И Готтгольдъ откинулся въ уголъ, низко надвинувъ на лицо широкія поля своей шляпы; онъ охотнѣе приказалъ бы Іохену воротиться. Тѣмъ временемъ Іохенъ ѣхалъ мелкой рысцой -- и такимъ образомъ это вѣдь скоро кончится. Но въ ту минуту, какъ они проѣзжали мимо дворовыхъ воротъ, изъ нихъ выѣхала, тоже рысью, пустая телѣга изъ подъ сноповъ, такъ что одни лошади почти столкнулись съ другими. Іохенъ ругался и работникъ ругался -- и всякій, кто только былъ на дворѣ, тоже ругался; Готтгольдъ не могъ понять на кого, на своего-ли собственнаго работника, или на чужаго кучера -- вѣроятно на обоихъ; по по крайней мѣрѣ это не былъ звонкій голосъ Карла Брандова -- и высокій, толстый человѣкъ въ сапогахъ съ отворотами, который подходилъ теперь тяжелыми шагами къ воротамъ, былъ конечно не стройный гибкій Карлъ Брандовъ.
Но тутъ Іохенъ выбрался на свободу и, съ трудомъ обуздывая напуганныхъ лошадей, ѣхалъ галопомъ вдоль низенькой стѣны парка, черезъ которую открывался тамъ и сямъ между деревьями и кустарниками видъ на аллеи, а съ одного мѣста на большую, прекрасную поляну, на заднемъ планѣ которой виднѣлся боковой фасадъ господскаго дома. На полянѣ стояли еще качели, на которыхъ какая-то женщина, повидимому нянька, осторожно качала двухъ меньшихъ дѣвочекъ, между тѣмъ какъ съ поддюжины другихъ дѣтей, различныхъ возрастовъ, рѣзвились около нихъ. Ихъ свѣжіе голоса весело звучали въ тишинѣ вечера, и высокая статная дама прохаживалась между играющими въ сопровожденіи маленькаго господина одѣтаго въ черное, вѣроятно домашняго учителя мальчиковъ.
Всего лишь нѣсколько секундъ виднѣлась эта картина, но зоркій глазъ Готтгольда схватилъ ее до малѣйшихъ подробностей -- и такою рисовалась она еще въ душѣ его, когда экипажъ опять уже ѣхалъ рысью по открытой большой дорогѣ. Напрасно, стало-быть, сжималось давеча его сердце,-- она не жила здѣсь, не жила уже здѣсь. Гдѣ же она живетъ теперь? Онъ столько лѣтъ не слыхалъ ни слова о родинѣ -- не умерла-ли и она также? Да, для него она и въ самомъ дѣлѣ умерла, а все-таки, все-таки...
-- Прегрубый малый этотъ Редебасъ, сказалъ Іохенъ, взявъ въ лѣвую руку вояжи,-- но свое дѣло онъ разумѣетъ, ужь онъ съумѣетъ справиться съ этимъ.
-- Такъ стало-быть Далицъ не принадлежитъ больше господамъ Брандовъ? спросилъ Готтгольдъ.
-- Э, возразилъ Іохенъ,-- да неужели же вы ничего не слыхали тамъ -- и онъ указалъ кнутовищемъ куда-то въ сумракъ -- о томъ, что тутъ у насъ происходило?
-- Ничего, ровно ничего, любезный Іохенъ,-- да и отъ кого бы а могъ слышать это?
-- Конечно, сказалъ Іохенъ,-- письмо не всякому дается, мнѣ напр. оно не далось, да и тамъ гдѣ вы были -- тамъ нѣтъ ни почты, ни прочихъ удобствъ. Мой фельдфебель былъ и въ Испаніи въ тысяча восемьсоть девятомъ году, и...
-- Но вѣдь я былъ вовсе не въ Испаніи, сказалъ Готтгольдъ,-- я былъ въ Италіи.
