Он помнил, как Каллорд наставил на Джеймса пистолет, как в бешенстве кричал, что он предупреждал, что сученыша нужно было проверить… Да. Это не было частью прихода. Это не было наркотическим бредом…

Уж лучше бы было.

Виски сдавило болью, и Майкл отошел на пару шагов подальше от проклятой формы. Это правда.

Наивный идиот. Это все правда.

Холодно.

Тело колотило мелкой дрожью, но брать вещи из шкафа уже не было и мысли.

Майкл осмотрелся вокруг, только теперь начиная нормально воспринимать окружающую его действительность, хотя, движения еще были заторможенными и не поспевали за мыслью, и все мышцы сковывала противная слабость, которая не давала даже шанса мысли о побеге.

Куда бежать? От кого? От Джеймса? Или как его зовут на самом деле…

Джеймс… Это же был его Джеймс…

Руки дрожали, и хотелось курить. Нет, нет, нет. Курева было недостаточно, нужно что-то сильнее. Что-то, что заставит мысли остановиться, а не вгрызаться острыми клыками осознания в сердце и мозг, причиняя такую боль, которая не сравнится ни с одной из наркотических ломок.

Поздно…

Он метался по незнакомой комнате, надеясь, что найдет хоть что-то, травку, снотворное, обезболивающее, кислоту… Хоть что-то, ведь в их квартире этого всегда было в избытке, а значит, и здесь должно быть хоть что-то.

Джеймс. Джеймс. Джеймс…

Его нежный неповторимый Джеймс. Тот, кто стал для него чем-то гораздо большим…

Он появился тогда, когда Майкл уже махнул на все рукой, когда не надеялся, что сможет кому-то довериться. Ведь он еще помнил Николаса, белого как молоко, с посиневшими губами, остекленевшими глазами на той стройке посреди ночи в основании незаконченного фундамента. И голос Каллорда, который спокойно стоял рядом и курил, махал руками, показывая работнику, чтобы он ближе подкатил грузовик с бетоном.

«Видишь, что случается, когда ты даешь слабину? Эти крысята тут же выходят из-под контроля. Прекрати ты искать чего-то большего и просто трахай их в свое удовольствие».

И это было проще, но слишком быстро начало отдавать какой-то противной горечью, и после очередной ночи с каким-нибудь смазливым пареньком из клуба, угостив его выпивкой и кислотой, как бы юноша ни ласкался к нему на утро, Майкл всегда с улыбкой указывал на дверь.

Лучше ведь не начинать. От таких будут проблемы. Непременно.

А затем он встретил Джеймса.

Джеймса, который «я не пробовал прежде», «я никогда не был с мужчиной», «подожди, я не готов», «обязательно тащить эту дрянь в дом?», «пиво? Да сколько можно, выложи хотя бы половину. И да, что плохого в молоке?»

Тот, кого он добивался мягко и постепенно, тот, кто постоянно шипел, стоило настоять на большем, и так внимательно обучался всему новому, когда Майкл привел его в дело.

Он был чист. Он был идеален. И он запал на него так, как никогда прежде.

Не хотел выпускать его из рук, радовался каждому его достижению, и, стоило уехать куда-то по работе, как сердце противно болело от скуки, и хотелось скорее вернуться в квартиру, найти Джеймса за книгой или ноутбуком и снова заставить его щеки очаровательно гореть от смущения.

Потому что Майкл не знал, как еще… Что еще сделать, чтобы доказать ему свои чувства, чтобы он не сбежал, как его бывшие, чтобы он непременно остался.

Его Джеймс, из-за которого Майкл всерьез задумался бросить все к чертям и начать новую жизнь. Все, что угодно, лишь бы его малыш чувствовал себя комфортно. Лучшее вино и пиво, лучшая квартира, кино и театры, лучшие клубы с лучшими местами, лучшая наркота с ювелирно выверенными дозами, чтобы расслабить или взбодрить и, не дай бог, не вызывать «бэд трип». А его карьера в их группировке, Майкл сделал все, чтобы она была стремительной, как ни у кого другого.

«Что ты нашел в этом мальчишке? Носишься с ним, словно гребаный школьник, которому светит первый перепихон», — с усмешкой спросил как-то Каллорд.

«Он особенный», — с искренним счастьем отвечал ему Майкл.

