Шли дни, уплывали драгоценные молодые годы, а у нее все не было парня. У других были, а у нее — нет. И вот наконец на третьем курсе, как-то в субботу заявилась к ним в общежитие компания знакомых парней. А среди них... Она тогда сразу решила: «Умру — но он будет моим!» Назло всем этим девчонкам, которые тоже были не прочь завладеть им, побросав всех своих Сашек и Толиков.
Ну, а что было потом, лучше не вспоминать. Все затмило желание идти по городу с таким парнем, и чтобы все завидовали. А если показаться с ним в Лопушках! О, Тонька сразу умрет от расстройства. И вообще все умрут.
Он стал ходить к ней. Но вместо цветов, стихов и прочего, что, как считала Она, полагалось от влюбленного юноши, он приносил бутылку плодово-ягодного вина. А потом шло уж совсем для нее невыносимое. Она старалась быть гордой недотрогой, но он, вместо того чтобы, раскаявшись, молить о любви и прощении, переметнулся вдруг к Ольге, соседке по комнате. Ну уж нет! Такого она допустить не могла. Пришлось распрощаться с благородными правилами любви, почерпнутыми из красивых индийских кинофильмов, так как она поняла, что удержать его можно только одним... Но как это было страшно! Она стала потихоньку читать всякие медицинские брошюрки, ходившие в общежитии по рукам. И наконец решилась. Ему и в самом деле больше ничего не было нужно. Он угомонился, перестал глядеть на других, но ее покой был отныне потерян. Несмотря на принятые меры она боялась последствий. Кроме того она никак не могла понять, что же такого интересного находят в этом другие. Кончилось все банальной историей, которых человечество знавало тысячами. Сразу после окончания техникума она должна была родить, а он и не думал жениться. Ко всем прочим бедам надвигалось распределение, и надо было срочно выходить замуж, чтобы не загреметь куда-нибудь в дыру, еще похлеще Лопушков (про Москву и квартиру на Красной площади она уже не вспоминала). Одному богу известно, сколько слез и унижений пережила она тогда, пока не отважилась явиться к его матери. Она уже знала, что будущая свекровь попивает, и потому принесла с собой бутылку водки. Растроганная мамаша прослезилась, назвала ее доченькой и с родительского благословения оставила ночевать. Свекровь оказалась бабой доброй, хоть и пьющей. Вдвоем они все же сумели свести будущего отца под венец, и началась супружеская жизнь.
Только б уж лучше она не начиналась. После рождения сына у мужа появилось множество «старых друзей», которых он неожиданно встречал каждый вечер. Свекровушка тихонько прикладывалась к бутылке, правда, с ребенком нянчилась. Разве о такой жизни мечтала Даля Андреевна?! Даже демонстрация Лопушкам красавца-мужа кончилась утерей последнего. Только утром он был обнаружен в гостях у нового друга, без часов и без ботинка. Много лет потом Даля Андреевна не показывалась в родном городке.
И все же она не могла вот так смиренно принять столь убогую судьбу. Она взвалила на себя все. Она скребла заплеванные угла свекровьиной, доселе не знавшей ремонта квартиры, покупала новую мебель, выводила клопов. Бабка с готовностью уступила молодой хозяйке, перебралась в маленькую комнатку, чтобы своим неэстетичным видом не портить интерьер похорошевшей квартиры.
Тогда-то и подружилась Даля Андреевна с Викторией Анатольевной. Немало бессонных ночей и горьких раздумий над своей незадачливой судьбой принесла ей эта дружба. Жизнь подруги представляла абсолютную противоположность. Дача, своя машина, тогда еще редкость, трехкомнатная квартира с прекрасной обстановкой и муж, серьезный, непьющий, которого Даля Андреевна побаивалась даже. Да и он держал ее на почтительной от себя дистанции. Дале Андреевне не ходить бы к ним, не расстраиваться лишний раз, но она уже не могла не бередить и без того изболевшуюся душу сознанием чужого благополучия и собственного ничтожества — будто бы срывала с нее коросты.
Викторию Анатольевну тоже устраивала эта дружба. Ласкали самолюбие неиссякаемые изощренные восторги: «Ах, какая ваза! Какая тонкая работа!», «Никого не слушай, этот кримпленовый костюм тебе очень к лицу. Все-таки добротность есть добротность». Или же: «Какой милый ситчик! Легкий, воздушный, не то, что синтетика. Ты в нем совсем, как девочка» (это уже тогда, когда кримплен утратил свою былую популярность). Приятно было иметь под боком существо во всем хуже тебя, постоянно поддерживающее в тебе уверенность в том, что ты умеешь жить, в отличие от некоторых.