Для Іохена это возраженіе было и неожиданно и не совсѣмъ пріятно; онъ цѣлые часы ломалъ себѣ голову надъ тѣмъ, сынъ ли раминскаго пастора его пассажиръ или нѣтъ, и рѣшилъ у себя въ-умѣ, что если это онъ, то безъ всякаго сомнѣнія ѣдетъ прямо изъ Испаніи; -- такъ какъ онъ слышалъ, что Готтгольдъ "вышелъ изъ священниковъ" и живетъ въ чужой странѣ, а Испанія была единственная чужая страна, о которой онъ когда-либо слыхалъ. Такимъ образомъ, пуская изъ своей коротенькой трубочки огромныя облака дыма, онъ погрузился въ глубокую задумчивость; Готтгольдъ -- какъ ни тяжело было ему это -- долженъ былъ два раза повторить свой вопросъ.
-- Да гдѣ-же ему жить какъ не въ Долланѣ? сказалъ наконецъ Іохенъ,-- онъ пересѣлъ съ лошади на осла; да это иначе и не можетъ быть, когда господа намѣрены сидѣть постоянно такъ высоко...
-- А-а -- его жена?
Надобно же было наконецъ спросить о ней; но губы Готтгольда дрожали, когда онъ дѣлалъ этотъ вопросъ.
-- Наша бѣдная барышня? сказалъ Іохенъ;-- да, ей и во снѣ не снилось, когда я везъ ее утромъ четверкой въ П. къ вѣнцу, чтобы все это великолѣпіе такъ скоро кончилось. Да, она теперь опять на прежнемъ мѣстѣ, а нашъ старый баринъ и молодой баринъ умерли, да и оба ея первые малютки тоже умерли, и теперь у ней всего только одинъ ребенокъ.
И такъ она жила, опять жила въ Доланѣ, миломъ Доланѣ, Доланѣ опоясанномъ лѣсами, окруженномъ говоромъ моря, гдѣ онъ прожилъ блаженнѣйшіе и несчастнѣйшіе часы своей юности, въ этомъ счастливомъ и вмѣстѣ несчастномъ мѣстѣ, куда такъ часто, такъ часто переносили его опять сновидѣнія, въ печали и радости, такъ что онъ просыпался съ улыбкою на устахъ, а часто -- увы!-- и со слезами. Онъ видѣлъ стройную фигуру, мелькающую въ сумракѣ вечера въ саду, между кустарниками, въ то время какъ онъ съ сильно-бьющимся сердцемъ стоялъ тамъ на верху, у окна маленькой комнатки въ мезопинѣ, и заставляла Курта твердить глаголы на "mі" до тѣхъ поръ, пока наконецъ этотъ послѣдній бросалъ книгу на столъ и объяснялъ, что онъ никогда не пойметъ этой дряни нимъ лучше идти въ садъ къ Цециліи. Готтгольдъ провелъ рукою по лбу и глазамъ. Неужели онъ произнесъ вслухъ возлюбленное имя? Или Іохенъ, принявшись опять съ свойственнымъ ему однообразіемъ за прерванный разсказъ, назвалъ ее но имени? И Іохенъ тоже не зналъ хорошенько, какъ все происходило,-- потому что былъ еще въ Берлинѣ, въ гвардіи, когда господинъ Ненгофъ умеръ и молодой Брандовъ, владѣлецъ имѣнія Далицъ, вступилъ также и во владѣніе Долланомъ; а потомъ, когда Іохенъ выслужилъ свой срокъ, то, такъ какъ для кузницы достаточно было его отца и старшаго брата, онъ нанялся въ работники къ трактирщику Петерсу и выѣзжалъ изъ Альтефера тогда только, когда нужно было возить путешественниковъ по острову, а это случалось не часто. Да и тутъ еще ни разу не случилось такъ, чтобъ ему пришлось ѣхать близь Доллана, или даже въ Долланъ; потому что зачѣмъ же чужестранцамъ уклоняться такъ далеко отъ большой дороги! И такимъ образомъ, онъ самъ не видалъ еще послѣ этого кузницы -- и еслибъ его братъ не побывалъ разъ или два въ Альтеферѣ, онъ ровно ничего не зналъ бы о томъ, что дѣлается теперь въ Долланѣ. Конечно, если поразсудить хорошенько, то