Глаза в глаза.

Пожалуйста-будь-здесь

I am lost, in our rainbow, now our rainbow has gone,

Я потерялся в нашей радуге, теперь наша радуга исчезла.

Она замирает.

Адриан рвано дышит, едва находит в себе силы, чтобы продержаться ещё какое-то время.

Чуть вскинутые брови: «Ты готова?»

Два раза моргнула: «Да»

— Так сильно люблю тебя, Маринетт Дюпэн-Чэн.

Расширенные от слов глаза.

Цепко сжимающие его кожу пальцы.

И он резко толкается бедрами вперед.

Взрываясь.

Распадаясь. На атомы, молекулы.

I am lost

Я потерялся.

Зажигая в легких печи.

Лишаясь воздуха.

Она распахивает губы, громко выдыхая.

Сильнее обхватывает его спину ногами, вжимая голову в плечи и прижимая его к себе.

Потерпи-малышка-всё-будет-хорошо.

Пара секунд без движения.

А время будто остановилось.

Он замер.

— Маринетт… — не своим от волнения голосом.

Она мотает головой.

Смотрит на него. Улыбается, кусая губы.

В глазах стоят слезы, но…

Она осторожно выдохнула.

Несколько раз кивнула.

— Люблю тебя, — часто заморгав, прошептала она, зарываясь пальцами в его волосы.

Касается его губ.

Зажмуривает глаза до настоящих искр.

И сама насаживается, притягивая его ближе.

Почти уничтожая остатки его самоконтроля.

Он толкается бедрами снова. Следит за тем, чтобы и она получила от этого удовольствие.

Она закрыла глаза, откидывая голову назад.

Адриан толкается снова. Начинает набирать темп.

Увеличивая скорость.

В неё — чуть резче и грубее, обратно — медленнее и нежнее.

Маринетт постепенно расслабляется.

Распахивает губы, и из её грудной клетки вырывается стон.

И это почти добивает его.

Девочка-моя-твою-мать-как-ты-прекрасна.

Он проводит языком по коже на её шее, а затем втягивает её в себя.

И Маринетт уже почти хнычет.

Комкает в пальцах правой руки простынь и выгибается так, что спина поднимается вверх.

Почти извивается, ловит губами его раскаленное дыхание.

Постепенно начинает подмахивать бедрами и понимает, что уже не в силах сдерживать стоны.

— Адриан, — не своим голосом.

Другим.

Шепот, хрип.

Опьяненное желанием сознание.

Никто так не умеет произносить его имя.

Только она.

И это её «Адриан» сметает остатки самоконтроля.

В голове постепенно встает гул, движения становятся все более резкими.

Дыхание настолько тяжелое и рваное, что начала болеть грудная клетка.

И Маринетт вдруг резко выдыхает, сильно стискивая ногами его талию.

Замирает, распахивая губы. Зажмуриваясь.

Сильно сжимая пальцами его плечи.

И это становится последней каплей. Он толкается последний раз, чувствуя, как низ живота сводит от жгучих ощущений.

Полоса резкой дрожи прокатывается волной от седьмого позвонка по спине и утопает в ямочках на пояснице.

И его нет. Черт, нет его больше. Нет её.

Есть они.

Одно целое. Единое, нерушимое.

Маринетт понадобилось время, чтобы понять, что произошло.

Ведь она всегда считала Адриана чем-то божественным и прекрасным.

Чем-то недосягаемым и далеким.

Но сейчас, когда он тихо спал на соседней подушке, раскинув в стороны руки, она больше так не думала.

Потому что это был её Адриан Агрест.

Её. Во всех смыслах.

========== 13. Лгунья ==========

Бражник любил тишину.

Одинокую, легкую.

Нарушаемую только хлопаньем светлых крыльев бабочек, что периодически взмывали ввысь, кружась друг с другом в незаурядном танце.

В такие моменты он иногда забывал, кто он.

Забывал о главной цели своей жизни.

Обо всем.

И любые колебания этой тишины чуткий слух Деймоса улавливал сразу.

— Пожалуй, есть только одна причина, почему ты решила вернуться сюда по собственной воле.

У круглой двери дальней стены послышалось сдавленное хмыканье.

