— Да бросьте вы, — сказал Колчанов. — Наш завкафедрой купил себе новые галоши — вот и все дела. Как долго еще намерены валяться?

— Поглотаю еще дней пять стрептомицин — и встану. Виктор Васильич, я тут читаю всякие книжки. Вот — Богданов. Какая, оказывается, сильная личность!

— Ну и что — Богданов? Вульгарный материалист.

— Ленин его критиковал, знаю. Но ведь — умница. Писал, что если пролетариат не овладеет всеобщей организационной наукой, то его власть будет не чем иным, как царством Железной пяты.

— Ну, мы проходили это, — ответствовал Колчанов. — Богданов носился со своей тектологией. Вот с этой всеобщей организационной наукой. Дескать, только пролетарии, как организаторы и исполнители производства, способны ею овладеть и внести единство в социальный опыт человечества. Но ведь это — голая схема. Чисто головная теория.

— Все теории головные, — возразил Саша. — По-моему, мысль Богданова, что пролетариату, прежде чем захватить власть, следует овладеть культурой, — вполне здравая. Оттого, что кухарку позвали управлять государством, у нас одни беды.

— Кухарка у нас не управляла. В первом советском правительстве были интеллигенты.

— Они были революционеры, и никто не знал, как управлять государством. И почти всех их перестрелял Сталин. А на местах сидели выдвиженцы, как правило, малограмотные.

— Хотите сказать, что не надо было брать Зимний, а ожидать, пока пролетарии получат университетские дипломы?

— Трудный вопрос задаете, Виктор Васильич. Боюсь, что образованность тоже не гарантирует успеха. Уж как был умен и образован Роберт Оуэн, а его попытка строить самоуправляющуюся общину в Америке, в Индиане, на основе равенства и коллективного труда провалилась.

— Островок социализма в капиталистическом море был невозможен.

— Островок невозможен, а большой остров, значит, возможен…

— Бросьте ломать голову над трудными вопросами, — сказал Колчанов, помолчав. — Саша, мой тесть договорился с этими… ну, с людьми в Большом доме на Литейном. Вам покажут следственное дело отца.

— О-о, Виктор Васильич! — вскричал Саша. — Огромное спасибо!

Лариса заглянула в комнату:

— Идите пить чай, джентльмены. Если решили все мировые проблемы.

Колчанов одобрительно посмотрел на нее, оживленную, голубоглазую, сказал, поднимаясь:

— С удовольствием.

24

Апрельский буйный ветер гнал стада бурых, быстро меняющих очертания облаков, они наезжали на бледный диск солнца и съезжали с него — шла в ленинградском небе весенняя игра света и тени.

Саша Акулинич скорым шагом шел по Литейному проспекту. Торопился к назначенному часу. Шутка ли, в такое учреждение идет, куда по доброй воле люди не ходят. Вдруг всплыла из глубин памяти далекая ночь, когда пришли за дедом… Деда Саша помнил смутно, но почему-то помнилось, как в ту ночь в окна ломился ветер… Такой же, как сейчас… Сумасшедший порыв сорвал с головы шапку, покатил по тротуару. Саша догнал ее на углу.

Вот и Большой дом, мрачное пугало ленинградцев. При входе и на этаже охрана бдительно сверила паспортную фотографию с Сашиной физиономией. Пустынный коридор, длинная красная дорожка. В обозначенной на пропуске комнате Сашу встретил сотрудник в хорошем черном костюме, при галстуке. Он был похож на молодого Нансена, и улыбка приветливая, хотя можно было определить ее и как предписанно-служебную. Рукопожатия не полагались. Сотрудник положил на голый стол в середине комнаты серо-желтую папку и, жестом пригласив Сашу сесть, сказал:

— Надеюсь, одного часа вам хватит.

После чего уселся за письменный стол в углу и включил новомодный транзисторный приемник. Тихая музыка, прерываемая тихим же бормотанием, стала фоном, не мешающим читать.

