В общем, на супружеское ложе я возлегла неподготовленной. Опуская подробности, скажу -- я долгое время не понимала, что эти действия имеют какой-либо смысл, кроме деторождения и уступки естественной похоти мужчины. Даже когда у меня появились любовники. Радовало, что это длится, как правило, не очень долго. Впрочем, тогда Бонси не был особенно настойчив. И даже пытался быть со мной нежным. Но лишь с коварным князем Меттернихом я поняла по-настоящему, что значит испытывать удовольствие в постели -- а это еще через 20 лет.
Возвращаясь к тому, что написала миссис Маккейб. Я и слыхом не слыхивала о заговоре. К нам являлся Пален. Он, как я поняла, посвятил Бонси в заговор. Бонси очень доверял Палену. Лишившись отца в семилетнем возрасте, он инстинктивно искал ему замену в мужчинах много себя старше, общался с ними и прислушивался к их мнению. Пален был ему таким другом-отцом. Я любила этого человека за веселый нрав. Я вообще была веселой и оптимистичной, долгое время это помогало мне жить, но несчастья, в конце концов, меня сломили, все плохое считала временным. Бонси долго терпел, но, когда государь решил завоевать Индию с помощью войска казачьего, мой муж сломался. Он тяжело заболел -- именно поэтому. Вы не правы, госпожа Маккейб, считая, что Бонси поддерживал его в этом проекте. Совсем наоборот. Впрочем, вам хорошо считать -- этот проект угрожал монополии вашей державы в этом регионе. Которую вы, и ваш преемник, ставшая настоящей империей САСШ, до сих пор сохраняете. В свете грядущего, этот проект не кажется чистым безумием -- безумен только способ исполнения, а не сама идея. Впрочем, тогда России эти земли были ни к чему. До них бы просто не дошли. Даже если бы чудо произошло, их бы не удержали. Так что я склонна верить супругу, полагавшему проект способом уничтожить уникальное Войско Казачье. И мой муж, как всегда, становился инструментом совершения этого дикого плана.
Вы правы в одном, госпожа Маккейб -- я действительно спасла своего мужа. Своим умом. Я не приказывала ему длить эту болезнь. Наоборот, мне было страшно оставаться вдовой в 15 лет -- а все к тому и шло. Но я видела, что каждый день его нездоровья приближает нас к опале. Очень вероятно, что государь подозревал, что мой супруг втянут в заговор. Кроме того, его болезнь лишала государя возможности довести индийский проект до конца. Детали его были засекречены -- о них, кроме государя, знал только Бонси. Никому другому государь довериться не мог. Когда он, наконец, нашел мужу преемника, то на следующий день был убит. Спасла же я мужа тем, что, после того, как он мне признался о заговоре, о том, что знает о его существовании, я посоветовала ему никуда не ездить и ничего не предпринимать. Я спасла его от самоубийства, потому что он считал, что это лучший выход. В первом случае ему надо было бы доносить на Палена и прочих заговорщиков. Тех бы посадили в крепость. Как и многих других. Мой муж был бы бесчестным подлецом перед ними. Во втором случае, вступи он в заговор, он бы преступил присягу и сделался клятвопреступником. Его мать, очень строгая в таких вопросах, отреклась бы от него. Вы не правы, леди, и в том, что он был неблагодарен мне, когда я отняла у него пистолет. О, напротив, я стала его ангелом-хранителем, так он меня называл.
