Данное деление дополнялось экономическими условностями. Север уже тогда превращался в промышленную кузницу будущих США, основой Юга становилась торговля и выращивание экспортных сельскохозяйственных культур.

Самой многолюдной колонией была Вирджиния (230 тысяч жителей), ей следовал клерикальный Массачусетс (190 тысяч человек). В Нью-Йорке тогда обитало 77 тысяч колонистов – почти столько же, сколько во всей Новой Франции, вместе взятой. Меньше всего (5200 обитателей) проживало тогда в Джорджии – но она фактически и не участвовала в военных действиях.

В Род-Айленде жило 33226 человек, Нью-Хэмпшире – 27500, Коннектикуте – 111 тысяч и Нью-Джерси 71 тысяча колонистов. Пенсильвания могла похвастаться «запасом» в 120 тысяч своих граждан, Делавэр – 28 тысячами, Мэриленд – 141 тысячей и обе Каролины (суммарно) – 136 тысячами человек населения.

В совокупности, все эти владения обладали боеспособным призывным элементом в количестве 150-200 тысяч взрослых мужчин. Многие из них могли быть набраны в ополчение, а также в королевскую армию, и таки были набраны: называются цифры, что в войну 1754-1760 годов до 100 тысяч американцев поучаствовало в военных действиях в различных ролях.

Правда, следует отметить, что цифры могут быть несколько преувеличенными. Провинциальные полки колоний набирались по квотам на одну кампанию, официально на год, но перед наступлением холодов обычно распускались. Отслуживший один сезон солдат мог записаться на следующий год, что особенно было заметно в Вирджинии, и опять попасть в «подсчет», плюс участие некоторых американцев свелось к однократному сбору в состав милиции, обязательной во всех колониях кроме баптистских групп Пенсильвании.

Национальный состав был пёстрым. Только до 1750 года в колонии прибыло 60 000 ирландцев и шотландцев и 50 000 немцев, не считая прочих народов (тех же англичан) – достаточно сравнить с 30 000 переселенцами в Новую Францию за всё время. Тринадцать колоний формировались как настоящее столпотворение народов, говорящее на своих наречиях и диалектах, со своими жизненными укладами, законами и традициями.

Так, имели место быть курьёзные случаи: когда набирали пенсильванских немцев в ополчение Юга, шедшее атаковать Огайо в 1758 году, они не понимали команды, которые им отдавали британские офицеры, не слушались и подчинялись только своим выборным командирам. Потомки голландцев в Нью-Йорке также часто не знали английского языка (особенно живущие на окраинах в глуши).

Государственное устройство также не грешило единообразием. Колониям было отпущено самоуправление, с некоторым ограничением, которым они воспользовались по-своему, организуя каждая свою систему выбора законодательной (парламент), исполнительной (губернаторы) и судебной власти. Политические партии или фракции отсутствовали, попытки их создания наталкивались на нежелание самих колонистов объединяться по какому-либо признаку, кроме религиозного и территориального.

Долгое время это способствовало и нежеланию колоний создания единого Конгресса, координировавшего жизнь всех колоний от Юга до Севера. Последнее предложение Бенджамина Франклина подобного типа оказалось отклонено перед самой войной в 1754 году. Собиравшаяся с 1755 года Ассамблея колония была скорее координационным центром ведения войны, главными решениями которой становились квоты на год для провинциальных полков и согласование с британским командованием.

Тем не менее, определённая унификация имела место быть. Основой служило английское право: оно определяло более-менее порядок избрания губернаторов и поддерживающего их совета.

Все органы были выборными. Выборы стали чем-то вроде «фишки» Тринадцати колоний, их фирменным знаком, хотя в каждой провинции проводились по-своему. Отдельно состояло ведомство (вернее, интендантство по делам индейцев), которое занималось вопросами взаимоотношений с коренным населением Америки и имело центральное подчинение.

