Впрочем, это может быть любая другая женщина, которую мне удастся снять в ночном клубе. Кристине я сказал бы, что иду на отвальную, которую устраивает один парень, увольняющийся с работы. Потом подцепил бы женщину, мы сняли бы номер в гостинице, и к двум, максимум трем часам ночи я был бы дома.

Но, конечно, самый простой и верный вариант — это заявиться к моей бывшей подружке Одри. Может, она до сих пор живет по тому же адресу…

Казалось бы, в восемь часов вечера движение на городских дорогах вообще должно замереть. А я еле-еле полз в пробках, а потом и вовсе встал: передо мной столкнулись легковой автомобиль и автобус. Объездного пути не было, так что мне пришлось сидеть и ждать, когда приедут аварийные службы. Я включил радио, потом в волнении выключил его. Закрыл глаза, пытаясь представить встречу с Одри, если она по-прежнему живет на Уитуорт-роуд.

«Привет. Ты, наверно, меня не помнишь?» — начну я.

Одри невольно улыбнется.

«Милое местечко», — скажу я, когда она пригласит меня в дом, и это будет ложь. Сам я никогда там не был, но один наш общий друг заходил к ней в гости и потом описал мне ее жилище: темная квартирка на цокольном этаже с крошечной кухонькой и крошечным туалетом. Ковер ужасный. Из корзины для грязного белья вываливается серовато-белое нижнее белье. Единственный стол занимает портативный компьютер, заваленный грудами пластиковых папок и бумажных листов.

«Пишу кандидатскую, — объяснит Одри извиняющимся тоном. — Порой мне кажется, что никогда не закончу».

В ее маленькой квартирке всего два стула, и на обоих громоздятся картонные папки, так что присяду я на краешек комода. Одри пойдет ставить чайник, а я тем временем постараюсь найти подтверждение еще одной подробности, которую сообщил мне наш общий друг. У него не очень острое обоняние, но он уловил в квартире запах кошки. Или кошек. Самих кошек он не видел, но окно было открыто, а на подоконнике стояли миски и поддон с песком — очевидно, кошачий туалет. Он подозревал, что ее кошки не всегда им пользуются.

Потом Одри принесет мне чай, такой, какой я пью — с двумя кусочками сахара, — и сядет на кровать. А потом… надеюсь… я замечу, что две верхние пуговицы на ее блузке расстегнуты. Я устремлю взгляд на аппетитную ложбинку между ее пышными грудями, а она вдруг вскочит с кровати, быстро подойдет ко мне и прижмется к моим губам своими пухлыми губами. Я ее поцелую. Положу ладонь на ее ягодицы, притяну ее к себе. Мы опять прильнем друг к другу в страстном поцелуе.

«О боже, — произнесет она. — Как хорошо. Хочу еще».

А я отвечу…

А как же Кристина?

Я резко открыл глаза и увидел, что автобус теперь блокирует только одну полосу. Скоро движение откроют. В самом деле, как же Кристина? С другими парнями она встречалась до того, как вышла за меня замуж. А я собираюсь изменить ей, находясь с ней в браке.

Вздор! Я опять закрыл глаза и попытался вновь предаться приятным фантазиям. Я снова вообразил себя в квартире Одри, в ее объятиях. Правда, уже без былого энтузиазма. Я представил, как смотрю через ее плечо и вижу на подоконнике бурую кошку. Она спрыгивает в комнату и идет прямо ко мне. Я чувствую, как ее хвост обвивается вокруг моей ноги. Ощущение мне не нравится. Я открыл глаза.

Через пятнадцать минут я все же попытался привести в исполнение свой план Б. Приехал на Уитуорт-роуд, остановился у дома, который выглядел именно таким, каким я его себе представлял. Несколько раз позвонил в квартиру номер 8, но ответа не получил. Тогда я позвонил в квартиру номер 7. Дверь открыл молодой поляк.

— Да, — подтвердил он, — в восьмой квартире живет темноволосая женщина, но имени ее я не знаю.

Я стал расспрашивать его о соседке.

— Не знаю, — ответил он. — Какое мне дело до того, есть у нее парень или нет?

В общем, я отправился восвояси, так и не выяснив, живет ли Одри по-прежнему в том доме, есть ли у нее кто-нибудь. Закрывая за собой калитку палисада, я заметил в углу двух кошек. Они лежали, свернувшись клубком, и холодно смотрели на меня. Возможно, в этом был какой-то смысл, а может, и нет.

