Одинокая старость, беспомощность, я всегда этого боялся. И вот время пришло. Семьи у меня не было. Я давно решил, что плодить новых рабов, не буду. Любви тоже не было, это очень большая ответственность, а я ее всегда избегал. В прошлом случайные, недолгие связи, вызванные физиологической потребностью, вот что было вместо любви и семьи. Я уже добровольно собрался уйти из жизни, также тихо и почти безболезненно, как и существовал. Остановило только любопытство историка: а как быстро все кончиться? Остановило любопытство зрителя, который раз уж куплен билет, намерен высидеть в зале до конца спектакля. Жалкое любопытство, я это понимаю. Окончание нашей истории не сопровождалось возвышенной и нервно трагической музыкой. Мы просто дохли и разлагались, раньше духовно, теперь уже и физически.

Портрет своего бывшего ученика я увидел на улице, он был приклеен к двери дома в котором я жил. Затем его показали по ТВ. Преступник, убийца, он осмелился сопротивляться. Его искали оперативным путем, отрабатывая все его связи. Ко мне тоже пришли каратели. Допрашивали, пугали и смеялись над моим жалким страхом и беспомощностью. Их главарь по кличке "Мюллер" со злой высокомерной гримасой на сытом холеном лице спросил:

- Ты что же не помнишь своего ученика? Не знаешь его одноклассников? Не помнишь, с кем он дружил, кто его родственники, с какой девкой он спал? Да ты его пособник.

- Да, - дрожа голосом, негромко ответил я, - вы правы, господин полицейский, я действительно пособник, а вот и мой ученик.

И показал рукой на одного из сопровождавших его карателей. Тот ухмыльнулся, он сразу меня узнал. Этот тип учился в параллельном с Чингисом классе. За поборы с детей, Чингис его избил.

- И весьма достойный ученик, - внешне заискивающее улыбнулся я, а в душе все кипело от ненависти к этим предателям, - с вами вместе защищает ценности цивилизации.

Мюллер выругался, потом ударил меня по лицу, не сильно, для усиления страха. Приказал:

- Приду через три дня. Подготовишь полный список контактов с фотографиями. Не сделаешь? Удавлю!

Они ушли, а я удивился охватившим меня чувствам. Ненависть и презрение к этим карателям, лютая злоба и желание убивать их. Вот уж не думал, что ещё способен на это. Сердце сильно билось. Ладони вспотели, на лбу выступила испарина. А ещё был страх.

Я действительно знал все контакты Чингиса. Честно говоря, я уже и сам думал как его найти. А теперь выдать его и спасти свою жизнь? А зачем мне такая жизнь? Зачем?! А страх? Да, был страх, что не поверят, не примут, посмеются, оттолкнут. Через цепочку общих знакомых я быстро вышел на явку ополчения.

Здравствуй, Чингис. Узнаешь? Принимай в отряд. Держать в руках оружие еще могу, в юности служил в армии, кое-что помню. Не бойся, ворчать не буду. Ты встал первым и ты командир. Я пришел позже и я рядовой. Все нормально. Теперь мы сами пишем свою историю и историю нашего народа.

Беру в руки оружие, принимаю новое имя. Я боец ополчения, мой позывной "Чиж". Чиж, так звала меня в детстве мама, теперь так меня будут звать те кто встал на защиту родной земли.

Мюллер сдержал слово и пришел через три дня. Я его ждал. И убил. Кроме боли от смертной раны, я видел его безмерное удивление. Что тварь! Не ждал?! Да бывает и так. Я не раб, ты ошибся. Я боец ополчения, мой позывной "Чиж". Бойцы из моей группы, уничтожили сопровождавших Мюллера карателей. Один был тяжело ранен и этот мой бывший ученик по имени и отчеству звал меня, прося о помощи, спасении и милосердии. Но я больше не педагог, я "Чиж". Ты выбрал свою судьбу, а я решил свою.

Я далек от идеализации наших бойцов, мы очень разные, даже очень разные. Но было общее, мы встали на защиту своей земли, мы с оружием в руках отстаивали свое право: Быть человеком.

