"Больше никогда не возьму себе покладистого коня, раз любой сопляк может его увести", -- подумал Коред.
-- Дело в его матери, -- вдруг сказал Альбин.
-- Матери?
-- До своей смерти она часто рассказывала ему истории о рыцарях, подвигах и героях. О том, как ими восхищаются королевства, о чести и доблести.
-- Он говорил мне о чём-то таком, -- сказал Коред. -- А ты не мог его вразумить? Сказки прививают детям мораль, но не должны мешать осознавать реальность вещей.
-- Я не думал, что подобное может случиться, -- в голосе Альбина слышалась горечь. -- У него другая судьба. Он нужен здесь.
Они удалялись всё глубже в поросшие травой поля. Мальчишка, хоть и выбрал неправильное направление, двигался по прямой, никуда не сворачивая.
-- Почему староста не хотел тебя отпускать? -- Кореду вдруг показалось это крайне важным. -- Он же знал, что дело в твоём сыне. Так почему?
Альбин явно медлил с ответом. Когда он, наконец, решился, то сказал лишь:
-- Никогда не знаешь, что окружает тебя в темноте.
С этими словами Коред поспорить не мог, а потому промолчал.
Они заходили всё дальше, но следы беглецов по-прежнему тянулись по прямой, лишь изредка огибая труднопроходимые места. Коред ускорил шаг -- ему не хотелось проводить в полях весь следующий день. Судя по следам, конюшонок двигался медленно, и Коред прикинул, что с их скоростью они нагонят его через несколько часов. Если ничего не случится.
Дождь усилился и превратился в один нескончаемый поток воды. Чёрные тучи закрыли собой небосвод, и Коред перестал видеть дальше полутора ярдов, которые освещала его издыхающий факел. Вокруг не было слышно ничего, кроме шума дождя, отдаленных раскатов грома и чавканья луж под ногами.
Вдруг Альбин, ни с того ни с сего, схватил Кореда за плечо:
-- Ты чего? -- насторожился охотник.
-- Я что-то слышал.
Коред прислушался, но за шумом стихии не было слышно ничего необычного.
-- Я ничего не слышу.
-- Подожди, -- одёрнул его Альбин. -- Вот!
Коред напряг слух до пределов и попытался слушать мир так, как его когда-то учили -- воспринимать каждый звук по отдельности. Он различил капли дождя, с характерным хлюпаньем падающие в лужи, шипение факельного огня и глухое нескончаемое "тук-тук-тук", когда дождь лупил по капюшону. Ступенчатый громовой рокот, разрывающий небеса и хлопанье ткани, когда свистящий ветер принимался трепать их плащи.
И он услышал. Где-то между очередным громовым раскатом и порывом ветра, издалека, до него донеслось приглушенное лошадиное ржание.
Коред встрепенулся:
-- Теперь и я слышу. Лошадь. Не далеко, судя по звуку.
Дождавшись очередного визгливого ржания, охотник примерно определил направление.
-- За мной, -- бросил он Альбину и быстро зашагал на звук.
Голос лошади звучал всё ближе и всё истеричнее. Коред даже забеспокоился -- уж не загнал ли мальчишка хромую кобылу своим маршем по мокрой пустоши?
Ржание доносилось из глубины небольшого оврага, кругом поросшего травой и поломанными деревьями. Коред и Альбин подошли к краю и Альбин закричал:
-- Фалько! Фалько, отзовись?!
-- Отец? -- донеслось со дна оврага. -- Отец, я здесь!
-- Фалько, ты жив! Жив!
-- Я здесь, отец!
Коред не стал присоединяться к всеобщему ликованию и принялся аккуратно спускаться вниз, придерживаясь за покатый земляной край. Но размытая дождём земля, перемешанная с глиной, была слишком скользкой и Коред, не удержавшись на ногах, рухнул, покатившись вниз на спине, перепачкав штаны и плащ.
Фалько сидел рядом с лошадью на коленях. Кобыла лежала на боку, одна из её передних ног была неестественно выгнута, а из брюха торчала скрюченная коряга. Кровь, в свете факела кажущаяся чёрной, вытекала из раны и стекала по коряге на землю. С каждым разом ржание раненого зверя становилось всё тише и жалобнее.