В зависимости от политических предпочтений основного массива избирателей формировался облик той или иной колонии. В Массачусетсе имело место быть клерикальное теократическое государство пуритан, в Пенсильвании правили «квакеры», в Коннектикуте или Род-Айленде состоялось что-то вроде демократии.

(Кроме того, «на отшибе» лежали владения Великобритании – Новая Шотландия и Ньюфаундленд. Однако англосаксонское население этих территорий оставалось невелико, всего несколько тысяч человек, и они выступали скорее в качестве оккупированных территорий, на которых не стихали всполохи сепаратизма. Эти земли управлялись Лондоном напрямую, через назначаемых им генерал-губернаторов).

Следует резюмировать, что американские колонии Англии были многолюдным, богатым, но отнюдь не целостным и хорошо организованным образованием. Грядущие войны должны были сплавить их в один котёл, монолит, который в наши дни зовётся Соединёнными Штатами Америки.

1.3. Описание театра военных действий и силы сторон.

При такой разнице в потенциалах можно спросить – почему Новая Франция смогла просуществовать такое долгое время? Как она сдерживала натиск быстро растущих колоний Великобритании на юге?

Во-первых, прошлые войны французам приходилось иметь дело только с отдельными английскими колониями. Преимущественно в ипостаси врага выступал Массачусетс и, после того, как он стал английским, Нью-Йорком. Поддержка войсками метрополии была минимальной.

Во-вторых, сыграли свою роль случай (как при экспедиции Уолкера) и политические конъюнктуры метрополии, позволившие выжить французским владениям при Карле I Английском и вернуть Луисбург после 1748 года. На стороне Канады в качестве союзника выступала и сама природа.

В-третьих, существовало лишь три маршрута вторжения в Канаду. 1. С юга, по речной и озёрной системе рек Ришелье и Гудзона, по водной глади озёр Шамплейн и Джордж – из Нью-Йорка в Монреаль. 2. С запада, в обход по Осуиго через озеро Онтарио, самое восточное из Великих озёр через порожистые верховья реки Святого Лаврентия опять на Монреаль. 3. С северо-востока, с моря, через устье реки Святого Лаврентия и через Квебек.

Только здесь могли пройти большие массы войск. Только здесь, через эти водные коридоры, можно было организовать постоянный подвоз довольствия и провезти тяжёлую артиллерию.

Сообразительные французы понимали опасность этих направлений и воздвигли здесь, на порогах и перекатах и в узких местах, крепости и форты. Подступы к устью реки Святого Лаврентия защищала островная крепость Луисбург, уже взятая один раз английскими колонистами при поддержке британкого флота, но снова возвращённая во владение Франции. Выше по течению Реки располагалась цитадель Квебека, так и не достроенная, уязвимая с суши, на высоком и обрывистом мысе Алмазной скалы, с юга Канаду прикрывал форт Сен-Фредерик на южном берегу Шамплейна, с запада подходы оборонял Фронтенак, современный Кингстон, главная французская озёрная база на Онтарио.

С оперативно-стратегической точки зрения владения французов представляли собой огромную двухтысячекилометровую дугу. По морю и по суше данная дуга терновым венком охватывала земли британцев с севера, северо-запада и северо-востока. Огромные пустынные территории между противниками, имеющие в своей основе труднопроходимую горную цепь Аппалачей, являлись преградой, обширной полосой преодоления, горные долины и реки, этот разъём пересекавшие – проходами и коридорами для движения войск.

Тем самым, французы, оказываясь на внешних операционных линиях, обладали большей централизацией и лучшим управлением, а также рокадными водными путями бассейнов рек Святого Лаврентия и Миссисипи у себя в тылу. Они могли перебрасывать войска с одного участка на другой, концентрировать силы на одном направлении или наносить удары с разных сторон.

(Это преимущество значительно нивелировалось недостатком сил. Французам банально не хватало ресурсов для одновременной организации чего-то большего, кроме рейдов на территорию противника).