Эрис чуть вскинула брови, скрещивая руки на груди.

Даже поражаясь тому, как хорошо со временем сохранилось его орлиное зрение и изумительный слух.

— На улицах всего Парижа временная тишина, значит — союзница уже у тебя под каблуком.

ЛжеБаг растянула губы в улыбке.

Умные мужчины всегда были в её вкусе.

Да чего греха таить: Деймос по жизни был единственным, кто привлекал её во всех аспектах.

— Ммм…

Эрис покрутила головой, разминая шею, и направилась в его сторону, медленно переступая ногами по холодному каменному полу.

— Она совсем ребенок, — протянула Эрис. — Ребенок с ярой манией убийств и разрушения. Капсула её тела здорово эмоционально поработала, чтобы её такой сделать.

Бражник тихо усмехнулся.

Он наблюдал за Хлоей Буржуа долгое время.

Отравлял её тело и разум акумой, но она одна из прочих её жертв смогла впитать в себя злобу, содержащуюся в ней.

Пропитаться ею.

И использовать на свой лад.

В тот момент Бражник впервые увидел такую прогнившую душу в столь юном возрасте за всю свою многолетнюю жизнь.

— Но она так скучна и заурядна, — почти пожаловалась Эрис, скривив губы. — Таких только в пешки, хотя я обещала ей, что она станет Королевой вместе со мной. Но это только обещание. Такое же пустое, как и её сущность внутри.

— И к чему ты мне это рассказываешь? — лениво отозвался Деймос, не оборачиваясь к ней.

— Несмотря на всё это, — чуть прервала его Лжебаг, — она сильна. И мы теперь «подружки».

Бражник впервые за всё время разговора повернулся к ней лицом.

Поймал в тусклом освещении комнаты её пронзительно черные глазницы и без тени смущения заглянул прямо в них.

— Союзница. Подружка. Список растет, — заметил Деймос, качнув головой чуть в сторону. — Я знаю, зачем ты здесь. Но ни в том, ни в другом с твоей стороны я не заинтересован.

Он уже собрался было повернуться обратно, давая понять, что разговор окончен.

Но Эрис в считанные доли секунды, точно электричество по проводам, пятном подлетела к нему и растянула губы в улыбке.

— Как жаль, — наигранно надула она губы. — Ведь за этим… Я и пришла к тебе.

Бражник поймал себя на мысли, что следил за тем, как шевелились её губы.

Четко проговаривая слова.

Без единой запинки.

Превосходная дикция.

Даже пару раз между зубами мелькнул влажный кончик её языка.

Бражник против воли сглотнул.

Это не ускользнуло от внимательной Эрис.

На крючке.

Никогда не умел сопротивляться.

— Видишь ли, я выбрала не совсем правильную тактику, когда решила убрать с поля пешку с именем Дюпэн-Чэн, — словно раскаиваясь в своих грехах, невинным голосом начала она. — Котик слишком сильно с ней связан. Это погубило бы всё веселье…

Эрис хотела было продолжить говорить, но вдруг мысли словно хирургическим ножом кольнуло.

Её брови чуть сдвинулись от неприятных ощущений, а в голове фиолетовой картинкой вспыхнул образ того, как словно бы она поднимается снизу в комнату к этой девчонке.

Точнее, к капсуле её тела.

Почему-то прикрывая глаза ладонью, словно козырьком.

И, когда в следующем кадре вспышек, рука была убрана, Эрис почувствовала прилив жара.

Она сглотнула.

Вспоминая.

Черт, вспоминая, что, поставив метку, она получает и чувства Котика, если вовремя не перекрывает доступ к своим мыслям.

А сейчас она забыла.

Но отчего-то ей не хотелось перекрывать этот канал.

Любопытство брало верх.

— Погубило бы веселье? — возвращая её в реальность, проговорил Деймос.

— Да, — тут же ответила она, за мгновение взяв себя в руки. — Если бы я добавила на три капли эфира больше, то девчонка бы не проснулась.

Она пожала плечами так, словно это было в порядке вещей.

Хотя так оно и было.

Какими только способами не изощрялись они убивать этих букашек людей в свое время.

Ах, времена.

Крики в камерах, настоящие пытки.

Услада для ушей.