-- Добраго утра, Іохенъ!
Но на этотъ разъ Іохенъ не шутя испугался. Передъ нимъ стоялъ его братъ, Класъ, какъ разъ на томъ самомъ мѣстѣ, откуда только-что ушелъ господинъ надсмотрщикъ.
-- Откуда тебя Богъ принесъ, Класъ? вскричалъ онъ.
-- Да, это ты правду говоришь, возразилъ Класъ.
Оба брата смотрѣли другъ на друга черезъ высокій заборъ такими пытливыми глазами, словно они не были, начиная съ младенчества, самыми лучшими друзьями въ мірѣ.
-- Ужь не умеръ ли отецъ? медленно спросилъ Іохенъ.
-- Избави Боже! возразилъ Класъ.
-- Не сгорѣла ли кузница?
-- Какъ ты можешь спрашивать такія глупости, Іохенъ?
Разговоръ повидимому пересѣкся. Ощущеніе такого рода словно весь свѣтъ ничто ньое какъ одна мрачная тайна, а онъ несчастный человѣкъ, который долженъ сторожить эту тайну,-- еще больше завладѣло Іохеномъ.
-- Не хочешь ли войдти, Класъ? сказалъ онъ.
Надобно же было наконецъ сказать это; вѣдь не могъ
же онъ оставлять дольше на улицѣ своего единственнаго брата, который къ тому же еще былъ старше его.
Класъ Пребровъ тотчасъ же послѣдовалъ братскому приглашенію, хотя оно и было сдѣлано далеко не братскимъ тономъ, потрясъ Іохену руку и сказалъ обводя глазами домъ:-- Тебѣ тутъ хорошо живется, Іохенъ.
Іохенъ кивнулъ головою.
-- И много бываетъ у тебя гостей?
-- Тебѣ что за дѣло! вскричалъ Іохенъ съ такою пылкостью, какъ будто бы дѣло шло о томъ, чтобъ отклонить тяжелое оскорбленіе.
-- Такъ, къ слову пришлось, сказалъ Класъ.
-- Здѣсь ровно никого нѣтъ, вскричалъ Іохенъ,-- ни души! и онъ заступилъ шедшему къ дому брату дорогу.
-- Вотъ славно-то, сказалъ Класъ,-- въ такомъ случаѣ я могу тотчасъ вернуться назадъ и сказать старому господину Вепгофу и господину Готтгольду, что они могутъ остановиться у тебя.
Іохенъ такъ и замеръ на мѣстѣ. Что теперь дѣлать? Онъ обѣщался молчать; но что проку въ молчаніи, когда придетъ господинъ Готтгольдъ, да къ тому же еще не одинъ, а вмѣстѣ съ старымъ господиномъ, къ которому Іохонъ питаетъ такое неодолимое почтеніе? Вѣдь стоитъ старику взглянуть на него своими свѣтлыми глазами -- и онъ какъ есть все выскажетъ. "Стина, Стина!" вскричалъ Іохенъ такимъ голосомъ, какъ будто бы единственная въ Виссовѣ гостинница и трактиръ были охвачены пламенемъ съ фундамента и до шпица.
-- Іохенъ, съ ума ты сошелъ? неужели же ты какъ есть не думаешь...
Стина, стремглавъ бросившаяся изъ дому на громовый крикъ своего мужа, вдругъ остановилась и смотрѣла на своего деверя съ раскрытымъ ртомъ и вытаращенными глазами.
-- Смотри-ка! сказалъ Іохенъ съ видомъ величайшаго удовольствія.
-- Гдѣ онъ? сказала Стина.
Класъ Пребровъ чувствовалъ, что его дипломатическая сдержанность была уже неумѣстна съ умной Стиной и что ему приходится открыть свое порученіе. Онъ съ наслажденіемъ теръ себѣ руки, скалилъ бѣлые зубы, а потомъ вдругъ сдѣлался опять серіозенъ и сказалъ, пробѣгая взорами длинный рядъ оконъ: "Не лучше ли намъ войдти?"
Они вошли въ маленькую жилую комнату, которая находилась какъ разъ за большой комнатой для пріѣзжихъ. Стина на минутку отправилась туда -- достать бутылку рома и два стакана, чтобы братья могли чокнуться и чтобъ у Класа не пересохло въ горлѣ, въ случаѣ если ему есть что поразсказать.
Класу дѣйствительно было что поразсказать; но принимая въ уваженіе, что господа ожидаютъ его возвращенія, онъ ограничился немногими словами.