Странно, раньше я чувствовал себя бессильным стариком, а теперь и силы появились и желание жить. Возраст остался, а вот трухлявая дряхлость ушла. Даже внешне я изменился, не старик, а пожилой, но еще полный сил мужчина. Я подружился с врачом нашего отряда Василием Петровичем Лаврентьевым. Он мне объяснил, что существование без цели, без смысла это болезнь, которая уничтожает человеческий организм. Что в нашем сознании заложен мощный потенциал и стоит только обрести смысл жизни и ясно видеть ее цель, как срабатывают заложенные в нас силы, освобождается и находит применение энергия действия. А что, очень даже вероятно, по крайней мере, лично на себе я это испытал.

Я участвую в боевых операциях нашей группы. Долго и быстро бегать мне все же трудно, энергия энергией, а возраст своё берет. Моё место в боевом расписании: Прикрытие. Я огнем из своего пулемета прикрываю идущих в бой товарищей. Вторым номером пулеметного расчета у меня худенький шестнадцатилетний Алешка. Хороший парень, только разговаривает ужасно, мат вперемежку с жутким сленгом. Стал учить его правилам языка и грамотной речи, постоянно делал ему замечания. Он разозлился и пошел к Чингису просить перевода в другую группу. Вернулся после разговора с командиром мрачным. Ребятам с группы сказал, что Чингис на его просьбу только рассмеялся и заявил: "Я его (т.е. меня) терпел, теперь твоя очередь. Тренируй волю"

Родная речь. Раньше народы по языку называли. Наш язык, нашу речь, наш понятийный аппарат свели до минимума, до полного убожества, ограничив его матерными ругательствами и сленговыми заменителями из других языков. Нет языка, нет народа. А у великого народа должен быть великий язык, а не десяток ругательных словосочетаний. И наш язык был великим пока его сознательно не стали уничтожать. Востребованность многообразия и выразительности языка, его изучение и развитие, это тоже форма сопротивления оккупации, такая же важная, как и вооруженная борьба.

А мне говорили, послушай Чиж, ты не в школе, не доставай ребят своими нравоучениями. А я стоял на своём, спорил и не отступал. А потом девочка с нашего отряда, пришла и попросила поучить ее языку и литературе. Зовут ее Надежда. Мечтала стать учителем литературы. За ней пришли другие ученики, среди них был и мой друг боец пулеметного расчета Алешка. Я стал вести занятия по литературе и по истории. Я слышал, как постепенно с нашего родного языка спадает наносная шелуха грязных ругательств, бессмысленных заимствований и жаргонизмов. Я стал настоящим учителем, а не рабом присматривающим за ребенком. Я им стал потому, что на боевых операциях был со своими учениками в одной связке - цепи и они верили мне, как своему. Я был счастлив. Понимаете, впервые в жизни я был счастлив. Я делал великое дело и знал об этом и мои ученики это знали. Мы вместе спасали страну, народ и его душу - родной язык.

Я историк и ясно видел в своих учениках залог грядущего возрождения нашего народа и нашей земли. Или хотел в это верить. Я же знал, что мне до этого не дожить. У меня нет детей по крови, но вы ученики - дети души моей.

Муж Нади, Иван Гогрин сделал карандашный рисунок. Разновозрастные ученики сидят на полу в комнате и пишут сочинение, рядом с ними оружие. Этот рисунок он подарил мне. Талантливый парень этот художник с позывным "Ван Гог". Сумел в рисунке штрихами передать свет и тень настоящего и надежду на грядущее.

Наш отряд разделившись на группы напал на комендатуру. Я был в группе прикрытия. Огнем из гранатометов и автоматического оружия мы встретили легкую бронетехнику спешившую на помощь карателям, блокированным и уничтожаемым в здании комендатуры. Связали их боем. Я стрелял из своего ПКМ по тем кто выпрыгивал из подбитых машин. Хорошо стрелял, с десяток лично убил. Страха не было, была ярость, лютая ненависть к предателям и азарт боя. А вот они боялись. Не хотели умирать. Встать под огонь и пойти в атаку, это им не безоружных пытать и расстреливать. Они не встали. Залегли. Затем расползлись по укрытиям. Отстреливались. Потом мне сказали, что по рации они просили помощи у "миротворцев", но те не пришли. А мы получили приказ: "Отрывайтесь". Я прикрывал уходивших ребят. Потом через развалины домов ушел сам. Нас не преследовали. Боялись засады. В нашей группе потерь не было.