– Мы не поняли, какую огромную работу проделали клариссинки, – вздохнул Ногара. – Думали, они пришили заплатки на дырки. Но не знали – не разглядели, – что они, помимо этого, вплели нити в саму плащаницу, чтобы укрепить ее. Эти нити оказались видны только под микроскопом. И по незнанию, мы проводили анализ ткани, в которой оригинальный лен перемежался с реставрационными нитями. Этот американский химик первым обнаружил ошибку. Один его коллега рассказал мне, что некоторые части образца даже не были льняными. Монахини чинили ткань хлопком.

По комнате растекся холодок. В глазах Ногары горело едва сдерживаемое ликование.

– Ал, – прошептал Симон, – вот! Вот оно наконец!

Я провел пальцем по журналу.

– Выставка будет посвящена результатам этих научных исследований? – спросил я.

Уго позволил себе улыбнуться.

– Эти исследования – только начало. Если плащаница действительно датируется тридцать третьим годом нашей эры, что тогда происходило с ней в следующую тысячу лет? Я много месяцев закапывался все глубже и глубже в историю плащаницы, пытаясь разрешить величайшую тайну ее прошлого: где она скрывалась тринадцать веков, пока внезапно не возникла во Франции? И у меня есть очень хорошие новости… Если вы не возражаете прервать ужин, я бы хотел, чтобы вы все кое-куда со мной пошли.

Он достал из ящика увесистую связку ключей от целой батареи засовов и цепочек на входной двери. Потом сунул в карман полиэтиленовый пакет из холодильника.

– Куда пойдем? – спросил Петрос.

– Тебе понравится! – подмигнул ему Уго.

Когда мы, пройдя вслед за Ногарой по дворцовым залам, вышли к задним дверям собора Святого Петра, уже опускалась темнота. Санпьетрини, смотрители базилики, понемногу сгоняли туристов к выходам. Но Уго они узнали и нас четверых оставили в покое.

Неважно, сколько раз я входил в эту церковь, – у меня всегда пробегала по телу дрожь. Когда я был ребенком, отец сказал мне: «Собор Святого Петра такой высокий, что внутри могли бы стоять друг на друге, хвост к голове, три кита, словно циркачи на моноцикле, и еще бы осталось место, чтобы верхний надел на голову Колизей, как корону». На полу были отмечены размеры других знаменитых соборов и выгравированы золотыми буквами, будто могильные камни маленьких рыбок на брюхе Левиафана. Место, созданное человеческими руками, но не человеческих масштабов.

Уго подвел нас к алтарю под куполом Микеланджело и обвел рукой четыре угла вокруг нас. В каждом стоял мраморный столб.

– Вы знаете, что внутри этих колонн?

Я кивнул. Колонны – каждая величиной примерно с парижскую Триумфальную арку – представляли собой сооружения из прочного бетона и камня, воздвигнутые для поддержки огромного купола. Внутри поднимался к закрытой лоджии узкий проход, где мог поместиться один человек. По особым случаям каноники собора выставляли для всеобщего обозрения необыкновенное содержимое лоджий.

Реликвии.

Пятьсот лет назад, когда папы эпохи Возрождения вознамерились поставить величайшую церковь в человеческой истории, они расположили четыре самых чтимых артефакта христианства в реликварии внутри этих колонн. Затем создали четыре статуи, тридцати футов высотой, обозначающие, что лежит в каждой колонне.

– Святой Андрей, – сказал Уго, указывая на первую колонну. – Брат святого Петра. Первозванный из апостолов. В эту колонну был положен его череп.

Уго повернулся. Теперь его палец указывал на статую женщины, несущей гигантский крест.

– Святая Елена, – сказал он. – Мать Константина, первого христианского императора. Она посещала Иерусалим и вернулась с Животворящим крестом. Дерево от креста папы поместили в эту колонну.

Третья статуя изображала женщину, бросившуюся вперед с раскинутыми руками. Она держала изображение, пожалуй, самой загадочной реликвии базилики.

– Святая Вероника, – сказал Уго. – Женщина, которая отерла лицо Иисусу, когда он нес крест на Голгофу. На ее плате мистическим образом остался отпечаток его лица. В эту колонну поместили плат.