Они напали на слѣдъ еще въ первый вечеръ; но на другой день опять потеряли его, потому-что барыня, взявши экипажъ въ Раловѣ, оставила его въ Гульвицѣ, а потомъ шла пѣшкомъ, чтобы скрыть свой слѣдъ. Это ей такъ хорошо удалось, что имъ понадобилось двое сутокъ, чтобы опять найдти на него вчера поздно вечеромъ въ Трентовѣ. Конечно и теперь еще они не знали навѣрное, по какой дорогѣ отправилась барыня; но они еще въ полдень оставили экипажъ и лошадей у господина фонъ-Шорица изъ Шорицъ -- онъ въ очень хорошихъ отношеніяхъ съ господиномъ Готтгольдомъ -- и пошли пѣшкомъ, чтобы сбить съ пути господина Брандова, вслучаѣ если онъ гонится за нею. А все же таки они принуждены были отдохнуть часика два въ Трентовѣ, а сегодня прямо оттуда и пріѣхали сюда, не столько за тѣмъ, чтобы забрать справки гдѣ барыня, сколько за тѣмъ, чтобы просить невѣстку приготовить барыню, чтобы она ужь не слишкомъ испугалась.
-- Ахъ, Боже мой, сказала Стина,-- бѣдное, бѣдное дитя! да вѣдь она взяла съ насъ слово, что мы не выдадимъ ее.
-- Стина, мы тутъ оба ровно ничего не подѣлаемъ! сказалъ Іохенъ.
Стина въ сущности никогда не сомнѣвалась въ этомъ; она даже просила небо войти въ ихъ положеніе и прислать имъ Готтгольда, пока еще не поздно. Она конечно не могла признаться въ этомъ во всеуслышаніе, но ей не хотѣлось бы также и измѣнить такъ прямо тому обѣщанію, которое она дала Цециліи; въ этомъ затруднительномъ положеніи она начала горько плакать.
Іохенъ одобрительно кивалъ головою, словно хотѣлъ показать своей Стинѣ, что она смотритъ теперь съ надлежащей точки зрѣнія; Класъ выпилъ свой стаканъ и сказалъ, вставая:-- Такъ черезъ четверть часа мы опять будемъ здѣсь. Ты Стина, ты вѣдь такая умная женщина, ты ужь уладишь дѣло; а ты, Іохенъ, ступай со мною.
Іохенъ вскочилъ и бросился изъ комнаты съ такою торопливостью, что оставилъ свой стаканъ на половину недопитымъ. Стина хотѣла слить остатокъ въ бутылку, но въ разсѣянности сама выпила его. Въ глазахъ у нея помутилось. "Бѣдныя мы женщины!" сказала она.
XXIX.
Давеча, когда Стина оставила Цецилію, та сидѣла у постельки ея ребенка. Гретхенъ заснула; ея милое маленькое личико казалось бѣдной матери еще блѣднѣе, а тоненькія бѣлыя ручки нѣсколько разъ слегка вздрагивали. Что, если она серіозно заболѣетъ? если она умретъ -- и весь ужасъ и всѣ сердечныя терзанія этихъ послѣднихъ часовъ вынесены напрасно?
Она прижала руки къ глазамъ. Никого, никого, кто бы могъ посовѣтовать и помочь ей! А между тѣмъ она была еще у друзей, у своей доброй, старой Стины, которая приняла ее вчера съ радостными слезами и не могла опомниться отъ счастья и скорби при этомъ неожиданномъ посѣщеніи,-- у этого молодца Іохена, честное лицо котораго мелькало такъ привѣтливо въ воспоминаніяхъ веселыхъ игръ ея молодости;-- какою же одинокою будетъ она чувствовать себя тамъ на чужбинѣ! Не будутъ ли смотрѣть на нее и обращаться съ ней, какъ съ искательницей приключеній? И можетъ ли она требовать инаго? Не все ли говоритъ противъ нея? Можетъ ли она разсказать всѣмъ или хотя бы только одному человѣку свою грустную исторію?
Томительное безпокойство повлекло ее съ ея мѣста въ сосѣднюю комнату къ окну. Между верхушками сосѣднихъ домовъ и бѣлыми дюнами мелькала большая полоса синяго моря, а надъ нимъ сверкающій парусъ. Это была свѣжая, яркая картина, вставленная въ раму низенькаго окошечка. Цецилія смотрѣла на нее тѣми глазами, какими она привыкла смотрѣть на природу; а потомъ она думала о томъ, что эта водная пустыня съ одинокимъ кораблемъ, несущимся по безлюдному пути въ неизвѣстную даль, была страшной, безжалостной дѣйствительностью для нея, для ея ребенка.
Голова ея опустилась на руку; она не слыхала шороха за дверями и взглянула тогда только, когда дверь раствори насъ и въ комнату вошла Стина съ робкимъ пытливымъ взоромъ, съ радостно-смущеннымъ выраженіемъ на покраснѣвшемъ отъ слезъ лицѣ,-- взошла и оглянулась на кого-то, стоявшаго позади нея. Цецилія вздрогнула отъ какого-то предчувствія, у ней прилила кровь къ сердцу. Кто же могла быть эта темная фигура въ коридорѣ, какъ не тотъ, по комъ она такъ безмѣрно тосковала, чьего прибытія ждала съ такой же надеждой и любовью, съ какими вѣрующій ждетъ чуда.-- И онъ былъ тутъ, потому-что любилъ ее; а все-таки, все-таки! этого не могло, этому не слѣдовало быть; и ея полуоткрытыя руки опять опустились и отвѣчали на пожатіе его рукъ только трепетомъ.
