Она шагнула назад, и кто-то сразу вклинился между нами.

— Эй, Мод!

— …и теперь поступайте, как знаете!

Бар был набит битком, и ломиться сквозь толпу означало приобретать врагов. Я потерял Мод и приобрел врагов: это пятеро грязных, патлатых типов. У троих на костлявых плечах были вытатуированы драконы, у четвертого закрыт повязкой глаз, а пятый царапнул меня по щеке черными от смолы ногтями. Если вы потеряли нить повествования, поясняю: мы уже две минуты ведем свирепый бой без правил. Кричат женщины. Я нанес удар и увернулся от ответной плюхи, и в этот миг кто-то пропел «Яшма!», что на сей раз означало «Шухер!». Ну, ясно: тупицы, неумехи из Регулярных служб, которых я семь лет водил за нос, уже в пути. Драка выплеснулась на улицу. Я протиснулся между двумя патлатыми, увлеченно тузившими друг дружку, и выбрался из толпы, отделавшись не большим количеством царапин, чем остается обычно после бритья. Потасовка распалась на отдельные очаги. Я подбежал к одному из них и обнаружил, что это вовсе не очаг, а кольцо людей вокруг человека, которому, судя по всему, очень не повезло.

Кто-то заставил людей расступиться. Кто-то перевернул лежащего на спину.

Я узнал парня, скорчившегося в луже крови. Мы познакомились два года назад. В тот раз он без особых хлопот сбыл вещи, которые мне не принадлежали.

Я попятился, стараясь не задевать людей саквояжем. Заметив первого заурядного фараона, прикинулся случайным прохожим, подошедшим узнать, в чем дело.

Полицейский не обратил на меня внимания.

Я свернул на Девятую авеню и сделал три шага уверенной и быстрой походкой…

— Стой! Эй, погоди!

Я сразу узнал этот голос. За два года он ничуть не изменился.

— Постой! Это я, Ястреб!

Это прозвище уже звучало в моем рассказе, но Мод говорила о другом Ястребе, рэкетире-мультимиллионере, обосновавшемся в том районе Марса, где я не бывал. Наши пути не пересекались, хотя он раскинул щупальца по всей Солнечной системе.

Я повернулся и сделал три шага к дверному проему. Навстречу — мальчишеский смех:

— Ха-ха! У тебя такой вид, будто ты сделал чего не следовало! Ястреб был все еще в том возрасте, когда за два года подрастают на дюйм — другой.

— По-прежнему здесь ошиваешься? — спросил я.

— Захожу иногда.

Я оглянулся на дерущихся.

— Слушай, Ястреб, мне надо смываться.

— Понятно. — Он спустился на крыльцо. — А мне можно с тобой? Забавный парнишка. Нашел о чем спрашивать.

— Ну, пошли.

В полуквартале от бара горел фонарь, и в его лучах я увидел, что волосы Ястреба светлы, как свежая сосновая щепа. Он вполне мог сойти за оборванца: грязнющая черная куртка из грубой хлопчатобумажной ткани, под курткой — голая грудь, старенькие черные (во всяком случае, в полумраке) джинсы, босые ноги. Когда мы дошли до угла, он улыбнулся и запахнул куртку на покрытой струпьями и свежими язвами груди. Глаза у него были зеленые-презеленые. Вы узнали его? Если вести о нем, летящие с планеты на планету, не дошли до вас по той или иной причине, позвольте представить Певца Ястреба, шагающего рядом со мною по берегу Гудзона.

— Скажи, ты давно вернулся?

— Несколько часов тому назад, — ответил я.

— Что привез?

— Тебя это действительно интересует?

Он кивнул, сунув руки в карманы.

— Конечно.

Я тяжело вздохнул — этакий взрослый дядя, не умеющий отказывать детям.

— Так и быть, покажу.

Мы прошли еще один квартал вдоль набережной. Вокруг — ни души. Он сел на парапет верхом, свесив ногу над мерцающей рябью Гудзона. Я уселся перед ним и с усилием провел пальцем по краю саквояжа.

— Ух ты! — Ястреб сгорбился над моими сокровищами. Потом поднял голову, и глаза полыхнули зеленым. — А потрогать можно?

Я пожал плечами.

— Валяй.

Он запустил в саквояж грязные, с разбитыми суставами и обкусанными ногтями, пальцы. Поднес к глазам две вещицы, положил, взяв три других.

— Ух ты! — повторил он шепотом, — И много ты за них выручишь?

— Раз в десять меньше, чем они стоят. Надо побыстрее их сплавить.

