— Подготовьте его. Я лично проведу очищение его грешной души, — распорядился Маркус, и лицо его исказилось от восторга и предвкушения.

***

Туман окутывал землю, поглощал весь свет и казался золотистой плотной дымкой. Вперед. По пустой ровной земле. Вслед за ветром. Вслед за безмолвными воинами, с трудом переставляющими ноги, смотрящими мёртвыми глазами перед собой. Их тела были изранены, и кровь все еще текла, впитываясь в и без того грязную одежду. Но в них не было жизни. Пусть даже они пытались дышать, пусть шли, шаг за шагом приближаясь к своей цели… Эрик помнил их и не решался заговорить. Боялся даже подойди хоть к одному из них, бредя вперед, словно зажатый со всех сторон, ведомый этим мертвым стадом. Его воины. Его жертвы. Те, кто мог бы стать ему другом, и те, кого он убил. Он думал, что не запомнил их лиц. Все они: кто с перевязанными окровавленными ранами, кто со вскрытым горлом или проломленной головой — теперь были рядом. И были повсюду. И лишь туман не позволял увидеть всей той мертвой армии, что вела его вперед, повинуясь голосу Шоу. Конь нервно фыркнул, но ускорил шаг, пока его хозяин крепче сжимал поводья, уже не в силах сдержать новый приступ.

***

Вдох. Выдох. Голова кружилась. Мысли лениво струились, постепенно расцветая осознанием. Каменный потолок. Он снова был устлан черным туманом, сочившимся, словно кровь из ран, как пот из живого тела замка, но зависал у самых стен, не стекая ниже. Запах гнили, который так и не выветрился из этих стен. Ремни. Они стягивали руки и ноги, перетягивали бедра, крепко приковывали его к деревянному столу. Тошнота сдавливала горло, но желудок был пуст, и Чарльз только заходился кашлем, поворачивая голову.

Звуки.

Он слышал лязганье металла и скрежет точила, скользящего по острию кинжала. И запах ладана. Он был тяжелым, от него становилось душно и тянуло блевать, но вновь был только хрип и глубокий вздох. Голоса. Они эхом звучали в его сознании. А страх не мог достигнуть медленно бьющегося сердца.

— Это обязательно? — Эмма — белый силуэт, знакомый голос, в котором слышалось волнение.

— Мы сделали это благодаря тебе, дочь моя. Твое покаяние позволило нам поймать демона. Ты достойна присутствовать, — Тодд. Чарльз тихо зарычал на инквизитора и почувствовал, как побежала кровь по его венам, возвращая способность двигаться. Но снова путы. Как и в тот раз. Ему начало казаться, что в беспамятстве он провел уже больше времени, чем в сознании. Он уперся раненой головой в стол и выгнул спину, с губ его сорвался совершенно звериный рык.

— Просто делайте то, что должно. Но я не хочу этого видеть, — Эмма отступила, но Маркус поймал ее за руку, потянул ближе.

— Ты останешься. Потому что ты до сих пор полна сомнений и смотришь на него с жалостью и сочувствием, даже когда он такой.

— Он похож на человека.

— Лишь облик. Когда мы его схватили, я смог заставить его сбросить личину, утратить контроль на мгновение. Я и мои братья видели, как почернели его глаза и побледнела кожа. Ты видела, какие они на самом деле, эта тварь сильнее их всех. Но ты, ох, дорогая Эмма, — он ласково ей улыбнулся и едва ощутимо коснулся ее шеи, поглаживая нежную кожу кончиками пальцев. — Ты дала нам тот рецепт. Сказала, что демона можно усмирить, и тот, кто взял под контроль короля, теперь в моей власти.

— Что будет, когда Эрик вернется и найдет его труп? Ты думал об этом? Мне казалось, что Страйкер, при всей своей ненависти к демонам, уже понял, какое влияние он оказывает на короля. И он может быть полезен.

— Его пророчества ложны.

— Они сбывались.

— Для того, чтобы мы верили ему. Потом, когда уже все его видения будут держать нас на поводке, он сможет манипулировать всеми нами, как королем.

— Эрик… болен.

— Он одержим им!

— И он король.

— И потому я не буду убивать его демона, — Маркус отошел от Эммы, улыбаясь в сладком предвкушении, и снял свою алую мантию, отбросил ее на жесткий стул, в полете она задела цепи, свисающие с потолка, заставив их издать жесткий звон. Он стянул перчатки с больных рук и медленно встал перед столом, на котором был разложен рычащий демон, окинул его фанатичным жадным взглядом. — Не смотри с такой ненавистью, я спасаю твою душу.