Коред, чьим первым порывом было свернуть мальчишке-конюху шею, с большим трудом смог перебороть себя. Вместо этого он вздохнул, вытащил из-за пояса кинжал и, подойдя к лошади, одним сильным движением избавил животное от мучений. На один миг кобыла дёрнулась всем своим телом, а потом затихла. Кровь, хлещущая из перерезанного горла, растекалась по дну оврага.
Альбин, спустившийся следом, прижимал к себе перепуганного сына и молча, наблюдал за охотником. Когда тот отвернулся от убитой лошади с окровавленной сталью в руке, Альбин попятился, увлекая мальчишку себе за спину.
Но Коред лишь вытер лезвие кинжала о край своего плаща, засунул его за пояс и сказал:
-- Снимайте с неё пожитки и давайте возвращаться. В деревне меня ждут новая кобыла и несколько бутылей самогона в придачу.
12
Обратно в деревню они возвращались в полном молчании. Коред шел впереди, таща на себе седло убитой лошади. Альбин и его непутёвый сынишка двигались следом, неся попону, седельные сумки и прочий скарб.
Коред заметил, что отец парнишки держится между ними, не подпуская их слишком близко друг к другу.
"Он весь трясётся, как перепуганный суслик", -- догадался охотник. -- "Никак боится, что я передумаю, и сверну мальчугану шею".
Он, конечно, не собирался причинять парнишке вред. Максимум, на что тот мог рассчитывать, так это на хорошую порку вожжами. Но его отец, наверняка, справится с этим и без его помощи.
А этого ли он боится? В голове Кореда закружились тревожные мысли, и слова Альбина всплыли в его памяти, заставив поёжиться. "Никогда не знаешь, что окружает тебя в темноте" -- сказал он ему, когда они вместе шли по следу его сына.
Коред слишком хорошо его понимал. Он и сам частенько сталкивался с тем, что прячется в темноте. Это было его единственной целью, его долгом, смыслом существования. Только когда это случалось, он входил во тьму с мечом в руке и страх не довлел над ним, как довлеет сейчас над Альбином.
Охотник вдруг ощутил себя неимоверным глупцом, вспомнив, как несколько часов назад он рассуждал про себя о том, что меч ему не пригодится. Он удостоверился, что мешочек с субстанцией всё ещё висит у него на поясе, но это не уняло его тревоги.
Они продолжали идти. В тишине, без привалов, словно солдаты на марше. В иной раз Коред облюбовал бы какую-нибудь рощицу, чтобы укрыться там от дождя, развести огонь и переждать ночь, но только не в эту ночь.
-- Долго ли нам ещё идти? -- нарушил молчание Фалько. Он виновато смотрел из-за спины отца, переводя взгляд то на охотника, то себе под ноги.
-- Дольше, чем если бы мы ехали верхом, -- нехотя ответил Коред. -- И если бы не тащили поклажу на своём горбу, словно мулы.
Он уже остыл и не очень-то и злился на парня за его выходку. В конце концов, злиться на молодых и глупых ему уже не пристало. Если уж на то пошло, ему стоило ругать лишь себя: он сам спровоцировал парня и не предусмотрел подобного исхода. Но Коред не был бы собой, если бы не язвил и не издевался.
-- Простите меня, господин, -- неуверенно сказал Фалько. -- Я не так хотел, я думал...
-- Ты не думал, -- оборвал его отец. -- Если бы ты думал, то понял бы, что в ночь, да на хромой кобыле, тебе не проехать и двадцати лиг. И куда ты, вообще, направлялся?
-- Я ехал в Желанный Приют, -- помедлив, ответил Фалько.
-- Желанный приют находится на юго-востоке, а ты поехал на юго-запад, дубина. На юго-западе на три сотни лиг нет ничего, кроме изъеденных дождями оврагов и желтой травы.
-- Такие места с радостью станут для безмозглых путников желанным приютом, -- вставил Коред. -- А заодно и последним.
Они обогнули очередной овраг, который Коред помнил по прошлому разу, когда они проходили здесь с Альбином.
-- Ты мне вот что скажи, -- начал он. -- Какую из лошадей ты отдашь мне взамен той, что ты отдал воронам? Или мне забрать обеих?
-- Обеих? -- изумился парнишка.
-- Обеих, -- повторил Коред. -- Если одна покажется мне слабой и не выносливой, и я решу, что она упадёт на половине пути, то я заберу и вторую тоже. Когда первая издохнет, я пересяду на вторую. А если и вторая покажется мне хилой, то я возьму и вашего мула -- пусть перевозит мои пожитки.