При новом императоре моего мужа ждал фавор -- с Александром у него были отличные отношения, новый государь его любил и почитал. Энергия новых преобразований, приближающаяся война с Бонапартом, множество интересных дел и проектов, светская жизнь, бурлящая ключом -- я редко теперь видела Бонси. Сначала он уехал в Мемель, я впервые рассталась с ним на месяц. Я отвыкла от него, и мне было страшно скучно. Мне нельзя было появляться в большом свете без него, только при Дворе Марии Федоровны (ужасно тоскливое место, в отличие от Двора государя!) и у свекрови. Я тогда уступила авансам князя Долгорукова-второго, друга Бонси, молодого генерала, который тогда был в большом фаворе у государя. Он был вспыльчив и горяч, но вовсе не столь развратен -- служба для него была превыше развлечений. На службе он и сгорел в неполные 30 -- а вовсе не на дуэли. Хотя дуэль была -- и по пустяковому поводу, и Долгоруков впрямь был ранен, и только чудо позволило выкарабкаться ему, сохранив обе ноги -- чтобы умереть от гнилой горячки через два года после происшествия. Первый опыт любви вне супружеского ложа меня не сильно впечатлил -- собственно, в постели Долгоруков мало отличался от своего друга, за которым я была замужем. Отношения наши мало продлились. Из любопытства и отчасти из страха-- а вовсе не из властолюбия и желания сделаться фавориткой будущего государя (тогда все надеялись на то, что у государя нынешнего будут свои наследники)! - я уступила цесаревичу Константину. Он любил женщин моей комплекции, что на то время было необычным. Это был человек хоть и уродливый, но довольно неплохой любовник.
О том, что у меня мог быть в постели низкорожденный, не могло быть и речи, госпожа Маккейб. Я знаю, сейчас такие, как этот "Андрей Громыко" (я никогда не трудилась запоминать, как зовут всех этих лакеев, горничных, слуг), властвуют в России -- да и в мире. Кто был никем, тот станет всем. Естественно, меня хорошо представить женщиной, чуждой сословных предрассудков, чтобы ваши современники меня не упрекали в снобизме и элитизме. Но вы не представляете, что для меня такая связь значила -- изваляться в грязи! Я слышала, такое происходило в мое время с особами распущенными до крайности, похотливыми и отчаянными. Благопристойная светская дама, тем более, замужняя, до такого не могла опуститься. Я просто не воспринимала слуг отдельно за людей. Не то, что мой муж -- или мой брат... Как-то я застала Бонси с одной кухонной девушкой, но меня это не оскорбило -- тем легче мне, ночью я могу вдоволь выспаться, а после обеда -- наконец-то дочитать роман. Ревновать и скандалить я не собиралась, хоть девка была весьма молода, смазлива и обладала богатыми формами, коих я была, увы, лишена. Я догадывалась, что у мужа я не единственная. И мои соперницы -- не только какие-то чухонки-кухарки, но и даже принцессы. Тем были оправданнее мои измены. Но не с низкорожденными! Это дело моей чести. И чести моего мужа (вы же пишете, что я допускала этого вонючего лакея на мое супружеское ложе!).
Моя умная и злонамеренная подруга, о которой я писала выше, довольно рано мне показала, как рассчитывать дни месяца так, чтобы связи с другими мужчинами были безопасны, а дети бы точно рождались от мужа. Этим я и пользовалась вовсю. Поэтому любые слухи о том, что мои дети -- не дети моего мужа - безосновательны -- не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы производить простые арифметические действия.
Первая моя дочь, любимая всеми Мари-Мадлен, названная так в честь императрицы и одной святой из рода Ливенов (еще из тех пор, пока мы, остзейцы, были католиками), родилась в 1804-м году. Я перенесла беременность и роды легче, чем ожидалось.
У меня родилось за 5 лет 3 детей и дважды случались выкидыши. Мари умерла от крупа в полтора года. Сейчас от этой болезни делают прививки, как от оспы (оказывается, круп тоже заразен, и вовсе не сыростью вызывается). Она бы выжила. И мои младшие дети бы выжили -- даже при всех осложнениях. Это было настолько сильное горе, что я просто запретила о нем думать. Я не была на похоронах своей малютки. Я избавилась от всех воспоминаний о ней. Сколько я сожалею, что Мари не выросла! И что Бог не дал нам еще дочерей -- как леди Макбет, я могла "создавать одних мужчин".
Дочь всегда ближе к матери. Сыновья -- по крайней мере, в наше время -- в семилетнем возрасте начинали готовиться к мужскому поприщу. Их отдавали гувернерам, потом в закрытые школы. Мать могла лишь издалека, с нежностью следить за их успехами. Сейчас дети намного ближе к матерям. Не зазорным считается и самостоятельно кормить грудью. Я читала Руссо и порывалась кормить старшего сына сама. Но мне запретили -- считалось, что на такой подвиг способны лишь крестьянки, а не аристократки. Пришлось перевязываться.
