Дверь Алексису открыла не молодая женщина, сохранившая , тем не менее, все признаки былой красоты. В первый момент молодой клирик даже не поверил, что представшая перед ним особа была той самой хозяйкой лавки, о которой ему рассказывал настоятель. На свежем, молодом лице со слегка вздёрнутым носом и пухлыми губками не проступало ни одной морщинки. В каштановых волосах не было ни одной седой пряди. Взгляд зелёных глаз нисколько не потускнел. разве что проглядывались небольшие признаки усталости, но Алексис мог понять причину этого. Смерть мужа и воспитание троих детей одной и не до такого могли довести.
Перед Ренкит стоял парень в чёрной кожаной куртке и чёрных кожаных штанах. Носки высоких сапог, тоже чёрных, были обиты железом. Он тряхнул головой, убирая прядь чёрных как смоль волос с глаз, цвета осеннего неба, и поздоровался.
- Здравствуйте, меня зовут брат Алексис, я приехал из столицы, чтобы помочь местным жителям, Ренкит - лавочнице и трём её сыновьям. В храме мне указали этот адрес, так что, полагаю, Вы и есть искомая мной Ренкит. Я прав?
-Д-да, господин,- заикаясь ответила Ренкит. Для неё стало полной неожиданностью, что из самой столицы ради неё приехал служитель церкви. Это одновременно радовало и настораживало. Особенно настораживало нетипичное одеяние прибывшего к её дому монаха. Ни обычной сутаны или рясы, а лишь кожаные внушали скорее опасение перед воином, сражающимся со злом, чем смирение перед монахом, посветившим свою жизнь помощи нуждающимся.- Прошу Вас, проходи в дом, зачем стоять на пороге?
Алексис ответил на приглашение лёгким кивком и молча прошёл в короткий коридор. Пропустив хозяйку вперёд себя, он проследовал за ней в гостиную к небольшому круглому столу, стоящему возле камина. Лавочница усадила его за стол на стул с высокой спинкой, обитый тканью. Сама же она ушла куда-то в заднюю часть дома, откуда вскоре вернулась, неся на небольшом подносе исходящий паром чайничек с крохотными чашечками и деревянную миску с затейливым узором, в которой можно было обнаружить печенье. Всё это время молодой клирик окидывал взглядом дом, пытаясь найти хоть какие-нибудь признаки несущего зло предмета. К сожалению, ничего явного не было видно, а приступать к полному досмотру с порога ему не хотелось. Было ли причиной тому воспитание и уважительное отношение к хозяйке, которая, должно быть, долго выверяла и обустраивала обстановку в доме, либо же причиной тому было чувство голода, сопровождающее брата сокрушающего с самого выхода из ратуши, и которое вот-вот должно было смениться насыщением, пожалуй не смог бы ответить даже сам Алексис.
Ренкит чувствовала себя очень неуютно рядом с этим парнем в чёрном, слишком уж он отличался от привычных её взору монахов, но сомневаться в его словах не приходилось, на шее гостя был медальон с символикой церкви. Медальон, оформленный в виде молота и восьми уходящих в разные стороны от него языков пламени, хоть и отличался от виденных ей ранее, но не допускал сомнений в правдивости слов странного монаха. Накрыв на стол для небольшого перекуса она присела на стул и, предложив поесть нехитрой снеди, стала смиренно ждать продолжения. Начинать рассказывать о своих проблемах сама она не спешила, а гость более был увлечён чаем, нежели расспросами.
Алексис жадно накинулся на принесённые угощения. Чувство голода только усиливалось от каждого кусочка съеденного печенья, принесённого хозяйкой. В иных обстоятельствах это насторожило бы клирика, но после долгой дороги он готов был съесть подмётки своих собственных сапог, а тут было вкуснейшее из когда-либо пробованных им печений. Хоть он и предпочёл бы сочный кусок мяса, но выбирать не приходилось. Но не смотря на всё это ел он аккуратно и старался не выглядеть слишком отталкивающе в глазах женщины.
Спустя довольно короткое время, за которое только недавно закинутые в камин поленья почти наполовину прогорели, миска с печеньем опустела. Ренкит, беспрестанно смотря всё это время на огонь, уже хотела сходить за новыми поленьями, но гость наконец-то обратился к Ренкит.