«Дело» Якова Акулинича было довольно тощее. Саша всмотрелся в фото отца, анфас и в профиль. Остриженный, с угрюмым взглядом, отец не был похож на самого себя, запечатленного на любительском снимке с гитарой в руках.

Листы допросов.

«Чем вы занимались в спецлаборатории?» — «Моя тема засекречена». — «Отвечайте. Мы допущены ко всем секретам государства». — «Занимался радиотехническим самонаведением». — «Изложите яснее». — «Объект, отражающий радиоволны, может быть засечен. К нему направляется объект, снабженный аппаратурой самонаведения. Этой аппаратурой, определяющей направление, мы и занимались». — «Точнее. Что за объект?» — «Речь идет о наведении на цель управляемого по радио снаряда»…

Углубляясь в пожелтевшие листы, исписанные бледными чернилами, Саша испытывал странное, давящее воздействие какой-то нечистой силы. Она словно ввинчивалась в мозг прицельными, как короткие пулеметные очереди, вопросами. Она презрительно пренебрегала грамматикой («апаратура», писал неведомый следователь. «Напровление»…). Она не искала вину, а требовала ее подтверждения — как будто все было заранее задано, установлено…

«Установлено, что вы регулярно имели радиосвязь с Чикаго. Дайте фамилию и адрес своего сообщника». — «Я был членом общества коротковолновиков, имел официальную лицензию. Да, был радиообмен с коротковолновиком в Чикаго. Он никакой не сообщник…» — «Фамилия, адрес». — «Питер Кларк. Адреса не помню». — «Какие ему передали сведения о работе в лаборатории?» — «Никаких сведений не передавал. Обменивались вопросами только о слышимости и погоде». — «Чем больше будете упираться, тем строже будет наказание».

Бормотание транзисторного приемника приобрело новые нотки, голос диктора исполнился пафоса. Саша прислушался.

— …выведен космический корабль «Восток». Корабль «Восток» пилотируется гражданином Советского Союза летчиком-космонавтом старшим лейтенантом Гагариным…

— Слышали? — Молодой Нансен, сияя улыбкой, посмотрел на Сашу. — Наш летчик в космосе! Гагарин Юрий Алексеевич.

— Здорово, — сказал Саша.

Чистосердечно порадоваться бы сейчас. Первый выход человека в космос! Сбылась мечта Циолковского! Но радость отравляла тощая папка с «делом» Якова Акулинича…

«Вы передали сведения, содержащие военную тайну. Подтверждаете это?» — «Не подтверждаю». — «Вас изобличают сотрудники лаборатории»…

— …Свершилось великое событие, — торжественно вещал радиоголос. — Впервые в истории человек осуществил полет в космос…

Тетрадный листок в клетку. Мелкий почерк с наклоном влево, «…имея способности к радиотехнике, участвовал в разработке секретной аппаратуры, позволяющей определить направление…»

Тесные строчки прыгали перед смятенным взглядом.

«…У Акулинича на квартире коротковолновый передатчик, помощью которого он передавал шифрованные сведения о разрабатывающей аппаратуры…»

Машинально, мысленно поправил: о разрабатывающейся аппаратуре…

— Честь и слава советским ученым, инженерам и техникам — создателям космического корабля! — неслось из приемника.

«…Сам показывал карточки, полученные по почте от своих корреспондентов… Возможно, шифрованные задания… Считаю комсомольским долгом сообщить…»

И — как удар в глаза — подпись с наклоном влево: «Лазорко Григорий Григорьевич».

Принимая папку, молодой Нансен имел сияющий вид.

— Замечательный успех, верно?

— Да, — сказал Саша. — Грандиозно. Подпишите, пожалуйста, пропуск.

Шел по Литейному к троллейбусной остановке. Ветер налетал порывами. Будто квантами, подумал Саша. И так же, словно квантами, вспыхивали смятенные мысли. Некий летчик с аристократической русской фамилией Гагарин облетел земной шар на космическом корабле — потрясающе! Несется Земля в космическом пространстве. Ходит по Земле, по земле гнусный доносчик. И ничего. По утрам пьет кофе. По его учебнику изучают радиотехнику…