1917.
Григорий Петников
Гроза
Откуда взявшейся грозы
Предвестьем воздух переполнен,
Ее изменчивый язык
В снопах разоруженных молний.
Вон вылилась и залегла
На топотах весенней конницы,
То мгла каурая паслась
В дремучей облакони солнца.
Владеющий оружием бурь
Любой исполосован молнией,
И проясневший изумруд
Уже клюют литые голуби.
И где начало тучных пущ,
Подгромок сбился в синих пряслах
И дождь завечерев за тучей
Упавшей в облачные ясли,
Вдруг заблестит в повязке веток
Сырую выжавши лазурь,
И лёгкие вскружают лета
Стрекозы в радужном глазу.
Утро. Письмо
Твоих речей младое дивованье,
Как радонеж волхвующей косы
И в том разлоге золотое раянье
По осияни осени и отблескам росы.
Калмыцких скул жестокий дивий очерк,
Какою радугой косого взора речь,
Какой крутоворот, разлог и туча
Сомкнувшихся как своды плеч
О этот очерк давний дан мне в помощь,
Твоей улыбке он залег
И вот — он говорит с дождевых поймищ
Что он обрызган свежею строфой.
Ты кличешь ли меня,
Волнуя в сонной смоли,
Твоих волос целованную прядь,
Дивунья милая! вечор тобою пролит
Певучий серп краснополянских гряд.
Радагор
Ты победишь ее немое постоянство
На пьяной пене вставших хмар,
Железный март! Отбушевавших странствий
У рады гор зеленый шумный жар.
О, правда ли, в взлетевшей дрожи
Явитель облачной ладьи
Весне воображенный дождь
Из вещей свежести склонить
Размытый быт, ее немые гряды,
Чтоб эти виденья ты воплотила в'явь
И вот они опять заволновались радой,
О, лунный лог расположен ко сну.
Как ты блеснешь, коснешься скрытой сини.
Как я, что в этот сонный снег
Расколдовал неразлучимых иней
Твоих ресниц пушистый вешний мех
Явись опять, черпни тенистой выси
Или взойди на сумерки наложницы своей,
О, лето лёт! земной весны отныне
Благовестят падумчивые пчелы дней.
«Весна, как тленье тяжких мет…»
Весна, как тленье тяжких мет
Пролила сок сладеющей печали
И потекли по солнечной лесе
Лучи бесед над кипенью причала.
О ветропад! упасть кустом овсеня
На пасеку встревожившейся дремы,
Что это — хор? — иль синевы за вознесенье
Бушуют паперти набатами черемух…
И день златолитой не мог
Провесть черты испепеленной веры
И солнца огруженный стог
Связать лучем в затравок ржавой прели.
Велимир Хлебников
«Вы пили теплое дыхание голубки…»
Вы пили теплое дыхание голубки
И вся смеясь вы наглецом его назвали
А он — вложил горбатый клюв в накрашенные губки
И трепеща крылом, считал вас голубем? едва ли!
И стая иволог летела на тело
Как треугольник зорь
Скрывая письмами бровей
Зеркала утренних морей
И низко падали как пение царей.
За их сияющей соломой
Как воздуха погоды золотой
Порою вздрагивал знакомый
Холма на землю лет крутой.
И голубя малиновые шлапки
В ея прическе утопали.
Он прилетел осене зябкий
Он у товарищей в опале.
Вила и леший
И черный рак на белом блюде
Поймал колосья синей ржи
И разговоры о простуде
О море праздности и лжи.
Но вот нечаянный звонок
«Мы погибоша аки обре»
Как Цезарь некогда до ног
Закройся занавесью! добре!
Умри родной мой. Взоры если
Тебя внимательно укроют,
Ты скажешь развалясь на кресле,
«Я тот, кого не беспокоят!»
Наша основа
§ 1. Словотворчество
Если вы находитесь в роще, вы видите дубы, сосны, ели, сосны с холодным темным синеватым отливом, красная радость еловых шишек, голубое серебро березовой чащи там, вдали.
Но все это разнообразие листвы, стволов, веток создано горстью почти неотличимых друг от друга зерен. Весь лес в будущем — поместится у вас на ладони. Словотворчество учит, что все разнообразие слова исходит от основных звуков азбуки, заменяющих семена слова. Из этих исходных точек строится слово, и новый сеятель языков может просто наполнить ладонь 28 звуками азбуки, зернами языка. Если у вас есть водород и кислород, вы можете заполнить водой сухое дно моря и пустые русла рек.
Вся полнота языка должна быть разложена на основные единицы «азбучных истин», и тогда для звуко-веществ может быть построено что-то вроде закона Менделеева или закона Мозелея — последней вершины химической мысли. Общественные деятели вряд ли учитывали тот вред, который наносится неудачно построенным словом.
Это потому, что нет счетоводных книг расходования народного разума. И нет путейцев языка. Как часто дух языка допускает прямое слово, простую перемену согласного звука в уже существующем слове, но вместо него весь народ пользуется сложным и ломким описательным выражением и увеличивает растрату мирового разума временем, отданным на раздумье. Кто из Москвы в Киев поедет через Нью-Йорк? А какая строчка современного книжного языка свободна от таких путешествий? Это потому, что нет науки словотворчества.
