Юный султан представил себе эту новую жизнь, и она показалась явно лучше, чем та, которая могла бы получиться, если ничего не делать. Однако жить одними воспоминаниями не хотелось. Этого казалось мало:

— Я завладею всем Твоим миром, — злорадно улыбнулся Мехмед. — Я завоюю Константинополис. Завоюю Афины. Завоюю все земли, где ещё жив дух эллинов. Все земли, куда Ты мог бы уехать от меня, если б попытался.

До сегодняшнего дня Мехмед считал, что завоевания — это его обязанность как султана. Султан должен воевать, даже если хочет мира. Турецкое государство не может жить без войн. Об этом ещё давно говорили Заганос и Шехабеддин, но теперь у юного султана появилась собственная причина для ведения войны. Ему всегда хотелось побывать в тех землях, о которых рассказывал Учитель, но было ясно, что султан может побывать там только как завоеватель. Мехмед понимал, сколько горя приносит война туда, куда она приходит, поэтому даже подумывал отказаться от войн с греками, но теперь… Теперь всё стало наоборот. Обида на Учителя оказалась такова, что уже не хотелось заботиться о других — хотелось исполнить свои желания. «Я войду в Константинополис!» — решил Мехмед, но это будущее оставалось ещё слишком далёким. Ещё не был сделан даже первый шаг.

Мехмед потянулся к маленькому круглому столику, на котором стоял колокольчик, использовавшийся, чтобы звать слуг. Звон получился неровный. Наверное, потому что рука, державшая колокольчик, задрожала.

Тем не менее, Мехмед сумел изобразить спокойствие, когда на звон пришёл слуга. Юный султан сказал, что желает видеть Шехабеддина-пашу, и евнух через несколько минут явился.

Юный султан, стараясь не выдать волнения, медленным шагом перешёл в комнату, где обычно слушал доклады. Евнух молча двинулся следом, а его господин, устроившись на длинном мягком сидении возле окон, улыбнулся ему милостивой улыбкой:

— Присядь, Шехабеддин-паша. Я буду говорить с тобой об очень важном деле.

Сидение тянулось от края и до края стены, поэтому евнух мог скромно присесть туда же в трёх шагах от своего повелителя и слушать.

— Шехабеддин-паша, недавно ты показал себя человеком, который очень полезен для исполнения особых поручений, — вполголоса произнёс Мехмед. — Ты хорошо всё устроил в отношении маленького Ахмеда. И хорошо придумал в отношении тех двух нянек, которые пытались помешать Али-бею. Он убил их, а ты сказал Алиме-хатун, что их убили в наказание, потому что они нечаянно утопили её сына. Умно придумано.

— Благодарю, повелитель, — евнух скромно улыбнулся.

— Вот почему я снова хочу дать тебе особое поручение. Есть один человек, чью жизнь я хочу прервать, но казнить его не хочу.

Евнух, конечно, задумался, кого подразумевает султан. На лице Шехабеддина отразилось особое беспокойство, как будто он подумал: «Надеюсь, это не слишком знатный человек».

— Мой друг, которого я поселил в покоях рядом с моими и вверил твоим заботам…, - произнёс Мехмед, но теперь беспокойство на лице евнуха сменилось лёгким удивлением.

Шехабеддин уже справился с собой и придал лицу непроницаемое выражение, когда султан продолжал объяснять:

— Именно его жизнь должна прерваться. Сегодня, не позднее завтрашнего рассвета. И пусть это будет чистая смерть, без крови.

Евнух молчал, поэтому Мехмед спросил его:

— Что скажешь?

— Это неожиданное поручение, повелитель. Его будет трудно исполнить в такой короткий срок.

— Трудно, но возможно? — продолжал спрашивать Мехмед.

— Возможно, — кивнул Шехабеддин, — но…

— Что «но»?

— Я вижу, что ты разгневан на своего друга, мой повелитель.

— И что?

