– Отпусти ты ситуацию. Дай я тебе нарисую расклад. Вот смотри, ты крутишься, вертишься вокруг нее и вот оно! В какой-то момент, становясь все ближе и ближе, она оказывается совсем рядом, возможно даже голая. Не об этом сейчас. Но ты ей себя навязал. Говоришь, у нее горят глаза? Говоришь, что у нее Ниагара? Тогда че паришься? С этими двумя показателями девочки уже никуда не деваются. Ты сделал все, чтобы показать себя, она сделала все, чтобы выебать голову и себе, и тебе. Отпусти, пусть покривляется. И однажды она, проснувшись, уже не захочет тебя отпускать. Ну… Или захочет. Но тогда я за эти переживания откажусь даже стопку барматухи поднимать.

– Может ты и прав…

– К примеру. Я сейчас работаю над новым теле-проектом и по должности должен драть семь шкур с одной, но и меня есть кому нагибать. Но я железный, хуй сломаешь. А в целом, что бы мы ни говорили, вся жизнь из этого состоит. Мы просто не говорим об этом. Вопрос только: ради кого и чего? – Саша одним махом выпил еще одну стопку текилы, запив послевкусие остывшим кофе.– Как думаешь, оставить ей что-нибудь от жопы?– Он с прежним выражением лица махнул в сторону новенькой администратора, которая изредка подходила и пыталась найти повод прикоснуться к Андрею.

– Не, зачем? На британский флаг ее…

–Не, на левый верхний угол американского.– Саша встал, и, было видно, что умышленно не прощаясь, будто этого разговора и не было, оставил деньги на стойке, а сам направился к выходу, по пути прихватив за талию администратора.

Пробуждение

– У тебя странное сегодня настроение?

– В смысле?

– С одной стороны, я очень рад за твое состояние, но, с другой, я его знаю. Тебя лучше сейчас вырубить, пока ты не начал заниматься всякой херней.

– Шоты вверх, солнце вниз! Наливай!

– «Смех и радость мы приносим людям»– Сказал бармен, держа в руках Джека. Держи.

Андрей залпом выпил «крестного отца» и поставил перед барменом стакан. Тот повторил в пропорциях напиток и снова его пододвинул к сидящему за стойкой. Андрей на этот раз попытался насладиться вкусовыми качествами напитка и даже в момент ароматного миндального послевкусия и жгучих паров виски в носу, пожалел, что первый стакан был им выпит без должной культуры пития.

– Если я что-то хочу, то я всегда это трахаю. Но в этот раз, похоже, захотели меня. Мне кажется, это начало депрессии.

– Депрессии нет! Ее придумали психоаналитики, чтобы из таких, как ты, качать реальные бабки, а, на самом деле, ее нихуя не существует.

– Тоже верно. Ведь со мной доктор Джек и симпатичная медсестричка «Жизнь», которую ты упорно пытаешься развести на секс, а она лишь ставит тебе клизмы и делает болезненные уколы.

Зима наступала на пятки и уже чувствовалась на кистях, если забываешь перчатки. Первый снег падал с некоторой ленцой, нехотя тая на теплых капотах машин и людских лицах, под ногами упоительно раздавались похрустывания, и чувствовался ранний декабрьский гололед. Люди перебежками метались от машин к зданиям и обратно, некоторые наслаждались солнечным, в белую шубу переодевающимся, городом, а кто-то угрюмо мерз на остановках, переминаясь с ноги на ногу и потряхивая для согрева руками.