- Прошу простить мне моё поведение,- сказал он и в его голосе отчётливо проступили извиняющиеся нотки.- я долго был в пути и мне не довелось перекусить по прибытии. Благодарю Вас за угощение.
- Не стоит,- воскликнула Ренкит. Ей было приятно и отчасти лестно что её кулинарные способности оценили, особенно человек, который, должно быть, в столице пробовал самые разные блюда от самых лучших поваров.- Может Вы хотите ещё чаю?
- Стоит, и я бы не отказался от еще одной чашечки,- ответил гость, а затем, легким движение руки отправил остатки чая и трав, осевших на дне чашки, в камин.
Алексис, не смотря на всю его увлечённость едой, заметил странное поведение хозяйки и её чрезвычайное внимание к камину. Пусть он и ждал какого-то подвоха, но для клирика стало полной неожиданностью, что хозяйка дома, издав оглушительный визг, бросилась на него, стоило каплям чая тронуть догорающие в камине поленья. Пусть лавочница выглядела отнюдь не массивной, но удар в бок вышел ошёломляющий. Брата - сокрушающего опрокинуло на пол, когда она обрушилась на него всем телом. Следом за этим Алексис почувствовал, как тонкие пальцы сомкнулись на его шее стальным капканом. Кое-как перевернувшись на спину он увидел перед своими глазами искажённое бешеной яростью будто бы заострившееся лицо. Времени рассуждать не было и Алексис, нашарив рукой какой-то предмет, с силой ударил им по голове Ренкит. Когда женщина, потерявшая сознание, обмякнув, упала на него, клирик оттолкнул её безвольное тело в сторону и сел, прислонившись спиной к стоящему рядом с камином книжному шкафу.
Горло Алексиса пробрал кашель, от которого из глаз потекли слёзы. Немного отдышавшись, он обнаружил, что держит в руках ножку сломавшегося от удара лавочницы стула. Бросив остатки сломавшейся мебели в камин, клирик подтянул поближе свою сумку, из которой , после недолгих поисков, вытащил посеребрённую цепь с выгравированной на ней текстами святого писания. На каждом звене помещалось не больше пары строк, но вместе они составляли молитву, огораживающую от Тьмы, что было как раз то, что нужно было сейчас Алексису. Сковав лишённую чувств Ренкит и подтащив её ближе к свету, клирик поднял опрокинутый лавочницей стул, на котором она сидела пару минут назад, и стал ждать пока женщина очнётся. Ситуация осложнялась с каждым мгновением, и требовала скорейшего решения.
Брату - сокрушающему не хотелось причинять вред женщине, но чтобы справиться с ней в следующий раз он положил на колени вытащенный из сумки церемониальный молот с высеченной на нём октограммой. Пусть в ближнем бою ему привычнее было обращаться с палашом или длинным мечом, но Алексис боялся случайно поранить лежащую на полу лавочницу.
Ренкит пришла в себя и первым, что она увидела, был догорающий в камине огонь, пожирающий остатки стула. Попытавшись подняться, она обнаружила что ноги и руки её крепко связаны. Опустив голову она обнаружила что двигаться ей не даёт цепь, плотно прижимающая руки к телу, а потом уходящая вокруг шеи к согнутым ногам, так, что каждый раз двигая ими, она себя душила. Это пугало, но больший страх вызывал склонившийся над ней человек. Разительно переменившийся, молодой клирик сейчас внушал первобытный, практически животный, ужас, от которого хотелось забиться в самый тёмный угол и постараться быть как можно незаметнее, дабы страшные, отдающие при свете камина сталью, глаза не касались взглядом тебя. Ренкит заскулила и попыталась отползти от этого страшного человека, в глазах которого она уже видела свою смерть, но цепь не позволила ей сделать этого. Придушенная, она закашлялась, а дёргающиеся в припадке ноги только больше сдавливали горло цепью. Так бы она и задушила саму себя, но удар окованного носка сапога в живот прервал все её попытки вдохнуть и , как ни странно, помог.
- Не вздумай помереть раньше времени, ведьма!
Голос прибывшего в её дом монаха показался Ренкит треском костра у ног сжигаемых людей. Да и не каждый день её называли ведьмой, особенно служители церкви, а из уст клирика в чёрном это слово звучало скорее приговором, чем просто ругательством.
