Так я и провел всю ночь, пил и блевал попеременно.

Он входит в церковь, губы его шевелятся, будто читая молитву. Внутри прохладно; на стенах изображения Крестного пути. Кажется, никто не смотрит. В церкви — вот где ему особенно нравится пить.

Что ж, что пьян? Ну, и пьян! Пьян — и горжусь этим.

Но бывали такие пропойцы, что — ощущая в себе переизбыток спиртного и не желая отступаться, ибо по завершении трапезы охоты ничуть не убывало, — выходили за дом и там, добровольно скинув с души, возвращались к столу и снова наново пили.

А не думала ты, что жить с пьянчугой тебе прискучит? Ты еще самого худшего не видела. Я все переворачиваю вверх дном. Постоянно блюю. Это чудо, что последние несколько дней я так хорошо себя чувствую. Ты как противоядие, что смешивается с алкоголем и удерживает меня в норме, но вечно это продолжаться не будет.

И всех рассудит и простит, и добрых и злых, и премудрых и смирных… И когда уже кончит над всеми, тогда возглаголет и нам: «Выходите, скажет, и вы! Выходите, пьяненькие, выходите, слабенькие, выходите, соромники!» И мы выйдем все, не стыдясь, и станем. И скажет: «Свиньи вы! Образа звериного и печати его; но придите и вы!»

Выпьешь ты рюмку, а у тебя в животе делается, словно ты от радости помер.

Однако я не могу представить себе, как можно продлить удовольствие от питья, когда пить уже больше не хочется, и как можно создать себе воображением искусственное и противоестественное желание пить.

Пошли, Господи, всем нам, пропойцам, такую легкую и прекрасную смерть!

— Выпить вроде охота.

— Всем охота, только не все это знают.

Я был напуган и пил больше обычного. Я работал над своим первым романом. Сидя за пишущей машинкой, каждый вечер выпивал полбутылки виски и дюжину пива. До рассвета курил дешевые сигары, колотил по клавишам, пил и слушал классическую музыку по радио. Я поставил себе цель: десять страниц зараз, но проверить, сколько написал, мог только на следующий день. Вставал утром, блевал и отправлялся в переднюю комнату — поглядеть, сколько страниц лежит на диване. Норму свою я всегда перевыполнял.

И услышал я голос с неба, говорящий мне: напиши…

Мой организм отравлен алкоголем.

И пришел один из семи Ангелов, имеющих семь чаш, и говоря со мною, сказал мне: подойди…

Без питья не жить, да и о питье не жить.

Как биолог, как исследователь общественной жизни, занимающийся властью и переустройством мира, созданием универсального порядка, — во всех этих ипостасях он, казалось, испытывал огромную потребность в копуляции.

Странное дело: водка — чертовски крепкий напиток, загадочный настой трав, каким-то особым образом связанный со звездами.

Мы шли рука об руку по Сен-Жерменскому бульвару, и перед витриной антиалкогольной лиги, где, по обыкновению, выставлены были ссохшиеся мозги, я сказал:

— Здесь, разумеется, лучше перейти на другую сторону.

Кто хочет повторения, тот настоящий мужчина.

С седьмого класса я стал довольно аккуратно посещать веселый дом, там пил пиво.

Душа моя среди львов…

Кругом бочки с портером, красота. Но крысы и туда забираются. Упьются, раздуются с собаку и плавают на поверхности. Мертвецки упившись портером. Налижутся до блевотины, как черти.

Пока я с вертолета, пролетающего над Манхэттеном, разглядывал Нью-Йорк, будто проплывая в лодке со стеклянным дном над тропическим рифом, Гумбольдт, вероятно, рылся среди своих бутылок, отыскивая хоть капельку сока, чтобы смешать его с утренним джином.

Жизнь возможна лишь благодаря ускользанию от идеи времени.

Не знай я, что покончить с собой можно в любой момент, удавился бы немедленно!

Путь Твой в море, и стезя Твоя в водах великих, и следы Твои неведомы.

А теперь давайте подумаем с вами вместе: что бы мне сейчас выпить?