Благополучие подруги побуждало Далю Андреевну к деятельности. Пружина великого беспокойства «быть не хуже», с детства застрявшая в ее сердце, давила и колола изнутри. Она поставила целью перевоспитать мужа. Не спускала ему ни одного позднего прихода домой, ни одной пьянки, выливала в унитаз водку, шарила по карманам, выуживала из-под стелек ботинок истертые пятирублевки, жаловалась на него начальнику цеха, где он работал, ругалась, не разговаривала неделями, ложилась спать отдельно от него. Но на исправление не было и намека. Напротив, он возненавидел ее и стал пускать в ход кулаки. У него появилась постоянная баба на стороне. И в конце концов он подался на Север. Полная желания мстить, Даля Андреевна подала на развод и выписала его из квартиры.
Свекровушка притихла совсем. Поехала как-то погостить к дочке в другой город да так и не вернулась. У Дали Андреевны не поднялась рука выписать старуху. Возвращаясь домой с работы, она поначалу с тоскливой готовностью ожидала встречи с бабкой. Но прошли полгода, потом год, и Даля Андреевна поняла, что она не вернется. Не веря в собственное счастье, Даля Андреевна занялась квартирой. Выкинула скрипучую бабкину кровать и старый комод без ручек, а кое-какое ее барахлишко связала в узел и вынесла в подвал. Однажды осенью, уже окончательно забыв о существовании свекрови, она вдруг получила от нее две посылки с яблоками.
Судя по грошовым алиментам, изредка выпархивающим из разных концов Союза, ее супруга все носил ветер странствий.
Шли годы. Расстраивался город. Высились на окраинах новые районы. Далю Андреевну стало раздражать свое жилище. Таких крошечных прихожих (полтора квадратных метра) не было ни у кого из ее знакомых даже в квартирах старой планировки. И отчего ей всегда и во всем так не везло?! Дровяной титан — каменный век. Стыдно кому сказать. Посуду она мыла не в раковине, лишь открывая краники, как все нормальные люди, а в тазу, грея воду в чайнике. Как в деревне в какой-нибудь. А эти смежные комнаты! А обстановка! Какие-то шкафы производства местной мебельной фабрики. Тогда как у Виктории Анатольевны — югославская стенка. И у всех, у каждой жабы, были стенки! Несколько месяцев, в стужу и дождь, упорно, как на работу ходила, отмечалась Даля Андреевна в очереди на стенку. И наконец, продрожав январской ночью перед заветной дверью в злой, алчущей мебели толпе, усталая, невыспавшаяся, но гордая и счастливая, везла она заветную покупку домой в голубом мебельном фургоне.
Особой гордостью Дали Андреевны была ее «библиотека». Она не говорила: «У меня много книг». Она произносила со скромным достоинством: «У меня неплохая библиотека». Именно наличие «неплохой библиотеки» (Ирочка из «Подписных изданий» шила платья у Дали Андреевны) давало право обронить при случае: «Да, Достоевский — глубокий психолог...» Или: «Жорж Санд — замечательный писатель». Она даже стала приглашать гостей.
Но блаженство длилось недолго. Виктория Анатольевна надумала продавать свою югославскую стенку. Сейчас они, видите ли, не в моде. Ну, не змея ли? Могла бы и раньше сообщить. Даля Андреевна и не мучилась бы тогда, записалась бы сразу на гарнитур.
А еще у нее не было цветного телевизора. И еще не было мужа. Мужчина, как таковой, ей был не нужен, но сознавать, что у всех есть мужья, а у тебя нет, было невыносимо. Даля Андреевна и в молодости была строга в выборе интимных друзей. Теперь же тем более было странным заводить знакомства на автобусных остановках. Коллектив на работе был исключительно женским. Даля Андреевна временами даже жалела, что когда-то не поступила в машиностроительный техникум. Сидела б сейчас в какой-нибудь заводской конторе в мужском обществе. А здесь, в парфюмерном-то магазине, какие могут быть мужчины? Появлялись изредка приличные мужчины, желающие приобрести духи, так ведь духи те покупались для какой-нибудь уже имеющейся в наличии женщины. Конечно, девчонки-продавщицы умудрялись-таки знакомиться за прилавком с себе подобными зелеными мальчишками, но мужчина, достойный ее внимания, не появлялся на горизонте.