Он опустил взгляд на воду и сказал:

— Зачем спешить? Всегда успеешь выбросить.

— Не мели чепухи. Я искал в баре парня, который мог бы мне помочь. Он был очень способным. — По Гудзону скользила над вспененной водой «рапира» с дюжиной вертолетов на палубе. Вертолеты, как пить дать, переплавляли на патрульный аэродром возле Верразано. Я стоял, поглядывая то на мальчишку, то на «вертушки»; в голову лезли параноидальные мысли насчет Мод. «Мммммм…» — гудела «рапира», вонзаясь во тьму.

— Моего приятеля нынче пришили…

Ястреб спрятал в карманы кончики пальцев и устроился поудобнее.

— …что весьма прибавило мне хлопот. Я, конечно, не надеялся, что он пристроит весь товар, но у него были связи…

— Я тут хотел пойти в одно местечко… — Ястреб сделал паузу, чтобы обкусить заусенец на мизинце, — где ты смог бы, наверное, сбыть все оптом. Сегодня Алексис Спиннель устраивает на «Крыше Башни» званый вечер в честь Регины Эйболафии.

— На «Крыше Башни»? — Что и говорить, много воды утекло с тех пор, как мы с Ястребом шатались по злачным местам Нью-Йорка. К десяти — в «Адскую Кухню», к двенадцати — на «Крышу Башни»…

— Там будет Эдна Сайлем, — добавил Ястреб.

Эдна Сайлем — самая старшая из нью-йоркских Певцов, а имя Эйболафия промелькнуло сегодня надо мной в светящейся ленте. О Спиннеле я прочел в одном из бесчисленных журналов, когда летел с Марса. В том же абзаце, где шла речь о нем, упоминался астрономический капиталец.

— Хотелось бы повидать Эдну, — сказал я как бы между прочим. — Но вряд ли она меня узнает.

Сведя знакомство с Ястребом, я вскоре открыл, что у знати вроде Алексиса Спиннеля — свои маленькие игры. В них побеждает тот кому удается собрать под одну крышу наибольшее число Певцов Города. Нью-Йорк, в котором пятеро Певцов, делит второе место с Люксом, что на Япете. Лидирует Токио — там семь Певцов.

— Вечеринка с двумя Певцами? — поинтересовался я.

— Скорее, с четырьмя. Если я там буду.

Вчетвером Певцы собираются разве что на бал в честь новоизбранного мэра. Я одобрительно приподнял бровь.

— Надо узнать у Эдны Слово. Сегодня оно изменится.

— Ладно, — сказал я, закрывая саквояж. — Не знаю, что ты задумал, но рискну, пожалуй.

Мы двинулись в направлении Таймс-сквер. На Восьмой авеню Ястреб вдруг остановился.

— Погоди-ка. — Он застегнул куртку доверху. — Так будет лучше.

Прогулка с Певцом по улицам Нью-Йорка (два года назад я очень долго сомневался, что это полезно для человека моей профессии) наилучшая, как мне кажется, маскировка для человека моей профессии. Представьте, что на углу Пятьдесят восьмой вы заметили любимую звезду стереовидения. Скажите теперь честно: узнали вы парня в твидовом пиджаке, шедшего за ней следом?

Пока мы пересекали Таймс-сквер, Ястреба узнала половина встречных. И не удивительно — с его молодостью, траурным одеянием, черными от грязи босыми ногами и светло-пепельными волосами он был самым колоритным из Певцов. Улыбки, прищуренные глаза, указательные пальцы, направленные в его сторону…

— Кто, по-твоему, возьмет у меня товар?

— Алексис мнит себя искателем приключений. Может, ему приглянутся твои вещички, тогда он заплатит куда больше, чем тебе дадут за них на улице.

— А ты предупредишь его, что они «горячие»?

— Это его еще больше раззадорит. Он любит острые ощущения.

— Ну, будь по-твоему.

Мы спустились в подподземку. Контролер в будке потянулся было за монетой Ястреба, но узнал его и, пробормотав что-то неразборчивое, махнул рукой — проходите, мол.

— О! — воскликнул Ястреб с неподдельным изумлением и восторгом, будто с него впервые в жизни не взяли денег за проезд. — Огромное вам спасибо!

Два года назад Ястреб цинично объяснил мне: «Как только они заметят, что я ожидаю поблажек — все кончится». Когда я познакомился с Эдной Сайлем, она столь же цинично заявила: «Но ведь для того-то мы им и нужны, чтобы нас баловать».