– Вы ошибаетесь, – наконец, громко, так чтобы все слышали, объявил он, бросив на Эйдана неприязненный взгляд. – У меня нет сына.

Миссис Тернер во время этой сцены так и не подняла взгляд от земли, пока муж не обнял ее за плечи, уводя прочь. Кажется, леди О’Горман удовлетворилась произошедшим и направилась к руинам тюрьмы.

Эйдан почувствовал, как ему на плечо легла рука мистера Армитэджа.

– Не слушай их, Эйдан, – шепнул книготорговец. – Не повторяй моих ошибок. Это не была твоя вина. Дин решил так самостоятельно. Он любил тебя, и ты никогда не принуждал его к этому.

– Если бы меня не было, он был бы жив, – проговорил в ответ Эйдан.

– И, вероятно, его жизнь была пуста и уныла, и он терзался мыслями о том, почему будто половины его души не хватает.

– Этого мы никогда не узнаем… – покачал головой брюнет.

Единственным его желанием сейчас было увидеть Дина. Именно поэтому он тоже направился к тюрьме. Там уже стояли судебный пристав, палач, Мактавиш и преподобный Блэкхок. Они собирались, наконец, пробраться внутрь.

– Я требую отдать останки моего сына, – обратилась леди О’Горман к приставу.

– Как только мы их обнаружим, – заверил он ее, а затем обернулся к Эйдану и ткнул пальцем к его сторону. – Эй ты! Похоже, ты достаточно силен, нам нужен кто-то, кто разберет обломки.

– Вы не можете просить его! – воскликнул пастор. – Он… он слишком хорошо знал убийцу. Его тут вообще не должно быть.

– Это маленький город, тут все хорошо знали О’Гормана, – пожал плечами пристав. – Не учите меня делать мою работу, Блэкхок!

Пастор скрипнул зубами и ожег юношу взглядом. Свою злость он спустил на Мактавиша, угрожая тому, пока Эйдан разбирал завал:

– Молись, чтобы в камере оказались кости. Ты знаешь, что ждет пособника убийства и поджигателя.

Эйдан мог поклясться, что пастор говорит это специально громко, чтобы он мог услышать, намекая на то, что произошедшее было результатом сговора между ними. Внезапно, он понял, что действительно надеется найти хоть что-нибудь. Дин в любом случае был обречен, и Эйдану не хотелось, чтобы пострадал еще и Мактавиш. Он был хорошим человеком, он позволил им с Дином увидеться в последний раз. В последний раз обнять друг друга. За это Эйдан был ему бесконечно благодарен.

Когда Эйдан, наконец, добрался до места, где должна была находиться камера, он увидел, что там мало что уцелело. И, хотя он считал, что хуже быть уже не может, его желудок скрутило, а к горлу подступила тошнота, когда он заметил останки грудной клетки и что-то, напоминающее руку. Остальные кости были раздроблены упавшей потолочной балкой.

Кажется, на некоторое время он впал в ступор, забыв, что должен позвать остальных. В этом остывшем аду время будто остановилось, даже дождь прекратился. Лишь ветер носился меж обугленных остовов, поднимая в воздух белый пепел, оседающий на темных кудрях Эйдана как хлопья первого снега.

Осознать правду до сих пор было невозможно. Как от его возлюбленного могло остаться только это? Это было настолько нелепо, что Эйдану захотелось рассмеяться. Где же нежная светлая кожа, созданная для ласк? Где смеющиеся голубые глаза? Прекрасные золотистые волосы? Как все это могло превратиться в несколько костей, покрытых пеплом? И все же Эйдан не мог отвести взгляд. Он устало вытер лоб измазанным в саже рукавом рубахи, пытаясь примирить себя с реальностью. «Что еще я ожидал увидеть, в самом деле?» – спросил он себя. Умом он понимал, что все так и должно быть, но сердце отказывалось верить. Дин вовсе не должен был умирать, и уж тем более – не таким образом.

Конечно, повешенный выглядел бы не лучше, но Эйдан надеялся, что после казни, когда Дина снимут с дерева, уберут веревку и уложат в гроб, ему позволят побыть с ним хотя бы несколько мгновений наедине. Он хотел бы сложить его руки на груди, как для молитвы, и в последний раз пожать холодные пальцы. Он бы поцеловал его лоб и пожелал бы сладкого сна до того момента, пока они вновь не будут вместе. И он бы плакал, не таясь, омывая спокойное лицо возлюбленного своими слезами.

