– Переоденусь, переоденусь, – расплываясь в улыбке, пообещал сын.

Бурно нарадовавшись во дворе, домочадцы и Хенка потянулись следом за Рохой к дому, как цыплята за квочкой…

– А мы тебя ждали на Хануку, наварили с Хенкой бульону, нажарили оладий, напекли пирогов с изюмом и корицей, и всё это навернули Хава с Мотлом. Сейчас ничего, кроме горохового супа, пары кусочков курицы и остатков субботней халы да полбутылки пасхального вина, нет.

– Хватит нам и по одной рюмочке! – сказал Шлеймке. – Лучшее блюдо на свете – это свобода. Никакой казармы, никакой гауптвахты, никакого начальства в погонах. Свобода! Что может быть вкуснее и слаще, чем она? Отосплюсь, заработаю у Кисина немного деньжат и отправлюсь с Хенкой в Каунас за другим конём – железным. Возьму на выплату «Зингер» и с Божией помощью поскачу на нём галопом к своей удаче.

– Дай тебе Бог скакать и скакать на нём до глубокой старости, – сказала Роха. – «Зингер» – это то, что красит еврея, это его надёжный конь, он никогда не встанет на дыбы, не лягнёт копытами и не сбросит седока на скаку.

Родственники и Хенка выпили остатки пасхального вина, снова потискали переодетого в цивильное платье свежевыбритого Шлеймке и за полночь стали расходиться.

– Я провожу тебя, Хенка, – сказал виновник торжества.

Он провожал её до самого заснеженного рассвета, не чувствуя ни холода, ни усталости.

– Спокойной ночи, – сказала Хенка. – Ой! Что я, дурочка, говорю? Ведь ночь уже кончилась.

– Наши дни и ночи только начинаются, – промолвил Шлеймке. – Пусть же в нашей жизни лишь ночи будут тёмными, а не дни.

– Пусть.

Хенка поцеловала любимого, и они расстались.

Когда заспанная нянька пришла на службу, её уже ждали с поздравлениями все Кремницеры – реб Ешуа, Этель и даже Рафаэль в красивом костюмчике, сверкающей белизной рубашке и элегантном галстучке. Мальчик чуть ли не сразу уткнулся в подол Хенки и пропищал:

– Енька! Не уходи!

– Рафаэль, твоя Енька никуда больше не уйдёт, всё время будет с нами. Сейчас вы пойдёте с ней птичек кормить. Хенка будет рассказывать твои любимые сказки – о Белоснежке и храброй улитке, которой надоело ползать по земле и захотелось стать птичкой, взлететь с тропинки и поселиться на нашем клёне, – объяснила сыну Этель.

– Ну? Чем ты нас, милая, порадуешь? Вернулся наконец твой кавалерист? – обратился к Хенке реб Ешуа, собиравшийся уходить на свой командный пункт – в москательно-скобяную лавку.

– Вернулся.

– Слава Богу! Вы уже с ним, наверное, договорились, когда будете играть свадьбу? – не удовлетворился её скупым ответом самый любознательный лавочник во всей любознательной Йонаве.

– Скорее всего, весной… после Пасхи. Говорят, кто женится после Пасхи, тот никогда в жизни не разведётся.

– А тебя по всем нашим обычаям уже сосватали?

– Нет.

– Нехорошо. Обычаи предков надо соблюдать. Хочешь, буду твоим сватом? Как ни крути, а кое-кто из Кремницеров в молодости был к твоей будущей свекрови неравнодушен. Сейчас, я думаю, Роха локти кусает из-за того что когда-то отвергла ухаживания моего брата Исайи, да будет благословенна его память.

– Спасибо вам, большое спасибо! Может, мы как-нибудь без сватовства обойдёмся… Даже Роха, кажется, уже не против того, чтобы мы со Шлеймке поженились.

– Против не против, но еврейская свадьба без сватов – это покалеченная свадьба. Встречу Роху – обязательно замолвлю за тебя словечко. Я ей, старой вороне, прямо скажу, что, будь я, реб Ешуа Кремницер, на полвека моложе, без всяких колебаний взял бы тебя в жёны.

– А я попрошу Арона, чтобы он в апреле из боготворимой им Франции приехал в Йонаву не с пустыми руками – пусть купит вам на свадьбу достойный подарок, – сказала Этель. – Сватовство, конечно, дело хорошее, но подарки лучше.

– Не стоит беспокоить господина Арона. У него и без нас уйма хлопот, – смутилась Хенка.

