– Ну не всегда это возможно, Константин Сергеевич! Ну вот представьте, инфаркт у вас, в больницу попали – и что тогда? Кто будет вашу дочку из института встречать? Нет, остается положиться лишь на Господа Бога нашего, – она невзначай коснулась мерцающего в вырезе блузки крестика. – На все ведь Его воля, так чего же бояться?

Хайяар скривился, точно сжевал лимон целиком.

– Ты действительно так думаешь, Анечка? – хмуро спросил он.

– Да, конечно. А вас это удивляет?

– Удивляет? Пожалуй, нет. Каждый верит в то, чему учили его с детства, что вошло с молоком матери. Разве не так?

– Не знаю, – пожала плечами Аня, – у меня родители неверующие. Я сама… Еще в десятом классе крестилась.

– И что же? – хмыкнул Хайяар, – сильно ли это отразилось на твоей жизни?

– Конечно, – подтвердила Аня. – Раньше, понимаете, я жила… ну как все. Школа, потом будет институт, работа, муж, дети, магазины, грядки, пенсия, больница, крематорий. И все, и больше ничего, и в этом вся жизнь. Но это ведь ужасно! Я не права, да?

– Напротив, Аня, – помолчав, отозвался Хайяар, – как раз тут ты права. Это ужасно. Но что же изменилось? К магазинам и грядкам прибавились воскресные службы и посты, вместо косметики дома появились иконы?

– Это все внешнее! – горячо возразила Аня. – А главное в душе. В Евангелие, между прочим, сказано – царствие небесное внутри вас есть. Я теперь знаю, зачем живу, я такие глубины ощутила внутри…

– Что, познала истину? – скептически прищурился Хайяар.

Аня задумалась.

– Ну не целиком, конечно. Истина – это Христос, а чтобы Его познать, надо всю жизнь к Нему стремиться, соединяться с Ним в таинстве евхаристии, очищать душу покаянием. Это не бывает сразу, это узкий путь, до гроба.

– Хм… Слова, конечно, красивые, – протянул Хайяар, – но “красиво” далеко не всегда означает “верно”. Ты уверена, что не обманываешься? Неужели действительно чувствуешь в себе принципиальные изменения? Вот смотри, та Аня, которая была в девятом классе – один человек, а которая крестилась в десятом – уже другой, да? Куда же прежняя делась?

– Да никуда она не делась, – чуть вспыхнув, возразила Аня. – Человек меняется, а личность все равно та же самая остается. Просто можно жить, все время умирая, а можно возродиться в таинстве крещения и жить уже не для себя, а для Господа, для ближних, для всех, кого любишь. Потому что Бог – Он ведь и есть любовь.

– Ну хорошо, хорошо, – чуть быстрее, чем следовало, произнес Хайяар, – допустим, ты права, и внутренне переродилась. Бывает, хотя и редкоь. Но вот ты веришь, веришь – а получаешь ли какое-то подтверждение своей вере? Что твой Бог делает для тебя? Как ты сами изменила свою жизнь – более-менее понятно. В церковь ходишь, посты соблюдаешь, молишься… А как изменил ее Он? Я это к чему говорю: вот не верила бы ты в Бога, и что было бы иначе? В университет бы не поступила? Лицом подурнела? Юноши бы на тебя не засматривались?

– При чем тут это? – непонимающе посмотрела на него Аня.

– Да просто мне казалось, что вот если какому-нибудь богу верить и служить, так и он про тебя не забудет, поможет, когда попросишь, и не вообще поможет, как-нибудь абстрактно-философски, а совершенно конкретно. Все по честному выходит, без дураков – ты ему, допустим, петуха в жертву, он тебе пятерку на экзамене сделает, зубную боль снимет, от тех же хулиганов защитит. Ты даешь, и ты же получаешь, и видишь, что получаешь…

– Да ведь это, Константин Сергеевич, самое настоящее язычество и есть! – задорно рассмеялась Аня. – Классический пример, ну прямо хоть в учебник культурологии! Ты мне, я тебе, баш на баш. А если бог помог, губы ему сметаной обмазать, а не помог – палкой высечь, да? Да какая же тут вера? Это сплошной расчет, как в магазине. Тут нет места для доверия, для любви.

– Интересная, однако, получается картина, – негромко ответил Хайяар. – Если я, к примеру, кого люблю и знаю, что у него проблема – я всегда вмешаюсь и сделаю, что в моих силах. И не тайно сделаю, а открыто. И те, кто меня любят, об этом знают. А у тебя с твоим Богом выходят какие-то странные отношения – чтобы ты могла доверять и любить, Он зачем-то от тебя прячется, не показывает своего лица, не защищает в беде.