Андрей, выспавшись накануне вдоволь, зашел в свой бар, чтобы пропустить стаканчик. Он был в приподнятом духе, а пил так, будто что-то отмечает, но никому не рассказывает, что именно. Однако, если присмотреться повнимательнее, то можно было увидеть, что с каждым следующим стаканом смех у него приобретал все более висильный оттенок, а глаза тускнели, хотя шутки все также рвались из него, а его голос затмевал играющую музыку. С утра Андрей тщательно и с наслаждением побрился, и крехтя от термитного, но все же приятного жжения одеколона после бритья, принялся гладить рубашку. Последние ночные гуляки, наркоманы и бабушки были разбужены разрывающимися в басах музыкальными колонками, которые истошно выбрасывали из себя то классический рок-н-ролл, то хип-хоп, а бывало даже и молодежные электронные темы-однодневки. Андрей очень педантично и с максимальной концентрацией подошел к глажке, хотя больше всего на свете он не любил это дело. Закончив, он развернул перед собой рубашку и, повернув ее сначала спиной, а потом передом к себе, насладился результатом трудов. Она действительно была идеально отпарена: ни единой складочки, что так любят оставаться и портить настроение, обращая на себя внимание; никакого намека на стрелки на рукавах, что так любят оставлять ленивые или просто незаботливые женщины, которые гладят своим мужчинам подобный элемент гардероба; манжеты были доведены до четкой конической формы, а воротник притягивал к себе внимание своей дизайнерской оригинальностью и правильностью проглаженных изгибов. Андрей подошел к вешалке, на которой уже покоились не менее тщательно отпаренные черные брюки. Под самой вешалкой блестели своей чернотой начищенные до ослепительного сияния классические туфли. Он бережно повесил рубашку на плечики и, подпевая играющей песне, пошел окончательно приводить себя в порядок.

В этот день часто вспоминались диалоги с Блондинкой. Она упорно не хотела покидать его голову, а все происходящее вокруг либо напрямую, либо косвенно напоминало о Ней: начиная от песен, что попадались, как назло, те, что когда-то связывали их, заканчивая спортивными новостями, что для фона мелькали в беззвучном телевизоре, которые акцентировали свое внимание на хоккее, что так Ей понравился, когда они однажды вместе сходили на один из матчей. Поначалу это забавляло Андрея, но с каждым следующим «напоминанием» становилось все неприятнее внутри, а все вокруг начинало потихоньку раздражать.

– А знаешь, что больше всего взрывает? Что не обманываю ни тебя, ни себя и не сотрясаю воздух. А когда нарушу хоть что-нибудь из этого, дай знать, я в тот же момент уйду из твоей жизни. Я далеко не идеален, но не позволю, чтобы ты пережила неидеальность моего отношения к тебе. И пока так, никогда не смей мне запрещать или просить не дарить тебе мороженку!

– Ха-ха, хорошо, не буду. Почему ты так добр ко мне?

– Я просто пытаюсь превзойти себя вчерашнего, каждый раз просыпаясь с твоим именем. Это не сложно.

– Мне нравится, когда ты такой.

– Какой?

– Серьезный. Люблю тебя слушать и читать. В то же время милый и романтичный.

– Прямо, невостребованная ахуенность. Ко мне можно много подобрать эпитетов.

– И одну меня…

– Точно…

–Приехал бы, я бы тебя обогрела, накормила и составила тебе компанию.

– Обогреть, накормить и составить компанию могут мне много женщин. Я хочу, чтобы меня ждали.

– Это заявка на победу.

Подобным образом развивались и заканчивались все диалоги с Блондинкой. Невероятно страстный и элегантный флирт прослеживался в них, который в ту же секунду мог обрываться холодной репликой, показывая Ее нежелание брать на себя какую-то ответственность за то, что она делает с мужчиной. Это можно было бы даже расценить как игру со стороны девушки: игру, в которой Она всегда будет победительницей, а сам процесс будет настолько долгий, насколько Она пожелает, при этом всегда гарантировано приятный, потому что Андрей не скупился на изощренные признания и оригинальные, порой на грани фола, комплименты. Однако складывалось впечатление, что Блондинка слишком искренняя, чтобы так тянуть душу из ухажера, а глаза Ее до последнего мерцали маячными огнями, на которые так стремительно и, несмотря ни на что, плыл айсберг Андрея. Подобные диалоги оставляли страстное и интимное настроение даже после того, как Блондинка тогда возле университета озвучила, что Андрей «не ее человек». Сам Андрей испугался тогда только одного, что у Блондинки хватило ража и отчаянности сотворить то, что Она сотворила и не хватит смелости признаться в том, что Она была не права. Он же не верил в то, что Ее глаза лгут ему, горя столь искренне и горячо, а Ее руки втирают в него фальшь и медленно действующий яд обмана в те редкие минуты, что касались его.