многому меня научил. После этого рассказа ему ничего не оставалось. Я умела шифровать, передавать письма в двойных конвертах, видеть опасности, даже стрелять. Но к его умениям я добавила свое умение -- слушать и слышать людей. И для этого мне не пришлось, пардон, раздвигать ноги так часто, как мне приписывают враги. Да, я полюбила кн. Меттерниха, он мною воспользовался нагло, вытянув из меня все, что было нужно. Но остальные... Могу сказать -- очень немногие мужчины после соития готовы о чем-то говорить. Чаще всего они отворачиваются на другой бок и засыпают. Или же выпроваживают любовниц восвояси. А со случайными любовницами, тем более, с чужими женами (и уж тем более, с женами дипломатов!) они никогда не бывают откровенны -- если это не совсем дебилы или мальчишки. В Британии, кажется, тогда не было ни одного премьера-дебила или мальчишки. Князь Меттерних тоже далеко отстоял что от одной, что от второй категории. Гораздо откровеннее они в дружеских разговорах на равных. Когда нет этой любовной игры, а есть одна симпатия. Принц-Регент потому и был со мной откровенен. Спал он со своими многочисленными фаворитками, а мною просто восхищался как хорошим человеком. Я была не в его вкусе. Но ему нравилось, как я одеваюсь и веду себя. И, конечно, как я умею слушать.
Да, мадам Маккейб, я не была куртизанкой. Это бы доказывало, что я сделала очень большую глупость. К тому же, я страшилась за свою репутацию. Если бы со мной из-за репутации куртизанки прекратили общаться приличные женщины и мужчины, то моя миссия -- и миссия супруга -- провалилась бы с треском. Да, в Британии нравы были шокирующе свободны для меня, но иностранке бы не простилось то, что прощается соотечественнице. Тем более, иностранке из "варварской страны". Мы с Бонси постарались, чтобы наша родина перестала казаться страной варваров. ВК Екатерина, из продуманных ею матримониальных интриг, а также мести моему супругу, попыталась снова дать понять, что русские -- тираны и варвары. Но инцидент нашими стараниями был сглажен и забыт.
Моя умная и злонамеренная подруга куртизанкой и стала. Что доказывает -- она не столь уж умная. Затянувшееся девичество, развращенная семья...
Она и распространяла слухи. О том, что я, мол, "истинная глава семьи Ливенов", "истинный посол в Англии". Что я сплю со всеми, кого считала своими друзьями и кто ходил ко мне в салон. Мне завидовала не только она, поэтому слухи с энтузиазмом повторили многие.
Но я творила политику не одна. Одна бы я просто не могла. Мы с Бонси всегда были командой. Когда мы прекратили притворяться, что мы можем быть любовниками, то это пошло нам только на пользу. А когда наша служба окончилась и случилось это горе, то наш союз перестал существовать. К тому же, интриги против меня достигли успеха.
Возможно, моя правдивая история, как вижу ее я, окажется скучной -- ведь я представляю чуть ли не добродетельной женой и матерью, кому это интересно, особенно в 21 веке! - но она такова, какова она есть. Мне физически больно, когда человека, с которым я прожила больше 30 лет, от которого родила детей, на благо которого я обратила все свои таланты, принижают. И когда мне приписывают поведение куртизанки.
