Отогнав темные мысли, он взял заранее приготовленный пакет. Во-первых, там имелась банка, которую Лешка надеялся набрать доверху. Позавчера он уже бегал в березняк и нашел там несколько вполне красных ягод, и, по его расчету, за два дня количество должно перейти в качество. Или наоборот. Во-вторых, потом предполагалось зайти в другой лес, подальше, и нарвать ореховых листьев для тестя. Аркадий Львович делал из них отвар, весьма помогавший от его аденомы. Главное, чтобы листья были молодыми, и значит, рвать их нужно никак не позже середины июня. А они с Лешкой дружно забыли в прошлый раз, а в позапрошлый оба выходных обустраивали парники…
…В лесу его сразу же атаковали. Со всех сторон враги безжалостно набросились на полковника, он мужественно дрался и положил гору трупов, но их было слишком много, и все они жаждали его крови. Прихлопнув очередного комара, Виктор Михайлович вздохнул и попросил у Лешки пасту. Тщательно смазал руки, лицо, шею… Вроде бы помогло – острый запах отпугнул крылатых хищников, да вот надолго ли?
Лешка получил свою банку и теперь ползал в траве, отыскивая спелые земляничины. Увы, их поголовье оказалось куда меньше, чем грезилось юному сборщику. Да, красные ягоды время от времени попадались, но вовсе не в промышленном масштабе. О том, чтобы наполнить литровую банку, не приходилось и мечтать.
– Поспешили мы с тобой, Леха, – заметил Виктор Михайлович. – На недельку примерно поспешили. Хотя, вон и погода способствовала. Тепло, светло… Но природу не обманешь, рановато еще землянике.
– А я уже нашел целых тридцать восемь ягод! – возразил Лешка, поднимаясь. Локти и коленки его были перемазаны землей, травяным соком и раздавленной земляничной мякотью, но настроение, похоже, не слишком испортилось. Петрушко догадывался, что сыну больше всего нравился сам процесс, сама охота. А наполнить банку действительно можно и через неделю.
– Пап, – неожиданно спросил его Лешка, подойдя поближе, – а что будет тем ребятам? Ну, которые на меня в парке напали?
Виктор Михайлович поежился.
– Леш, – ласково произнес он, – а стоит ли об этом? Главное, что больше такое не повторится.
Лешка прислонился щекой к его плечу.
– Их теперь в колонию, да?
– Почему ты так думаешь? – осторожно спросил Петрушко.
– А Николай Викторович сказал, ну, тот майор, который тогда меня спрашивал. Их действительно посадят, да?
– Не знаю, – развел руками Виктор Михайлович. – А почему это тебя так заинтересовало?
Лешка засопел.
– Ну, просто… – сказал он наконец. – У нас в классе ребята однажды про эти колонии говорили, у Вовки Тяпина там старший брат сидит, он в прошлом году из чужой машины магнитолу взял, а его поймали. Говорят, там бьют, и кормят плохо, это правда?
– Ну, сложно сказать, – пожал плечами Петрушко. – Наверное, в разных местах по-разному. Бывают и хорошие колонии, где работают честные люди и поддерживают порядок. Недавно вот по телевизору такую показали. Но где-то попадаются и люди похуже… Да и ребята, как ты понимаешь, не сахар, их же чаще всего заслуженно туда помещают. Ну а дальше уж как получится…
Лешка помолчал, подумал.
– Знаешь, пап, ты, может, удивишься, а мне этих мальчишек жалко. Они там, в парке, были злые, но ведь они, наверное, не всегда злые. Я вот тоже злой иногда бываю.
– Но ты ведь, когда злой, ноешь и скандалишь, а не мучаешь тех, кто слабее, – терпеливо возразил Петрушко. – А они мучили. Тебя. С наслаждением. Чувствуешь разницу?
– А может, они в первый раз? А теперь их будут мучить, а их мамы будут плакать. Это хорошо, да?
Виктор Михайлович внимательно взглянул на сына.
– Нет, Алешка, это, конечно, не есть хорошо. Но вот что лучше – чтобы их мучили, или чтобы мучили они? И то, и другое – плохо. А приходится из этого выбирать. Вот как тут быть?
– Пап, я не знаю, как быть. Я просто не хочу, чтобы их в колонию. Ну, пусть им… – Лешка наморщил лоб, – ну пусть им двойку по поведению в году поставят, и отругают, чтобы им стыдно стало.
Петрушко невесело усмехнулся.
– Будто это от нас с тобой зависит… Да и, боюсь, это бы на них не повлияло. Они ведь уже большие ребята, наслушались нравоучений… не реагируют они. Нет таких слов, чтоб на них подействовали.
