— Ах, какая жалость, — посетовала моя жена. — Пожалуй, я могла бы найти для тебя курево, но прежде окажи мне небольшую услугу: почисти котелок. А я пока и водочки поищу.

Заманчивое предложение. Мне страсть как хотелось курить. А если еще и водочки выпить, так это вообще было бы райское блаженство.

Я взвешивал все «за» и «против». И молодец, что не поторопился. В этот самый момент со двора вошел… кто бы вы думали? Мой пес. В зубах он нес мой кисет и чекушку водки. Пес положил драгоценную ношу к моим ногам и за свои старания получил от моей жены пинок под ребра. Она была расстроена, но не надулась. А я не стал мыть котелок.

На следующий день зарядил сильный дождь, и я решил, что пришла пора проявить великодушие. Сразу после завтрака я подошел к серебристому котелку и увидел, что изнутри он покрыт густым пушистым серым налетом. Я вытащил котелок из раковины, выскочил с ним на улицу и поставил его посреди двора.

— Может быть, — объяснил я жене, — ливень вымоет.

Вид у нее был скептический.

Позже, когда небо прояснилось, мы вместе вышли во двор посмотреть, что получилось. Результат нас не впечатлил. Комки каши так и не размякли, а дно по-прежнему покрывала подгорелая короста. Правда, со стенок местами сошел ворсистый налет. Жена сказала, что стенки зарастут плесенью только через несколько дней.

Когда мы вместе возвращались в дом, я осмелился обнять ее за плечи. Она не стряхнула мою руку. Напротив, предложила интересную идею. Почему бы нам не использовать котелок в качестве собачьей миски, ведь мы всегда бросаем псу объедки на землю. Я согласился.

В тот вечер моя жена первой легла в постель, при этом она все напевала: ля-ли-ля-ли-ля. Я самодовольно улыбнулся: буря миновала.

— Пес, — сказал я собаке, — я пережил ее крики и гнев, не сдался, когда она морила меня голодом и пыталась подкупить. В кои-то веки я не уступил!

Однажды вечером, спустя месяц, мы с женой сидели на крыльце, взявшись за руки. Вдруг издалека нас кто-то окликнул. У жены было острое зрение, и она мгновенно узнала в приближающейся на пегой лошадке женщине нашу дочь Соню.

— Радость-то какая, Песоцкий! — воскликнула она, высвобождая свою руку из моей ладони.

Да, это была радость. Большая радость. Я просиял, довольный неожиданным визитом нашей ненаглядной девочки. Она редко навещала нас: жила в Челябинске, а оттуда до нас пятнадцать верст, и дорога утомительная. Я смотрел, как едет к нам дочь, и тут меня осенило. Я кинулся во двор за серебристым котелком. Словно безумный, метался то вправо, то влево, ища укромный уголок, и в итоге сунул котелок в кусты. Дело в том, что это был подарок нашей любимой дочки. Она подарила нам этот котелок в свой последний приезд, и вряд ли ей понравится, что мы так скоро приспособили его под собачью миску.

Едва лошадь вошла во двор, я повернулся к жене. Думал, увижу на ее лице благодарность или хотя бы кривую улыбку, свидетельствующую о том, что она оценила мою осмотрительность. Но не тут-то было. Она мрачно покачала головой, в глазах ее появился пугающий блеск. От церкви, стоявшей в версте от нашего дома, донесся звон колокола, призывающего к вечерней молитве. Я понял, что выказал слабость.

Когда ужин был готов, мы сели за стол, и моя красавица дочка, улыбаясь, стала весело пересказывать нам волнующие челябинские новости. Правда, время от времени она ненадолго умолкала, и у меня создалось впечатление, что Соня смотрит куда-то через мое плечо. В той стороне находилась кухня. Возможно, она пыталась углядеть там новый серебристый котелок, что купила нам. Возможно, она недоумевала, почему нигде не видит свой подарок. Я посмотрел на жену. На ее щеках играл едва заметный румянец. Я перевел взгляд на дочь, и мне показалось, что ее улыбка уже не столь лучезарна, как прежде.

Длинная дорога измучила бедную девочку, поэтому сразу после ужина моя жена предложила ей лечь спать.

— Бедняжка ты моя, — сказала она. — Тебе лучше лечь со мной, наша кровать удобнее. А твой отец поспит и в своем кресле, он согласен.

