Андреас не успел задуматься, почему всё это происходит. Не успел понять, зачем у него отнимают жизнь.

Когда Мехмед узнал, что первая часть повеления исполнена, то испытал странное чувство. Он думал, что будет больно, но вместо этого пришла лёгкость и спокойствие. Исчезли навязчивые мысли: «Тебя перестают любить. Тебя покидают».

Теперь Мехмед мог сказать себе совсем другое: «Мой Учитель любил меня до самой последней минуты и уже не разлюбит. Теперь Этот Человек навсегда мой».

В сердце что-то кольнуло лишь тогда, когда юному султану принесли сундук с книгами. С помощью слуг сундук пришлось разломать, потому что Мехмед не знал, как вынимается двойное дно — лишь знал, что оно есть. И вот сундук оказался сломан, тайник открылся, и Мехмед обнаружил там не только томик Платона и эротические рисунки, но и собственные стихи, которые сочинял в Манисе и дарил Учителю. Все листы были аккуратно сложены в стопку и перевязаны длинным шнурком. Получалось, что Учитель дорожил этими стихами так же, как рисунками и книгой, то есть очень сильно.

«Может, я слишком рано отдал приказ? Может, стоило подождать ещё немного? — спросил себя юный султан, перебирая эти вещи, но затем сказал себе: — Нет».

Учитель был по-своему прав, когда говорил, что расставаться надо вовремя — до того момента, когда на смену любви придёт ненависть или разочарование. Мехмед отдал приказ до того, как успел возненавидеть Учителя за то, что Учитель нарушил обещание. Да, была обида, но не ненависть, а обида могла со временем пройти. «Если я спрашиваю себя о том, не слишком ли рано отдал приказ, значит, успел вовремя», — решил Мехмед.

Хотелось запомнить Учителя верным и любящим… и живым, поэтому султан не пожелал взглянуть на тело, хоть Шехабеддин и сказал, что смерть почти не испортила красоту:

— Мы вовремя сняли шнурок. Кровь успела отхлынуть от лица прежде, чем застоялась там. Лицо не раздутое и не багровое. Мы сможем сказать, что он скончался от скоротечной болезни, а поскольку ты, повелитель, пожелал взять на себя устройство похорон, мы сможем даже показать это тело родственникам покойного. Обмывать тело будут не они, поэтому след на шее от шнурка не увидят.

— Хорошо, — отозвался Мехмед.

Он был спокоен, и его больше ничто не тяготило, но затем на смену этой лёгкости и умиротворённости пришла пустота. Учитель занимал такое значительное место в жизни ученика, что теперь ученик чувствовал себя так, будто рядом яма, в которую можно в любой момент сорваться.

Эту пустоту не могла заполнить Гюльбахар, и ни одна женщина не могла. Мехмед понял это, когда купил себе нескольких невольниц — тоненьких, как тростиночки, и оттого чем-то похожих на мальчиков или юношей. Гюльбахар принимала своего мужа ночью, а невольницы — днём, и всё равно этого казалось мало.

Неизвестно, как Мехмед сумел бы спастись от пустоты, если б Шехабеддин однажды не напомнил ему, что во дворце уже много лет живёт один мальчик — почётный гость, а, по сути, пленник. Пленников когда-то было двое — двое братьев из страны, называвшейся Кара Эфлак.

Старшего из них Мехмед даже помнил — в памяти остался некий темноволосый юноша, хотя воспоминание было давним. Три года назад Мехмед провожал своего отца в поход в северные страны, а одна из целей похода состояла в том, чтобы посадить на трон Кара Эфлака этого самого юношу, обещавшего стать верным слугой. Вот и всё, что помнил Мехмед, а про младшего из братьев, на всякий случай оставленного при турецком дворе, совсем забыл. Хорошо, что Шехабеддин не забыл.

— Надо решить, что с ним делать, — сказал евнух, когда прислуживал повелителю, уединённо обедавшему в саду личных покоев.