– А почему? – не сдавался Лешка. – А вот тот дяденька, что их остановил. Он ведь как сказал: “Стоять!”, так они и замерли, будто замороженные. Может, он знает, какие слова на них действуют?
– Тот дяденька… – вновь усмехнулся Виктор Михайлович. – Не уверен, что дяденьке удалось пробудить у них совесть… А насчет колонии можешь не волноваться. В среду мне звонил Николай Викторович. Уголовное дело закрыто. Оказалось, эти ребята сейчас тяжело больны, и уже незачем их наказывать. Им и так несладко.
– А что с ними случилось?
Петрушко пожевал губами. Лукавить ему не хотелось, но не говорить же правду.
– Да он не объяснял толком. То ли что-то инфекционное, то ли нет. Медики, говорят, пока непонятно. Как-то эти ребята сразу заболели… после того случая. Может, их Бог наказал?
– Я вот весной книжку читал, – спустя какое-то время вздохнул Лешка. – Называется “Дети подземелья”. И там одна маленькая девочка была, она долго болела, и ее папа сказал одному мальчику, что серый камень высасывает из нее жизнь. Я когда прочитал, мне даже страшно стало, я не понял, как это – высасывает?
– Ну и какая связь? – хмыкнул Виктор Михайлович. – То повесть Короленко, а то вот эти парни. При чем тут серый камень?
– Ну, – задумался Лешка, – я не знаю. Вдруг вот вспомнилось. А что, их никак нельзя вылечить?
Петрушко отозвался не сразу.
– Ну почему же? Николай Викторович сказал, они в хорошей больнице лежат, там опытные врачи… Обязательно вылечат.
На самом деле прогноз был малоутешительным. Гена долго возился с этими пацанами, перепробовал множество способов, но все, что ему удалось – это притормозить развитие процесса. “Михалыч, – объяснял он, – тут сложнее, чем я думал. Если бы просто нехватка биоэнергии, так несколько сеансов переливания, и все тип-топ. Нам доноров найти не проблема. Проблема, что перелитое из них попросту вытечет. Он же, гад, не просто их высосал, а еще и влил что-то непонятное. Вроде как информационная программа, поддерживает внешнее течение физиологических процессов, но гасит биополе. Внутри этих ребят ну как бы дыра теперь. Не физическая дыра, не пространственная, ну ты понимаешь. И сквозь нее все выливается. Я пока не знаю, чем эти дырки залепить. Боюсь, тут магия вообще бесполезна. Знаешь, ломать – не строить. Единственное, что поможет – это настоящее чудо, не наши глупости, а настоящее. Только где ж его взять?”
Лешка долго молчал, и Виктор Михайлович подумал было, что тема исчерпана. Действительно, Лешка вдруг метнулся в траву, пошарил там руками и поднялся с молоденьким, крепеньким подберезовиком.
– Ого! – прищелкнул языком Петрушко! – Ну ты силен! Я бы в жизни не разглядел! Это надо же, какой красавец уродился! Колосовик, первая грибная волна за лето. Мы его дома в холодильник положим, а завтра мама суп с ним сварит.
– Слушай, пап, – спросил Лешка, когда подберезовик был спрятан в пакет, – а это на самом деле правда?
– Что именно? Что суп? Конечно! Она же у нас грибы любит.
– Да я не про грибы, – досадливо, совсем по-взрослому вздохнул Лешка. – Я про то, что этих ребят Бог наказал.
– А почему это не должно быть правдой? – напрягшись, спросил Виктор Михайлович. – Ты думаешь, они не заслуживают наказания?
– Ну как ты не понимаешь! – Лешка даже подпрыгнул на месте. – Ведь Бог не может быть несправедливым, так? А какая же это справедливость, если они у меня деньги отняли и отлупить хотели, и даже не отлупили, только собирались – а их за это в больницу? Это же зверство получается, а разве Бог – зверь? А если эти ребята умрут, и мамы их будут плакать, и может быть, тоже умрут? И все за двадцать четыре рубля, да?
Виктор Михайлович опешил. Чего угодно он ждал от сына, но только не этого. А ведь ему только десять в октябре исполнилось! Десять лет, а какими вопросами озабочен! Проклятыми вопросами, и даже без кавычек. Сейчас тоненький, с перемазанными коленками Лешка, рассуждающий о справедливости Божией, казался ему особенно хрупким, беззащитным, и вся тяжесть высокого неба готова была обрушиться на его темноволосую голову. А собой заслонить не всегда возможно. Даже как правило невозможно. Вот выбрал бы лысый олларский колдун для симметричного переноса не восьмиклассника Самойлова, а пятиклассника Петрушко… Ведь чистая же случайность, любого мог перекинуть. Значит, и Лешку. И что тогда? И как бы он, полковник УКОСа, сейчас бегал? Грозил бы табельным пистолетом небу?