Наконец, он повернулся к четвертой статуе.

– Святой Лонгин. Солдат, который ранил распятого Иисуса копьем в бок. В этой колонне хранится копье Лонгина.

Ногара повернулся к нам.

– Как вы, возможно, знаете, лишь три из этих реликвий по-прежнему на своих местах. В качестве жеста доброй воли голову святого Андрея мы подарили православной церкви. Но голова, так или иначе, все равно изначально здесь не хранилась. Реликвии этой базилики могли бы рассказать самую важную историю в христианстве. – Голос Ногары задрожал. – Животворящий крест, плат и копье – все это реликвии, связанные со смертью Господа. Но в четвертой колонне должна находиться реликвия, связанная с Его воскресением. Иоанн Павел, получив в подарок плащаницу, собирался переместить ее сюда. Но радиоуглеродный анализ вызвал целую бурю сомнений, и в такой обстановке перевезти плащаницу из Турина стало невозможным. Теперь мы наконец это исправим. Моя выставка приведет плащаницу домой.

Он понизил голос, так что нам с Симоном пришлось наклониться, чтобы расслышать.

– Я нашел древние тексты, описывающие образ, который хранился в городе под названием Эдесса много веков до того, как плащаница появилась во Франции. Сейчас это турецкий город Урфа, именно там ваш брат спас меня и отвез в больницу. Я проследил историю пребывания нашей плащаницы в том месте вплоть до четырехсотых годов нашей эры. Теперь я хочу сделать больше: финал моей выставки докажет, что этот так называемый Эдесский убрус доставлен из Иерусалима руками самих апостолов. И к этой части моей работы я планирую привлечь и вас, отец Алекс.

Прежде чем продолжить, он вынул из кармана пластиковый пакет, который захватил с собой из квартиры. Из пакета он извлек нечто странное: пластмассовую ложку, напоминающую барабанную палочку. Потом наклонился, оказавшись на одном уровне с Петросом, и сказал:

– Петрос, мне надо немножко поговорить с твоим отцом с глазу на глаз, поэтому я для тебя кое-что захватил.

Кончик ложки покрывало нечто светлое и комковатое.

– Это что такое? – спросил Петрос.

– Сало. И в этой базилике оно приобретает магические свойства. – Уго подвел Петроса к открытому месту близ алтаря. – Держи вот так и делай вид, что ты статуя. Не шевели ни одним мускулом.

Мгновение спустя из-под купола слетел голубь. Он спланировал на кусок сала и начал клевать. Петрос так изумился, что чуть не выронил ложку.

– Теперь иди, куда тебе захочется, – прошептал ему Уго. – Выведи своего нового друга на прогулку. Я заметил, что птицы здесь совсем ручные.

Петрос был в восторге. С голубем, сидевшим всего в нескольких дюймах от его руки, он начал перемещаться по пустому нефу, так осторожно, словно держал в руке свечу. Все мы на время замолчали, наблюдая за ним.

Затем Уго снова повернулся ко мне.

– Как уже было сказано, я надеялся доказать, что из Иерусалима в Эдессу плащаницу привезли апостолы. Разумеется, отыскать тому доказательство нелегко, но я верю, что наконец напал на след. Дело в том, что Эдесса – одна из столиц раннего христианства, и в середине сотых годов нашей эры там было написано одно Евангелие. Это Евангелие стало называться Диатессарон, что, как вы наверняка знаете, по-гречески означает «сделанный из четырех»: оно представляет собой соединение четырех канонических Евангелий в единый текст. Поскольку в то самое время, когда писалось сие Евангелие, плащаница должна была находиться в Эдессе, я полагаю, что автор мог упомянуть о реликвии.

Я собрался перебить его, но Уго поднял руку.

– Трудность доказательства состоит в том, что Диатессарон чрезвычайно редкая книга. Единственные уцелевшие копии – это переводы на другие языки, сделанные несколько веков спустя. Все оригинальные копии уничтожили сами епископы Эдессы, сделав выбор в пользу четырех отдельных Евангелий. По крайней мере, так гласит история. Но недавно я убедился, что, похоже, все совсем не так.