Чарльз хотел выругаться, но язык не слушался, и он мог только рычать, зато чувствительность тела возвращалась, он ощущал, что все лучше себя контролирует. Вверх! Он рванул всем телом, изгибаясь на столе, пытаясь вырваться, глядя в грязный закопченный потолок.

Голоса. Они читали молитвы. Кто-то начал жечь благовония, и комнату наполнил едкий дым. Чарльз закашлялся, чувствуя, как воздух обжег его горло, и изогнулся в новом приступе тошноты. Водянистая жидкость вырвалась из горла и вязко потекла по губам, а тело свело судорогой. Кандалы впивались в кожу, до крови натирая при каждом движении.

Инквизитор склонился над ним, читая молитву, и Чарльз не выдержал, зарычал и плюнул ему в лицо, шипя от гнева, не в состоянии понять собственных мыслей под действием отравы в своем теле, которая не желала его покидать.

— Лежи, демон, — зашептал Маркус и положил ладонь на лоб Чарльза, прижимая его голову к высокому столу. А затем Ксавьер ощутил, как горячие капли — святая вода — окропили его грудь и живот, Маркус сбрызнул ей и лицо Чарльза, на что юноша хищно оскалился и медленно дико усмехнулся.

— Сильная тварь, — проговорил Тодд, отступая от Чарльза, а тот снова и снова метался на месте, с грохотом пытаясь вырваться из оков или перевернуть стол, прикрепленный к полу.

— Готово, — басовитый голос монаха. Чарльз даже не обратил на него внимания, но увидел, как он передал кинжал Тодду, а сам отошел к тем, что читали молитвы и продолжали жечь благовония, от которых уже невозможно было дышать.

— Освященное оружие, даже ты не выдержишь этого, — его лицо исказила кровожадная улыбка, и Чарльз захрипел, вновь рванулся с места, но был бессилен.

Боль пронзила остро, растеклась по всему телу, юноша запрокинул голову и стиснул зубы так, что свело челюсть, но не закричал в голос, лишь захрипел, когда лезвие впилось в его грудь, глубоко разрезая кожу. Сердце. Оно стучало так быстро, и все тело сжималось. Комната пульсировала вместе с этим ритмом. Все вокруг исчезло, была только боль, которая текла по его коже, вслед за лезвием, режущим его.

Он чувствовал его. Каждый миллиметр обжигающего металла в своей коже, чувствовал, как он полз от середины груди. Линия, вспарывающая кожу. Медленно, позволяя лезвию как следует раскрыть края раны. Он слышал тихий влажный звук, когда Маркус намеренно двигал лезвием, углубляя рану, пытаясь довести ее до совершенства, сделать ее одинаковой глубины на всем протяжении. От середины ключицы к груди, вниз, к солнечному сплетению. Вверх к груди. И вновь к ключице. Символ, истекающий кровью. Чарльз сам не знал, как сдержался и не закричал, лишь хрипел и вздрагивал, попытался вырваться, но тут же замер, когда лезвие вошло глубже.

— Помоги, — захрипел Чарльз и едва не завыл от новой боли — лезвие начало вырисовывать следующий символ.

— Боже, прости меня. Прости меня, — шептала Эмма, замирая в углу и боясь пошевелиться, увидеть и не отвести взгляда от распростертого обнаженного Ксавьера, его влажных блеклых глаз и Маркуса, кромсающего его тело.

— Что тебе нужно?! — зарычал Чарльз, когда острие начало скользить ниже, к животу, заставляя все его существо сжиматься от боли, а тело — сотрясаться крупной дрожью.

— Мне? — Маркус отвлекся от пытки, и Чарльз замер, часто дыша, чувствуя сочащуюся из глубоких ран кровь, тонкими потоками омывающую его грудь и бока, стекающую на стол и заливающуюся ему под спину. — Я спасаю мир от тебя, отродье. Мне нужно, чтобы ты никогда не смог никому причинить вреда, — он не дал Чарльзу возможности ответить, вонзил нож ему в живот, и лезвие вошло чуть глубже, чем до этого. Крик пронзил затхлый воздух комнаты. Боль окутывала и не отпускала, не давала провалиться в черноту и переполняла Чарльза. Беспомощного, бессильного в руках маньяка в рясе.