Всё промышленное производство этой северной области в середине 18 столетия состояло из нескольких пороховых мельниц, построенных на государственные дотации для колониальных нужд, и такого же убыточного (несколько раз разорялся, начальники постоянно ловились на казнокрадстве) железоделательного завода «Кузни Святого Мориса, в 15 километрах к северу от срединного города Труа-Ривьера, открытого в 1737 году на берегах одноимённой реки. В лучшие времена на последнем трудилось до 400 рабочих.

Было некоторое количество лесопилок. Но строевой лес, не в последнюю очередь из-за больших расстояний, не играл большой роли в экспорте колонии. Местное же судостроение из-за полной неразвитости смежных отраслей при французском правлении налажено не было.

Уже отмечалось, что в колонии было небольшое количество крестьян относительно непроизводящих слоёв населения – солдат, чиновников, купцов и представителей торговых кампаний, завязанных на добычу пушнины через королевские лицензии. Собственно, этот факт и превращал колонию в дотационную.

Без сомнения, эта проблема осознавалась на протяжении всего французского владения Канадой. Прежде всего она понималась крупными держателями земельных владений, на которых нередко просто некому было работать. Однако на пути её решения вставали многие препятствия: сеньориальная система владения землёй, бюрократическая система управления и, увы… ориентированность колонии на торговлю мехами.

Все эти факторы оказывались взаимосвязаны между собой. Установление прямого королевского управления колонией, бывшее благом в начале, с течением времени становилось палкой о двух концах.

Хотя в колонии от имени короля – главного собственника всех земель – осуществлялись значительные земельные пожалования, значительные их участки долгое время оказывались неразработанными. Такая ситуация возникала из-за низкого уровня иммиграции, значительно отстающей от соседних английских колоний. Французские сеньоры совершенно не желали, чтобы их крестьяне убывали в далекие страны, да и сами крестьяне вовсе туда не стремились (ждать их там могли те же феодальные повинности местным сеньорам).

Поэтому слой крестьян-цензитариев – абитанов – в Канаде пополнялся бюрократическими методами. Причём это делалось путем нередко насильственной отправки зафрахтованных слуг, которые по истечению трех лет получали право осесть на земле (и, соответственно, нести феодальные повинности местному сеньору), а также предоставления возможности поселения на земле отслужившим шесть лет солдатам Вольных рот.

Последние, кстати, отнюдь не всегда стремились этим правом воспользоваться. Нередко отставные солдаты предпочитали или вернуться во Францию, или продолжить службу, или встать на путь свободного траппера – курьера де буа, «лесного бродяги».

Подобные меры предпринимались крайне неравномерно и зависели в основном от личностного фактора. Акции Кольбера и Талона сводились на нет большим количеством французских и местных чиновников, предпочитавших личную выгоду развитию королевских владений.

Наконец, торговля мехами отвлекала значительное количество потенциальных абитанов. Сложностям разработки участка, феодальным повинностям местному сеньору и церкви всегда была альтернатива «лесного бродяги» – вольного охотника за пушниной. Разумеется, это не устраивало местную земельную аристократию и церковь, и имелся институт лицензирования добычи пушнины.

От продажи лицензий королевский двор фактически и получал основные доходы от Канады, позволявшие хотя бы содержать местный бюрократический аппарат и Вольные роты. Хотя коррупция в среде чиновничества Канады позволяла закрывать глаза на «лесных бродяг», занятых в единственном доходном промысле колонии.

В результате удивление вызывал не сам факт зависимости Канады, а то, что в удачные годы колония могла самостоятельно обеспечивать себя хлебом и даже вывозила зерно в Вест-Индию. Доля экспорта зерна доходила в удачное время до 17% от всего экспорта колонии. Увы, не все годы были удачными, а отвлечение и без того немногочисленных абитанов в отряды милиции в случае войны полностью ставило колонию в зависимость от поставок метрополии.