– С чего это вы взяли, что не защищает? – слегка обиженным тоном отозвалась Аня.

– Да вижу просто. За примерами далеко ходить не надо. Взять хотя сегодняшний случай на лестнице. Ну как тебе твой Бог помог? Шибанул уродов молнией? Парализовал? Или, может, пробудил в них совесть и стыд? А ведь ты наверняка молилась Ему, надеялась…

– Так Он ведь и помог, – недоуменно сказала Аня. – Он вас ведь и прислал. Не обязательно же непременно молнией. Вот вы же сами говорили – приди вы на полчаса раньше, на полчаса позже… Но ведь ни раньше, не позже, а именно когда надо получилось. Значит, именно Он вас и привел, Он вам и помог. Там темно было, я плохо разглядела, что и как было, но вы ведь их пошвыряли… а сами уже немолодой, а они ведь такие бугаи огромные. Ясно же, что без Его помощи ничего бы у вас не вышло.

Тут уж выпал черед смеяться Хайяару. Смеялся он долго, заразительно, с трудом удерживаясь, чтобы это не вышло совсем уж по-жеребячьи.

– Анечка! Солнышко! Ну это же надо такое сказать! Чтобы я – был Его орудием! Вот уж анекдот так анекдот. Уверяю тебя, что твой бог выбрал бы меня в самую последнюю очередь. Или признаем, что он тонкий юморист. А что до поддержки в бою… Анечка, ну ты верно подметила, мне шестьдесят лет. Да, не мальчик уже. И что с того? Расшвырять наглых придурков я могу безо всякой божьей помощи, мне вполне для этого хватает возможностей собственного организма.

– Вы что же, мастер спорта по каким-то единоборствам? – присвистнула Аня.

– Зачем же? – возразил Хайяар. – Просто я неплохо сохранился, на здоровье не жалуюсь. И потом, я же медик, я очень хорошо знаю, как устроено человеческое тело, и что надо сделать, дабы нарушить в нем хрупкое равновесие. И поверь, это вовсе не так сложно, это тебе не штангу тягать. Плюс к тому же жизненный опыт, память об армейской службе.

– А вы не думаете? – лукаво взглянула на него Аня, – что именно потому Бог и выбрал вас? По-моему, все это неслучайно. Неслучайно, что вы в нашем доме поселились, и что только ночью домой пришли, и что я зачет допоздна сдавала. Все это части единого Промысла, за что остается лишь благодарить Бога.

– Ну, если тебе так хочется, – усмехнулся Хайяар, – тогда конечно. Благодари. Только давай не прямо сейчас. Прямо сейчас тебе, по-моему, пора идти баиньки. Да и мне тоже неплохо бы. Так что давай, провожу тебя до квартиры.

– …А ты вообще заходи, – сказал он, поднявшись с ней по все той же гадкой лестнице на два этажа вверх. – Просто так заходи, по-соседски. И вообще…

Электрички – потные, нервные дачные электрички давно уже были кошмаром Виктора Михайловича. Они даже снились порой, и сны эти оставляли после себя долго не оседавшую муть. Но иначе не выходило – в машине Лешку моментально укачивало, и после нескольких печальных попыток пришлось признать электричку единственным вариантом. Конечно, крупные вещи он закинул на дачу заранее, на укосовской “газели”, но еще ни разу не удавалось отправиться в путь налегке, всегда накапливалась куча забытых мелочей, превращалась в объемистые рюкзаки, коробки, сумки.

…Наконец вышли из дома, в солнечную утреннюю свежесть. Синий купол над головой казался бесконечно высоким, и лишь по южному его краю ползли несерьезного вида облачка. Пахло распустившейся повсюду сиренью, без устали трещали воробьи, и если бы не потоки ползущих все туда же, за город, машин, субботнее утро можно было бы счесть идиллическим.

Настя пыхтела рядом, с двумя здоровенными сумками в руках, Лешка прыгал впереди, с маленьким синим рюкзачком за спиной, одетый по жаркой погоде лишь в джинсовые шортики и футболку с оскаленной тигриной головой на груди. В правой руке он нес, по его мнению, самый ценный для дачи груз – спиннинг. Темные волосы шевелило ветерком, они лезли юному рыболову в глаза, и он то и дело смешно мотал головой. “Не догадались в парикмахерскую перед дачей сводить, – запоздало сообразил Петрушко. – Ну ничего, Настя пострижет”. Настя действительно умела это неплохо, Виктор Михайлович иногда поддразнивал ее парикмах-бухгалтером или бухгалтермахером.