В поселении Хассуна (Северный Ирак), где т.н. "хассунская" культура (5950-4950 гг. до н.э.) сменила культуру "Умм Дабагайя", раскопано две могилы взрослых людей: одна из них оказалась безынвентарной, а в другой найдены глиняный сосуд и мотыга (т.е. погребена женщина). В Хассуне и Ярым-Тепе I обнаружены безынвентарные погребения новорождён-ных, помещённых в сосуды (аналог чрева, см.ниже).
Следует отметить, что в погребениях эпохи халафской культуры (5050-4300 гг. до н.э. (или 5600-4500гг. до н.э. по новой калиброванной хронологии)) взрослых уже хоронили с разнообразными орудиями труда и утварью. И далее, во втор. пол. IV тыс. до н.э., в частно-сти, суб╛арейцы (хурриты) веровали в концепцию инобытия (пребывания) в "Мире предков" (в иномире): "Это подтверждают найденные скорченные погребения с могильным инвента-рём: сосудами, каменными и костяными орудиями" (В.И. Авдиев). Состав погребального инвентаря минойских захоронений (ингумация, преимущественно "поза эмбриона"), отно-сящихся к эпохе неолита и ранней бронзы (украшения, оружие, печати, каменные топоры и молоты, "жернова", сосуды и т.п.), также предполагает существование у критян концепции веры в посмертное инобытиё в "Мире предков". В могильнике города Каниша (Центральная Анатолия) все погребения взрослых (нач. II тыс. до н.э.) также содержали разнообразный погребальный инвентарь.
Характерно, что громкие отголоски похоронной практики и религиозных представлений неандер╛тальцев легко распознаются, в частности, в соответствующих обрядах современных индейцев "коги", обитаю╛щих в Колумбии, в горах Сьерра-Невада. Так, под╛робное опи╛сание погребения индей╛ской девушки в 1966 г. при╛ведено у С. Reichel-Dolmatoff ("Notas sobre el simbolismo religioso de los Indios de la Sierra Nevada de Santa Marta". 1967). Рассказано, что в начале местный шаман, выполняя ряд ри╛туальных жестов, выбирает место для могилы, а определив его, произносит: "вот оно, чрево". Далее родичи выкапывают могилу (яму), на дно кото╛рой кладут зеленые (цвет Великой богини) камешки, устричные раковины и раковину улитки (послед╛няя у индейцев символизи╛рует мужское на-чало, "мужа", участвующего в акте возрождении). Умершую де╛вушку заворачивают в белые пелены и, поднимая с девятой попытки (и цвет, и число (три по три) - символика богини Неба), уклады╛вают на левый бок в эмбриональной позе, головой на восток. Яму засыпают зем╛лей. Затем сле╛дуют жертво╛приношение "Пища для Смерти" и ритуал затворения и отворения "чрева-жилища". Поскольку в брачных установлениях индейцев племени "коги" принятие пищи ассоциируется с поло╛вым актом, то данное жертвоприношение и обустройство могилы являют собой настоятельный призыв к богине-матери - Владычице смерти о возрождеритуально нии подготовленной умершей к новой земной жизни (погребальный инвентарь не содержит предметов хозяйственного свойства).
"Насколько у некоторых примитивных народов (аборигенов Австралии, индейцев, эски-мосов, негров, и пр.) реальна [сохранилась архаичная] вера" в возможность посмертного возрождения к новой земной жизни, "можно видеть из того, что когда европейцы впервые появились в Австралии, то туземцы принимали их за своих воскресших покойников (к сэру Грею бросилась в объятия со слезами радости одна женщина, принявшая его за своего де-душку), в чем их утверждал белый цвет европейцев, напоминающий цвет их предков после смерти (кончины)... И когда англичане стали посылать в колонии своих преступников, то бывали случаи, что (аборигены) предлагали тому или иному каторжнику... которого прини-мали за вернувшегося (возродившегося) предка, тот участок земли, который прежде принадлежал покойнику" (Л.Я. Штернберг "Первобытная религия в свете этнографии". 1936).
В Индии, в частности, у дравидов-кхондов, сохранились наидревнейшая концепция по-смертной участи. Так (Л.Я. Штернберг. 1936), когда у кхондов рождается ребенок, местный жрец спрашивает, кто из умерших членов племени вернулся на землю, и по получении того или иного ответа "этот ребенок считается воплощением определенного покойника", возродившегося к новой, земной, жизни.