Перепись населения, произведённая губернатором Дюкеном (вернее, Мишелем-Анже Дю Кеном де Менневилем) в 1754 году, показала 55009 человек белого населения, две трети из которых было сконцентрировано в окрестностях Квебека. Эти «55 тысяч человек» включали в себя свыше 10000 мужчин возрастом старше 16 лет и порядка 6000 женщин той же возрастной категории.

Для сравнения: в «старой» Франции в 1755 году жило порядка 22 миллионов человек. Даже небольшая по площади испанская Куба оказывалась более заселена: 120 000 колонистов и негров-рабов.

Кроме того, насчитывалось ещё порядка 10-12 тысяч местных аборигенов, индейцев-католиков из племён абенаков, гуронов, оттава, монтанье и прочих, проживавших в долине реки Святого Лаврентия и на Лаврентийском плато к северу от неё.

Ещё 10 тысяч франкоговорящих (не считая индейцев) обитало в Акадии, за хребтом Нотр-Дам, и до 7 тысяч – на островах Иль Рояль и Сен-Жан (речь про 1754 год). Кроме того, примерно 2000 французов жило на территории Верхней Канады (современная канадская провинция Онтарио), в Иллинойсе и Огайо и свыше 5 тысяч – в Луизиане, преимущественно в устье Миссисипи, в районе городов Новый Орлеан и Батон-Руж.

Общая численность населения Новой Франции в середине 18 столетия, тем самым, не превышала 80 тысяч человек, в том числе Нижней Канады – 55 тысяч колонистов.

Из них акадийцы формально проживали на «английских» землях. Границы этих территорий, отошедших британцам по миру 1713 года, не были точно оговорены: французы ограничивали их только полуостровом Новая Шотландия, тогда как англичане настаивали на более значительных приобретениях.

Они претендовали на огромные просторы значительной части американского материка, удерживая обширные полосы полупустынных территорий вдоль основных водных магистралей. В сравнительных величинах это составляло порядка одного поселенца на 120 квадратных километров площади, совершенно невообразимые в наши времена величины.

Только население Нижней Канады – области в нижнем течении реки Святого Лаврентия, от Монреаля и ниже, – потребляло ежесуточно порядка 150 тонн продуктов. В случае же блокады морских коммуникаций и прибытия крупных подкреплений из метрополии, колонии предстояло вовсе жить впроголодь. В таком случае её тощая продовольственная безопасность могла быть обеспечена только мобилизационными методами с драконовской спецификой: запасанием сушёной рыбы, мяса животных и птиц и охотничьих артелей, участием солдат в посадке сельскохозяйственных культур, и всё – в принудительном порядке, с изъятием излишков в пользу государства (что и делалось в итоге).

В 1754 году расходная часть канадского бюджета составляли порядка 6 миллионов ливров (большая часть которых уходила на строительство крепостей, преимущественно разворовываясь, та же цитадель Луисбурга, не лучшим образом построенная, стоила 30 миллионов ливров), доходная – менее 4 миллионов (3930 тысяч, если быть точным), больше половины которой (свыше 2 миллионов) приносила перевалочная торговля через Луисбург (где имелся таможенный пост). Тем самым, возможные активные операции противника на море, блокада французских путей сообщения в корне убивали почти всю прибыль и без того скудной канадской экономики.

Фактор зависимости от метрополии дополнялся крайней путанностью канадской, да и вообще французской, финансовой системы. Внутри Новой Франции циркулировал французский ливр (равный 20 су, каждое по 12 денье).

Драгоценных металлов для чеканки монет катастрофически не хватало. В ходу были даже испанские золотые монеты, которые, кстати, ценились очень высоко.

(Если в самой Франции после неудачных экспериментов начала 18 века с бумажными деньгами и мер кардинала Флери в середине 1720-х годов, банкноты были не в ходу, то в Новой Франции наблюдается прямо противоположная картина. Вместо звонкой монеты в обращении находились векселя местной администрации, при помощи которых местная администрация осуществляла расчеты с населением, исполнявшие в итоге для канадцев функции денег при взаиморасчетах).