– Может, самое время им помочь? – предложил Храпов. – Ударим неожиданно из двух автоматов, и они отойдут.

– Не отойдут… Нам о задании нужно думать, спалимся в секунду! Через несколько минут сюда целый батальон автоматчиков прибудет. Мы им уже ничем не поможем! Все – уходим.

Отпустив гибкую ветку, Свиридов зашагал в глубину леса. Слушал, как за ним шумно, цепляя носками сапог выступающие из земли коренья, торопится Храпов.

Неожиданно стрельба возобновилась. Стреляли с двух сторон. Потом вдруг раздались пистолетные выстрелы. Им в ответ короткие автоматные, а потом вдруг все разом смолкло.

Свиридов приостановился, вслушиваясь в шорохи леса, а потом ускорил шаг.

За прошедшие полчаса Романцев с охраной из дивизионного отдела СМЕРШ задержал восемь человек, оказавшихся без противогазов. Выяснилось, что четверо из них были дезертиры, дела которых тотчас передали в военную прокуратуру, еще трое прибыли из госпиталя с последним пополнением и потому не слышали о приказе командующего армией, их отправили в свои части. Оставался последний – двадцативосьмилетний капитан, который уже два битых часа томился в комендатуре под присмотром автоматчиков из роты охранения и находился в полном неведении относительно своей дальнейшей судьбы.

Интуиция подсказывала Тимофею Романцеву, что с ним что-то не так. Но вот что именно, он не сумел бы объяснить даже себе. Возможно, что это и есть то самое пресловутое «звериное чутье», которое известно каждому оперативнику, долго пребывающему на линии фронта. Присутствие близкой смерти до предела обостряет чутье. Нечто подобное происходит с охотником, идущим по следу сильного и опасного зверя, и нет твердой уверенности, что он также не идет по твоим шагам и что именно ты выйдешь из этого поединка победителем.

На первый взгляд с капитаном пехоты Малюковым все было в порядке. К документам не придерешься, присутствовали все тайные метки. Вел он себя спокойно и очень даже уверенно, как человек, привыкший к военной дисциплине и бывавший на передовой. Даже доверительно улыбнулся, передавая личное оружие, и пошутил:

– Вы с ним поосторожнее. Оно мне еще понадобится, чтобы врагов расстреливать.

– Разберемся, – буркнул Тимофей Романцев, почувствовав, что неприязнь к задержанному только усилилась. Каким-то особым чувством, базирующимся на жизненном опыте и повышенном уровне наблюдательности, осознал, что перед ним сидит настоящий волчара, которого просто так не разговоришь. Вот только особенность ситуации заключалась в том, что сам он был волкодавом.

Расположившись в приемной, распорядился:

– Привести ко мне задержанного Малюкова.

Через несколько минут сержант охраны привел капитана. Был он без ремня, с расстегнутым воротником. Старший лейтенант Романцев внимательно всмотрелся в его лицо, пытаясь отыскать хотя бы какие-то перемены за прошедшие часы, но его встретил все тот же спокойный взгляд и дружеская располагающая улыбка, красноречиво говорившая: «Обиды не держу, старший лейтенант. Прекрасно понимаю, работа у тебя такая».

– Садитесь, – показал Романцев на стул, стоявший по другую сторону стола.

Капитан Малюков, поблагодарив едва заметным кивком, присел.

– И о чем пойдет у нас разговор?

– Как давно вы на передовой? – спросил Романцев.

– С сентября сорок первого, – просто ответил капитан. – Разрешите закурить. А то мою зажигалку забрали, а табачок без огня не распалишь, – посетовал капитан.

– Зажигалку вернем, но потом… По уставу не положено. – Старший лейтенант Романцев пододвинул коробок со спичками: – Возьмите.

Капитан извлек из кармана пачку с папиросами. Привычно смял полый фильтр и сунул его в уголок рта. После чего, чиркнув о коробок спичку, задымил табачком. По комнате распространился сладковатый запах «Герцеговины Флор».

Внутри Романцева зародился холодок, знакомый каждому охотнику, вставшему на свежий след. Собственно, он и был самым настоящим охотником, правда, его цель – человек, хищник куда более опытный и изворотливый, требующий у него особых качеств. И одного интеллектуального и физического превосходства в столь сложном противоборстве было явно недостаточно. Следовало обладать интуитивной проницательностью, чтобы распознать врага в самых неочевидных ситуациях.