Необходимо подчеркнуть, что основополагающее представление о том, что создание (ино)тела человека осу╛ществлялось в любом случае (при любой концепции посмертной уча-сти) как стараниями богини-матери ("О, Великая богиня, Вечная мать, Та, что дала рожде-ние..." (из молитвы в кельтский праздник Самайн), так и радением паредроса - бога-отца (перманентный священный брак всеобщих "матери и отца"), - устоялось и оставалось неиз-менным тысячелетия (согласно молебственной части набора погребального инвентаря, человек со времён палеолита взывал к божественным "матери-отцу" о содействии в обустройстве посмертной участи).
И это представле╛ние (частично) демонстрируется, к примеру, погребениями в курганах "кеми-обинской" культуры (сер. III тыс. до н.э., ареал распространения - Крым, Нижнее По-днепровье и Тамань). Здесь погребальные (могильные) конструкции выполнены в виде ка-менных (иногда деревянных) камер (В.А. Сафронов "Индоевропейские прародины". 1989). При этом дно ям-могил посыпано ракушками и/или белой галькой, а погребаль╛ный инвен-тарь (посуда, амфоры, топоры, тесла) свидетельствует о веровании в посмертное инобытиё в потустороннем иномире предков. Характерно и то, что, в частности, Новосвободненские могилы имели вогнутые внутрь стороны и скругленные углы (как на Мальте, - дань культу богини-матери).
Однако (что важно) роспись стен этих погребальных камер-"ящиков" весьма необычна (в свете вековой традиции) и, как представляется, была призвана заменить (адекватно) мо-лебственную часть погребального инвентаря: здесь изображены (Щепинский. 1985) тре-угольники, ромбы, круги, квадраты, полосы и точки, которые нарисованы белой, крас╛ной и черной красками (символика "матери", "отца", их единения и, как следствие, - порождения (см. ниже)). Следует отметить, что и в двухкамерной подкурганнной "гробнице" праариев (Резепкин, 1987) из Ново╛свободной (урочище "Клады", Адыгея) белая грунтовка стен также покрыта красными и черными ри╛сунками. В захоронении Лейне-Гелич (ок. города Халле, Германия) орнаментальные элементы тоже содержали треугольники, зигзаг и ёлочку (ком-бинации уголков).
Следовательно, все эти рисунки (сакральные знаки и эмблемы), а также характер состава сопровождавшего усопшего (обнаруженного) погребального инвентаря, демонстрируют, что содержание (предназначение) последнего (особенно его часть молебственного назначения) было в значительной степени переосмыслен. И многие вещественные эмб╛лемы (традиционные предметы (вещи)), со времён палеолита соотносимые с различными проявлениями культов богини-матери и бога-отца (к которым адресовалось моление об участи усопшего), постепенно вышли из употребления (в особенности такие дорогостоящие, как различные украшения), и были заменены чисто символическими (графическими) образами, - архаичными сакральными знаками и эмблемами (иногда сценами (картинами), - как в период верхнего палеолита), соотносимыми с теми или иными эпифаниями (функциями) ипостасей Двуединого божества. Очевидно, что при этом некоторые (наиболее значимые) фундаментальные сакральные образы, воплощаемые в символике материальных объектов (в изделиях или строениях), а также и сопутствующие им традиционные обряды и ритуалы, сохраняются. Так, в частности, осталось (сохранилось) неизменным воплощение неандертальского пред-ставления о могиле-яме (и кроманьонского - об её материальных эквивалентах) как о порождающем лоне (чреве) Великой матери (о чём свидетельствует сама магила (погребение).
Уместно отметить и характер реакции человека Древнего мира на известие о смерти ро-дича. Так, согласно табличек из Рас-Шамры (69.), когда Илу, отец богов Ханаана, узнал о смерти "своего сына", "Он... на землю лёг. Он стал кататься в пыли, на макушку насыпал прах; одеяние своё накрыл смертельным покровом; камнем кожу свою изрезал, срезал пряди (волос) на обоих висках, щёки и подбородок тростинкой избороздил; место груди, что над сердцем, он обработал, как землю сада; спину вспахал, словно долину". Затем в слезах он принялся громко причитать по умершему. Также поступали и в Шумере (скорбь Инанны). По свидетель╛ству Геродота, и скифы, в знак горя по случаю смерти царя, отрезали себе уши, обстригали волосы, исцарапывали себе лоб и нос, хлестали себя по рукам и делали на них нарезы, а также пробивали левую руку стрелой, следуя за повозкой с те╛лом с криками и стенаниями. Древние тюрки также соблюдали ритуальный плач по умершему, с причитаниями, с ритуальным самоистязанием (вырывание волос, надрезы на лице и т.п.).