— Гнев со временем может пройти. Не случится ли так, что ты, мой повелитель, отдав приказ, впоследствии передумаешь? — евнух всем своим видом показывал, что сталкивался с подобными случаями за время своей долгой службы при дворе. — Если приказ уже успеют исполнить, тогда ты, мой повелитель, окажешься огорчён, а я стремлюсь не огорчать тебя.

— Нет, я не передумаю, — твёрдо произнёс Мехмед. — И я хочу, чтобы ты исполнил моё повеление как можно скорее. Мой друг собрался покинуть меня. Покинув меня, он предаст меня, а это случится уже завтра, когда он придёт в мои покои попрощаться перед отъездом. Я хочу, чтобы мой друг умер до того, как это случится. Хочу похоронить его с почестями — как того, кто был всецело верен мне в самые трудные дни моей жизни. Он должен быть достоин пышного погребения.

— Я понял, повелитель, — Шехабеддин поклонился.

— А ты знаешь того, кому можно поручить похороны?

— Да, повелитель. Не беспокойся об этом.

— Все его деньги следует отдать его семье, — продолжал юный султан. — У него при себе сейчас должна быть немалая сумма. Проследи, чтобы его семья получила всё до последней монеты. И все его вещи пусть тоже будут переданы. Все, кроме книг. Это моё. И сундук, в котором хранятся книги — тоже. Я оставляю это себе.

— Я понял, повелитель.

— Тогда иди и исполни.

Андреас не хотел думать о завтрашнем дне, но думал, потому что следовало собираться в дорогу. Впрочем, сборы получились не такие уж долгие, потому что вещей у него за последние годы не прибавилось. Всё те же два сундука, в одном из которых должны были найти своё место книги и рукописи, а в другом — всё остальное.

Грек как раз занимался сборами, когда в дверь вежливо постучали. Оказалось, что пришёл Шехабеддин-паша, начальник белых евнухов, а когда он ступил в комнату, то вслед за ним вошли четверо слуг, которые, выглядывая из-за спины Шехабеддина, смотрели внимательно и напряжённо. Могло показаться, что они чего-то ждут, но главный евнух был невозмутим, и своим невозмутимым видом показывал, что сегодня ничего не должно случиться.

— Прошу прощения за беспокойство, — Шехабеддин поклонился. — Я не отниму много времени. Я лишь зашёл передать слова моего повелителя. Завтра он будет ожидать своего друга в своих покоях во втором часу после рассвета. Возможно, это слишком рано, но другого времени нет. Завтра моему повелителю предстоит очень насыщенный день.

— Хорошо, я приду к назначенному часу, — Андреас тоже поклонился, ожидая, что евнух повернётся и уйдёт, но тот не уходил.

— Что-нибудь ещё? — спросил грек.

— Нет-нет, ничего, — Шехабеддин снова поклонился, но по-прежнему не уходил. Он рассеянно оглядел комнату и вздохнул: — Завтра эти покои опустеют.

— Да, увы, — ответил Андреас, но евнух не двигался с места и больше ничего не говорил.

Подождав ещё немного, грек нарушил молчание:

— Прошу прощения, но мне нужно собираться.

— Да-да, — кивнул Шехабеддин.

Эта странная беседа начала утомлять Андреаса. Он не хотел продолжать сборы при евнухе, но ничего другого не оставалось. Грек посмотрел на свои уже почти уложенные вещи в сундуках, как вдруг в его голове раздался голос: «Не поворачивайся к нему спиной!» Увы, было слишком поздно. Что-то мелькнуло перед глазами, а затем Андреас почувствовал, как на шее стремительно стягивается тонкий шнурок, и дышать уже почти невозможно. Грек хотел схватиться за шнурок, подсунуть под него пальцы, но не смог. На каждой руке уже повисло по человеку, и каждую ногу тоже держали, чтобы жертва не вздумала лягаться.

Андреас, пока ещё оставались силы, извивался всем телом, но высвободиться не получалось. Меркнущим сознанием он отметил, что на руках и ногах повисли слуги, которые сопровождали Шехабеддина. Значит, душил сам евнух или кто-то, кто вошёл в комнату только что.