А теперь? Не осталось ничего, что он мог бы оплакивать. Судьба лишила его даже этого. Как теперь можно было попрощаться с любимым? Он не знал.

Очнувшись, он позвал пристава. Палач собрал все кости в деревянный ящик. Преподобный Блэкхок выглядел расстроенным тем, что так все обернулось. Впрочем, он получил, что хотел, – убийца его сына окончил жизнь в настоящем аду.

– Да будет так, – пробормотал он с отвращением. – О’Горман предпочел оставаться грешником до конца.

Эйдан неприязненно взглянул на него, но промолчал. Ему хотелось броситься на него с кулаками, защищая возлюбленного, но Дину его защита уже не была нужна.

Когда они выбрались из руин тюрьмы, пристав передал коробку леди О’Горман. Она приняла ее в молчании.

– Уверен, вы в курсе, что, коль скоро ваш сын совершил самоубийство, его погребение на территории церковного кладбища становится невозможным, – обратился к ней Блэкхок.

Эйдан сжал кулаки, с трудом сдерживаясь.

– Я прекрасно осведомлена об этом, преподобный, – высокомерно ответила женщина, игнорируя его издевательски-вежливый тон. – Мой сын упокоится на нашей земле.

Не говоря больше ни слова, она отвернулась и пошла к карете, прижимая коробку к груди. Эйдану стало невольно жаль эту женщину, которой предстояло похоронить своего третьего – и последнего – сына, ведь два старших брата Дина умерли во младенчестве. В один день сразу две семьи в Санкт-Петере лишились наследников.

Эйдан до сих пор не мог поверить, что Дин совершил самоубийство. Зачем? Конечно, он боялся, как и любой на его месте. Но он не был настолько трусом.

А затем Эйдан вспомнил последнее, что сказал ему Дин, когда они прощались: «Не приходи. Я не хочу, чтобы ты запомнил меня таким». И внезапно случившееся обрело смысл. Чтобы Эйдан не смог увидеть его казнь, Дин убил себя. Так или иначе, он нашел способ сдержать данное много лет назад обещание: «Обещаю, это будет последней казнью, которую ты увидишь в жизни».

Но было еще кое-что, что не вписывалось в схему. Как Дин смог устроить пожар? Безусловно, в комнате была масляная лампа, и юноша отлично ее помнил, но он также помнил, что она находилась не внутри камеры, а снаружи. Заключенный не мог до нее добраться. Эйдан прекрасно понимал, почему Мактавиш не упомянул об этом – эта мелочь разрушала его теорию. Шотландец, вероятно, солгал, предполагая, что это Эйдан оставил Дину что-то, чтобы разжечь огонь. Только вот Эйдан ему ничего не оставлял…

Хотя… огниво…

Перед уходом из амбара родителей Эйдан зажег масляную лампу, чтобы прочитать записку Мактавиша. Огниво он положил в карман плаща… в этом же плаще он приходил к Дину, и он же был на нем сейчас. Юноша быстро запустил руку в карман… но там было пусто.

Вероятно, Дин вытащил огниво перед тем, как они занимались любовью. Или после этого. Зародилась ли эта идея у него в тот момент, когда он нашел вещицу? Или же он планировал это давно, но приход Эйдана дал ему возможность воплотить идею? Дьявол на последнем рисунке, дракон изрыгающий пламя – было ли это предупреждением?

Эйдан с усилием потер виски. Вероятно, он этого уже никогда не узнает.

Мистер Армитэдж осторожно положил руку ему на плечо.

– Пойдем, Эйдан, тут больше нечего делать, – тихо проговорил он.

Юноша позволил себя увести. Сил сопротивляться больше не было.

Когда они вновь оказались на кухне дома книготорговца, Армитэдж растопил очаг и поставил на огонь большой котел с водой, чтобы приготовить Эйдану ванну. Юноша так и стоял посредине комнаты в мокрой грязной одежде, невидящим взглядом уткнувшись в пол. Когда спустя полчаса вода нагрелась, он так и не сдвинулся ни на дюйм. Ричард вздохнул и начал стягивать с него одежду.

– Эйдан? – негромко позвал он, поняв, что бывший ученик не в состоянии справиться сам. – Тебе помочь помыться?

Юноша поднял невидящий взгляд.

– Ты не можешь оставаться в этой одежде, – продолжил мужчина.