Сейчас был тот самый случай.

– Значит, предпочитаете «Герцеговину Флор»? – дружески спросил Тимофей.

– Именно так, – широко улыбнулся капитан. – Надеюсь, контрразведкой не запрещено? Все-таки такой табак курит сам товарищ Сталин.

– Не запрещено, курите, – усмехнулся Тимофей Романцев. – Вот только где же вы им разжились? Любой табачок на передовой редкость, даже офицеры раскуривают махорку, а уж «Герцеговина Флор»… – Романцев сделал затяжную паузу, – это и вовсе неслыханно!

– Достался по случаю… В госпитале с лейтенантом одним лежал… танкистом. Как-то закорешились мы с ним, вот он и презентовал мне две пачки. Ему эти папиросы жёнка привезла… Я ведь тоже до этого махорку курил, вот только она закончилась. А «Герцеговину Флор» я не каждый раз курю, только по особому случаю.

– Для форса, что ли?

– Можно сказать, что и так.

– А сейчас какой случай?

– Никакого. Была бы махорка, так закурил бы ее.

– А куда вы направляетесь?

– В запасной полк армии. В предписании написано…

– А из какого госпиталя вы прибыли?

– Вяземский военный госпиталь номер пять. – Широко улыбнувшись, добавил: – Наверняка там одна сестричка меня вспоминает… Впрочем, мне тоже есть что повспоминать. Кроме раны, она мне еще и душу подлечила.

– А куда было ранение?

– Сквозное ранение бедра. – Папиросу он уже докурил и положил окурок в стеклянную пепельницу, предварительно затушив огонек. – На первый взгляд вроде бы ничего серьезного, но проваляться пришлось с месяц. Если не верите, могу показать, где именно.

– Не нужно. Я верю. – Подняв небольшой пакет с бумагами, продолжил: – Вот здесь написано, что вы сначала лежали в полевом госпитале, а только потом были переведены в Вязьму.

Пожав плечами, капитан отвечал:

– Все так. Сначала был в медсанроте. Провалялся там несколько дней, а уже потом перевезли в Вязьму.

– Вот только в выписке из госпиталя написано, что у вас еще был сепсис. Как же удалось выкарабкаться? В полевых условиях часто это верная смерть, – сочувственно покачал головой Романцев.

– А вот здесь, товарищ старший лейтенант, просто повезло, – вздохнул Малюков. – Тут ведь как карта ляжет, никто полного выздоровления не обещает… Я хоть и не верующий, но, видно, за меня кто-то очень крепко молился, если удалось выжить.

– Понятно. Так тоже бывает. А как звали ту сестричку, которая вас вспоминает?

Красивые губы капитана широко растянулись:

– А как же еще могут звать ангела-хранителя? Конечно же, Надежда!

Чтобы противника почувствовать, одних глаз недостаточно, его нужно ощутить кожей, спинным мозгом, так его можно переиграть.

У входа в комнату стоял сержант, внимательно вслушивающийся в разговор. В ладонях, потемневших от загара, автомат, указательный палец предусмотрительно держал на спусковом крючке, за плечами у него боевой опыт. Не подведет! Видно, и он ощущал опасность, исходящую от капитана, как будто бы сидевшего безмятежно.

– Видно, договаривались встретиться с ней после войны?

– А то как же, – довольно отвечал капитан. – Пообещали писать друг другу каждый день. Признаюсь честно, товарищ старший лейтенант, я на ней жениться обещал. Кто знает, может быть, и женюсь, если где-нибудь не убьют. Или еще раз не влюблюсь.

– Встречи вам с ней я не обещаю, а вот поговорить можно прямо сейчас. Я ведь и телефон госпиталя узнал. Связь у нас здесь хорошая, двенадцатиканальная, так что дозвонимся без проблем. – Подняв трубку, Тимофей Романцев произнес: – Соедините меня с Вязьмой, пятый госпиталь… Да, подожду, – ободряюще посмотрел на Малюкова, сидевшего молча. – Ага, хорошо… Это Пятый вяземский госпиталь? Я вот по какому делу звоню, я старший лейтенант военной контрразведки Романцев. У вас работает медсестра Надежда?.. Нет… Может, раньше работала, сейчас время такое… И никогда не работала… Хм, странно. А вот ответьте мне на такой вопрос, двадцатого июня к вам поступил капитан Малюков… Он до конца долечился?.. Да, подожду… Тоже не поступал.