Наверно, мне следовало добить свой план Б, но я утратил к нему всякий интерес. Я вернулся к плану А в его новой, усовершенствованной версии, согласно которой я не только отказался от посещения премьер во всех театрах, но также перестал ездить на трамвае (по красной линии; на зеленой, насколько я знал, меня никто непотребный не подстерегал) и ходить в ресторан «Смитс». Признаюсь, поначалу эти ограничения были для меня обременительны, но очень скоро каждому из них я нашел вполне достойную замену: я стал ходить в другой ресторан, а на работу — пешком, ведя более здоровый образ жизни.

И вот результат: за четыре месяца я ни разу не встретил Эрика. Теперь я все меньше дуюсь на жену, реже бросаю сердитые взгляды на прохожих. Словом, постепенно восстанавливаю свое душевное равновесие. И я надеюсь, что сумею держать в узде свою ревность, но на моем горизонте по-прежнему маячит угроза. Где-то здесь, в этом городе, ходят еще одиннадцать экс-кавалеров Кристины. У каждого из них есть свое место работы, свой любимый бар, свой повседневный маршрут.

Мне известны лишь имена этих мужчин: Дэйвид, Майкл, Брайан, Фрэнк, Лайам, Шон, Джер Л., Энтони, Джеймс, Олли и Джер О. И каждый день я обращаюсь к ним с молчаливой мольбой, горячей мольбой:

«ВЫ! ВСЕ! НЕ ЛЕЗЬТЕ! В МОЮ ЖИЗНЬ!»

6.

ВЕЧНО ВТОРОЙ

Афины, Греция, 408 г. до н. э.

— Ксилон, прошу тебя, не надо, пожалуйста, — голосила она.

— Не реви, глупая женщина! — рявкнул он. — Скажи лучше, почему я не должен бросать твоего кота со скалы? Приведи хотя бы один убедительный довод.

Она продолжала плакать. Ксилон взял кота за шкирку и размахнулся.

Желчность натуры у Ксилона начала развиваться еще в школьные годы. Он был очень умен и в любом другом классе прослыл бы первым учеником, гением. К несчастью, его сосед по парте, Сократ, побеждал во всех викторинах, получал наивысшие баллы за диктанты, а позже заложил основы западной философии. Ксилон собрал великолепную коллекцию синих розеток, но его это не радовало. Он все больше озлоблялся, потому что ему никак не удавалось завоевать красную розетку лучшего ученика.

После школы их дороги разошлись. Ксилон получил место в Академии, Сократ стал бродячим философом. Следующие тридцать лет Ксилон уверенно поднимался по служебной лестнице, пока не занял должность проректора. Жалованье ему платили солидное, он был достаточно богат и каждый год покупал новую, более современную колесницу, а также приобрел виллу на побережье Аттики. Сократ же тем временем жил на скудные деньги, которые зарабатывал частными уроками. Колесницы у него не было, он всюду ходил пешком, и все его имущество состояло из того, что он носил с собой. Он вел, так сказать, кочевой образ жизни: ночевал на свободных кроватях или за диванами в гостиных своих почитателей.

Позже, когда и Ксилону, и Сократу шел шестой десяток, их давнее соперничество разгорелось с новой силой. Это произошло в Афинах на симпосионе^[14], ежегодном мероприятии, устраиваемом в честь богини мудрости. Несколько сот ученых мужей собирались в Парфеноне^[15] и напивались. Серьезное событие — состязание интеллектуалов — имело место только в последний, третий день пиршества. После каждого раунда число участников сокращалось: слабейшие выбывали. В семь часов вечера проводился последний раунд, в котором участвовали всего двое мужчин. На протяжении вот уже девяти лет финалисты были неизменны, как и результат: первый — Сократ, второй — Ксилон.

Не получив общественного признания, свое тщеславие Ксилон тешил дома. Что бы ни происходило за стенами его жилища, на своей вилле он был господин и хозяин. Иными словами, он нещадно изводил свою жену Демтрию. Если на ней был неподходящий наряд или она что-то плохо выстирала, он изо дня в день напоминал ей об этом, и так было все тридцать пять лет, что они жили вместе.