– Мы ведь всё равно без подарков на твою свадьбу не придём. Лучше скажи, что тебе или твоему жениху хочется получить в дар. Только не стесняйся.

От постыдной мысли, промелькнувшей в голове, у Хенки вдруг перехватило дыхание.

– Я не знаю, – она попыталась побороть искушение, но это оказалось трудно сделать.

– Напрасно скрытничаешь. Напрасно утаиваешь своё желание и вольно или невольно обижаешь нас. Мы же не только твои работодатели. Ведь мы ещё, по-моему, твои верные друзья, не так ли?

– Друзья. Но, поверьте, лично мне абсолютно ничего не надо. Ни-че-го, – повторила она по слогам.

– А твоему кавалеристу? Ему тоже ничего не нужно? – продолжала наступление Этель. – Приглашаешь на свадьбу, а от подарков отказываешься! Я ещё не встречала в жизни молодожёнов, которые отказываются от подарков…

– Я не отказываюсь… Подарки всегда приятно получать, но…

– Что «но»?

Сказать или не сказать?

Искушение подтачивало её решимость держать язык за зубами, и Хенка не выдержала. Надо сказать. Не ради себя, а ради того, кого любишь. Шлеймке не осудит её, поймёт, что она поступила так из лучших побуждений, и простит.

– Как всякий портной-новичок, Шлеймке мечтает о собственной швейной машине, – выдохнула Хенка. – О своём «Зингере». – И она, пристыженная своей безрассудной отвагой, закрыла лицо руками.

– И ты из-за такого пустяка столько времени упиралась и испытывала наше терпение? Ты, видно, решила, что, сделав такой подарок, мы разоримся? Обанкротимся? – с наигранной обидой промолвил её покровитель реб Кремницер.

– Какой же это, реб Ешуа, пустяк? Это ведь не катушку ниток купить.

– Мы, милочка, от таких расходов не обеднеем. По миру не пойдём! Будет у твоего жениха «Зингер», – сказал реб Ешуа. – Попросим Арона, когда он, даст бог, прибудет из Копенгагена в Литву, сделать в Каунасе короткую остановку и заказать с доставкой на дом новёхонький «Зингер». Ты только, будь добра, продиктуй нам точный домашний адрес твоего парня.

– Йонава, улица Рыбацкая, дом восемь, Шломо Кановичу, – пропела Хенка.

Реб Ешуа достал из пиджака записную книжку в кожаном переплёте и бисерным почерком начертал то, что ему продиктовала Хенка. Привыкший к точности опытный лавочник присовокупил через черточку к фамилии жениха – «Зингер».

– Это подарок твоему будущему мужу. А что подарить тебе? – продолжала изнурять Хенку вопросами Этель. – Разве ты сама не заслуживаешь подарка? Какой-нибудь кулон или браслет? Украшения женщину не портят.

– По правде говоря, не знаю, что и ответить. Жизнь мне уже вроде бы преподнесла свой главный подарок, ведь лучшего дара, чем хороший, любящий муж, не бывает.

– Очень хорошо сказано, – печально отозвалась Этель. – Но судьба, к великому сожалению, такие подарки делает не всем женщинам.

Реб Ешуа Кремницер глянул на невестку и, ничего не сказав, опустил голову. После её недвусмысленных слов о том, что не у всех муж – подарок судьбы, атмосфера в гостиной накалилась, и старик стал прощаться.

– Проводите дедушку, – сказала Этель сыну и Хенке, глядя в сторону.

Хенка решила до самой свадьбы не рассказывать Шлеймке о подарке, который она, как ей казалось, почти выклянчила у Кремницеров. А вдруг Арон передумает и в апреле вообще не приедет в Каунас, не закажет в магазине швейную машину? Тогда, она, Хенка, окажется лгуньей, и все надежды рухнут. А если всё получится, пусть подарок будет для него сюрпризом. Пусть пока строчит на швейной машине своего работодателя Абрама Кисина.

Начать собственное дело в Йонаве – открыть свою швейную мастерскую – было очень непросто. Портных в местечке немало. А чтобы оказаться среди лучших, требовались не только умение и упорство, но и деньги на съёмную квартиру.

– Сам Господь Бог вложил в твою руку иголку и вдел в неё нитку. Он как будто наклонился над твоей люлькой и сказал, жми, Шлеймке, на педаль, не ленись, – нахваливал своего работника до призыва в армию Кисин. – Ты ещё, дружок, и меня, и Гедалье Банквечера, и всех других за пояс заткнёшь. Помяни моё слово – через год-другой ты из подмастерьев превратишься в соперника.