— Сколько пленнику лет? — рассеянно спросил юный султан.

— Тринадцать, повелитель.

— Значит, он ещё слишком мал, чтобы посадить его на трон. Пусть дальше живёт во дворце, а когда этому мальчику исполнится хотя бы шестнадцать, мы ещё раз подумаем, что с ним делать.

— Да, повелитель, — евнух поклонился, — но я всё-таки советую тебе посмотреть на него.

— Почему ты мне это советуешь, Шехабеддин-паша?

На лице евнуха появилось странное выражение:

— Я стремлюсь не огорчать тебя, повелитель, а мне кажется, ты будешь огорчён, если увидишь этого мальчика не сейчас, а лишь через три года. Мне кажется, что ты рассердишься на меня и спросишь: «Шехабеддин-паша, как же так? Почему ты не уговорил меня посмотреть на него раньше? Целых три года я потерял из-за твоей недальновидности!» Вот что ты можешь сказать, повелитель, и именно поэтому я прошу тебя проявить чуть больше внимательности.

— Хорошо, — ответил Мехмед, — приведи его завтра в тронный зал после заседания дивана.

Конечно, было ясно, на что намекал евнух — мальчика можно использовать для утех… Однако на следующий день Мехмед уже забыл об этом. В голове султана после заседания остались лишь мысли о делах, поэтому, когда в тронном зале появился тот самый мальчик, даже не сразу получилось вспомнить, кого привели.

Мехмед сидел на троне, а тринадцатилетний посетитель ещё только прошёл большие высокие двери, так что расстояние пока оставалось велико, и не удавалось, как следует, различить черты лица. Тем не менее, даже издалека обращали на себя внимание светлые волосы и тонкая фигура с хорошими пропорциями. Мелькнула мысль: «Кажется, мальчик красивый».

И вдруг так ясно вспомнились слова Заганоса, некоторое время назад сказанные об Учителе: «Он красив. Многие дорого бы дали, чтобы повстречать его лет двадцать назад».

Мехмед прищурился, чтобы лучше разглядеть посетителя, и вдруг в сердце что-то кольнуло. Неужели, случилось так, как говорил Заганос? Учитель вернулся к любимому ученику. Вернулся, но другим — в том облике, который более удобен, чтобы провести вместе много лет! Учителю почти исполнилось тридцать пять, когда прервалась Его жизнь. Значит, даже если бы Он решил не покидать своего ученика, а остаться как друг, эта дружба продлилась бы не более десяти лет. А вот мальчику было всего тринадцать! Его красота могла цвести гораздо дольше, чем красота Учителя.

Секретарь, стоявший рядом с Мехмедом, как будто не замечал переменившееся настроение господина и продолжал что-то говорить. Юный султан отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и велел:

— Подведите мальчика ближе. Совсем близко.

Шехабеддин, который привёл это светловолосое чудо, охотно исполнил приказание, а Мехмед тем временем заметил ещё одну странность — мальчик почему-то был очень рад прийти сюда. Глаза тринадцатилетнего незнакомца сияли, щёки горели, и он смотрел на хозяина дворца с надеждой. Почему? Чего он ждал?

Мехмед поднялся с трона, взял мальчика за подбородок и принялся рассматривать лицо. Конечно, черты были не те, но они казались правильными, что придавало этому юному созданию некое неуловимое сходство с Учителем.

«Ничего, — подумал юный султан. — Внешнее сходство не так важно, а внутреннего сходства я добьюсь. Учитель говорил, что моё образование завершено, поэтому я способен научить кого-нибудь тому, чему научился сам. Вот мой ученик! Он будет любить меня особенной любовью. Он выучится греческому языку. Он прочтёт все те книги, которые я прочёл вместе с Учителем. Я расскажу этому мальчику то, что Учитель рассказывал мне. И тогда всё станет, как нужно».