И все еще не был готов с ним расстаться, пытался собрать разбившийся на сотни осколков ложный образ его ненаглядного Джейми и гнал прочь мысли, что все это была игра и прикрытие, что каждый день вместе с Джейми рядом с ним был кто-то совершенно другой.

Ящик выдвинулся со скрипом, и поверх каких-то старых журналов Майкл увидел пистолет.

Глок.

«- Глок, — произнес Джеймс, и Майкл усмехнулся, глядя на то, с каким серьезным видом его малыш рассматривает оружие.

— Ты разбираешься? — удивился Дерек.

— Он вообще сообразительный. — Майкл послал своему любовнику воздушный поцелуй, чувствуя, как его переполняет гордость за своего талантливого Джейми.

— Это сдал один из парней после недавней перестрелки…

— Полицейское оружие, — утвердительно произнес Джеймс, рассматривая пистолет.

— Нравятся пушки легавых? У тебя необычный вкус».

Майкл помнил это и тогда не придал значения. Оружие ведь просто оружие. Но это Джеймс уже держал в руках. И, должно быть, не раз.

На душе стало противно тяжело.

Его Джеймс не умел обращаться с оружием до того, как Майкл не повел его на стрельбище. И было что-то интимное и личное в том, чтобы показывать ему, как правильно держать ствол, помогать с прицелом, все показывать и разъяснять. В первый раз. У его Джеймса это был один из тех самых первых разов, которые так обожал в нем Майкл.

Но теперь и это оказалось ложью.

Так же, как и все остальное.

Потому что его Джеймса никогда не существовало.

Дверь с тихим щелчком открылась, и послышались шаги в коридоре.

— Ты знаешь, я хреново готовлю, но яичницу пожарить смогу, — голос Джеймса. От него внутри все вывернулось наизнанку, и к горлу подступил болезненный, тошнотворный ком. — Майкл, ты в порядке?

Шаги. И с каждым тихим движением в коридоре тело окутывал липкий холод, а пальцы крепче сжали пистолет, и Майкл, как в бреду, снял предохранитель.

— Это не он… — едва слышно проговорил Фассбендер, глядя в пол. — Его никогда не существовало. — Он снова посмотрел на форму в шкафу.

Вот кто сейчас рядом с ним. Кто был всегда. Лживый коп, который через силу находился с ним каждый день, подыгрывал и прогибался, давал ровно столько, сколько нужно, чтобы держать на крючке. Просто работал.

Этот человек с голосом и внешностью Джеймса… Его Майкл не знал.

Рука все еще дрожала, когда Фассбендер наставил пистолет на переступившего порог спальни копа, и пришлось удерживать оружие двумя руками.

— Оу. Тихо-тихо, Майкл, спокойно, — проговорил офицер и поднял руки.

Эти глаза. Огромные голубые, словно чистое небо, чуть влажные. Такие прекрасные. Майкл мог любоваться ими часами, просто валяясь в смятой постели и слушая, как его Джейми рассуждает о какой-нибудь ерунде или ругает очередной дурацкий фильм, который они даже толком не смотрели. Достаточно слушать его голос, небрежно поглаживая его ключицу, и любоваться его прекрасными глазами, чтобы мир остановился.

Ложь.

— Не подходи! — голос надломленно сорвался, и Фассбендеру казалось, что его тело сейчас развалится. Он чувствовал, как болела спина, сводило судорогами живот. Хотелось рухнуть на пол и прижать ноги к груди, крепко обхватить колени, сжаться, надеясь, что эта боль исчезнет, но она лишь усиливалась с каждым мгновением.

— Прошу тебя, успокойся, милый, я все объясню, — продолжал мягко настаивать офицер.

— Заткнись!

Его голос невозможно было слышать. Это все тот же голос его Джейми, с таким же грубым и возбуждающим рычащим шотландским произношением, которое иногда трудно понять и всегда приятно слушать.

И Майкл обожал его. Даже не воспринимая слов, мог просто наслаждаться им постоянно.

И это тоже ложь.

— Не говори со мной!

— Но мне нужно, чтобы ты выслушал!

Джеймс. Джеймс. Джеймс, как это одновременно можешь быть ты и при этом не существовать? Как мог раствориться. Пропасть. Развалиться на части?

— Кто ты…? — едва дыша от боли, сдавливающей все тело, прошептал Майкл, глядя на мужчину перед собой.