Вообще-то, не мешало бы и меня спросить.

Но на этом моя жена не успокоилась.

— Да, а на завтрак, — добавила она, обращаясь к Соне, когда вдвоем они направились в спальню, — у нас будет сладкая каша. Мы с тобой вместе сварим ее в том чудесном серебристом котелке, что ты нам подарила.

Моя жена бросила на меня угрожающий взгляд и скрылась в спальне.

Меня опять загнали в угол. На этот раз деваться некуда: завтра моя драгоценная дочка будет искать котелок. Если я не выскребу его и не верну на кухню, она ужасно расстроится. Как заставить ее войти в мое положение? Как объяснить моей маленькой принцессе, чего мне стоит жить с такой мегерой, как ее мать? Как сказать, что мне не нравится, когда на меня орут и дуются? Что мир и покой в нашей семье — это одна лишь видимость? Что фермой я занимаюсь только часть своего времени, потому что мне постоянно приходится угождать ее матери, а это весьма обременительно? Она только и делает, что помыкает мной: подстриги кусты, выложи тропинку, вычисти трубу, покрась дверь. А вместо благодарности все равно услышишь: «Песоцкий, опять халтуришь!» И так далее и тому подобное… В конце концов я научился опережать ее на шаг, потому-то она теперь и злится. Да, я хорошо усвоил урок, все делаю без лишних напоминаний, но, дочка, родная доченька, иногда, совсем изредка, моему терпению приходит конец. И вот мое терпение лопнуло, и я сказал «нет», хотя было бы целесообразнее во всех отношениях вымыть этот проклятый горшок.

Я вышел во двор, достал из кустов котелок. Потом согрел воду, залил ею котелок, который теперь изнутри был совсем черный. Закатал рукава, взял жесткую щетку. И вдруг спиной почувствовал, что за мной кто-то наблюдает. Я затаил дыхание, прищурился, всматриваясь в темноту, и различил два глаза, поблескивающих в проеме двери спальни.

— Вот и хорошо, — прошипела моя жена. — Вижу, наконец-то ты смирился с судьбой. — И она вновь исчезла в спальне, закрыв за собой дверь.

Медленно выдохнув, я положил щетку, вылил горячую воду из котелка. Вышел во двор, снова спрятал котелок в кусты. Вернувшись в дом, взял ружье, зарядил в него патрон. Потом, сев в кресло, долго поглаживал свое ружье. И наконец смежил веки.

— Просыпайся, болван, во имя Богородицы и самой царицы Елизаветы, — затормошила меня жена, едва рассвело. — Соня уже одевается. Сейчас она выйдет и станет искать котелок. Где он? Ты его вымыл?

— Нет, — ответил я, приоткрывая один глаз.

— Да что же ты за отец такой? Совсем не любишь свою дочь, — возмутилась жена. — Вымой сию же минуту, иначе я пойду и расскажу ей все как есть.

— Да, — сказал я, поглаживая курок, осторожно нажимая на него. — Иди и расскажи ей ВСЕ как есть.

И она ушла. До меня из спальни донесся настойчивый шепот. Вскоре появилась Соня. Вид у нее был очень расстроенный. Я положил ружье.

— Папа, — обратилась ко мне моя дочь. Ее взгляд был устремлен на мои башмаки, в лицо она мне не смотрела. — Мама сказала, тебе не понравился мой серебристый котелок и ты теперь кормишь из него свою собаку. Это правда?

— Нет, Соня, — отвечал я, сдавленно сглотнув слюну. — Думаю, пришло время кое-что тебе объяснить.

Она посмотрела на меня с надеждой во взоре, думая, что я сейчас все улажу. Девочка моя. Для меня она навсегда останется четырехлетним ребенком.

— Это ужасно, но дело в том, — продолжал я, — что… в общем, котелок исчез. Я не кормил из него собаку, но действительно, именно пес утащил его бог весть куда.

Соня заплакала.

— Прости, — уныло произнес я.

Моя красавица дочь продолжала плакать. Я глянул на жену. Она не покраснела, у ее виска не пульсировала вздувшаяся синяя вена. Повода для беспокойства у нее не было, ведь она опять взяла надо мной верх. Я заскрежетал зубами, и в это мгновение принял решение.

— Мне очень неприятно, Соня, что мой пес так расстроил тебя, — сказал я. — В последнее время я слишком к нему снисходителен. Думаю, пора его наказать.