и его братъ почти не сказалъ ему ничего такого, чего бы онъ не зналъ уже отъ другихъ;-- такъ какъ вѣдь господинъ Брандовъ извѣстенъ тѣмъ, что у него самыя лучшія лошади во всемъ Рюгенѣ и во всей новой Помераніи, и онъ пріѣзжаетъ каждый годъ осенью на скачки въ Штр., и господамъ дворянамъ куда тяжело тягаться съ г. Брандовомъ, даромъ что онъ бюргеръ. И на нынѣшнихъ господскихъ скачкахъ онъ конечно получитъ призъ, потому что Генрихъ объѣздилъ ему такую лошадь, какой еще никогда не бывало. И вѣдь это сущая правда, что Генрихъ больше смыслитъ въ этомъ дѣлѣ, чѣмъ всѣ англійскіе тренеры вмѣстѣ, которые стоятъ такъ дорого господамъ,-- тогда какъ другіе конечно думаютъ, что тутъ что нибудь да есть -- и Генрихъ, пустивъ въ ходъ свои косые глаза, можетъ подѣйствовать на лошадей такъ или такъ, какъ ему угодно. А что такія вещи водятся -- это знаетъ и онъ, какъ сынъ кузнеца; но большая разница въ томъ: честныя-ли это штуки, въ родѣ напр. тѣхъ, которыя разумѣлъ его отецъ, или же тутъ помогаетъ другой, котораго онъ не назоветъ по имени. Потому что съ этимъ-то ужь не спрячешься, онъ требуетъ слишкомъ дорогой платы за свою подводу. Господинъ Брандовъ уже поплатился за это отличнымъ имѣніемъ, а иные говорятъ, что и Долланъ пойдетъ туда-же. Вѣритъ ли чему нибудь подобному господинъ Готтгольдъ?
-- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, сказалъ Готтгольдъ съ жаромъ, выпрямившись въ своемъ углу.
Іохену пришлось набить снова трубку, чтобы обдумать спокойно этотъ отвѣтъ, котораго онъ ни какъ не ждалъ. Готтгольдъ не мѣшалъ ему въ этихъ размышленіяхъ; тихо погрузившись въ самого себя, сидѣлъ онъ, мечтая о томъ что было и о томъ что могло бы быть и чему не суждено было сбыться. Не суждено было сбыться?-- но не потому, чтобы этого хотѣла судьба, а потому что люди пожелали этой судьбы, потому что они приготовили ее себѣ,-- потому что въ своихъ мечтахъ, которыя возрастаютъ до дѣйствительности, въ своихъ желаніяхъ которыя становятся дѣйствіями, они сами себѣ судьба! Не возвратилась ли она съ желаніемъ быть госпожою тамъ, гдѣ такъ долго властвовали ея предки съ материнской стороны,-- еще въ тотъ вечеръ, когда они ѣздили изъ Доллана въ Далинъ, отецъ и она и Куртъ и онъ? Какъ тихо ходила она по великолѣпнымъ комнатамъ, задумчиво глядя своими большими блестящими глазами на темныя картины по стѣнамъ, съ полинялыми шелковыми обоями, и на различные завитки на карнизѣ камина, казавшіеся непривычному глазу чудомъ великолѣпія. Какъ тихо проводила она въ спальняхъ рукою по камчатнымъ занавѣсямъ! Какъ прижимала она въ теплицахъ пылающее лицо къ пышнымъ цвѣточнымъ кустамъ, какъ будто-бы хотѣла упиться ихъ чуднымъ благоуханіемъ! Съ какимъ благоговѣніемъ слушала она косато Генриха, когда онъ описывалъ преимущества кровныхъ лошадей, легкіе недоуздки которыхъ звенѣли, ударяясь о мраморныя ясли,-- и какая жалость что молодой баринъ теряетъ въ сельско-хозяйственной академіи свое время, которое онъ могъ бы употребить здѣсь много лучше! И съ какимъ негодованіемъ взглянула она на друга,-- онъ думалъ что онъ значилъ для нея такъ много,-- когда онъ съ насмѣшкою ревности замѣтилъ, что Карлъ Брандовъ могъ вернуться раньше, такъ какъ онъ вѣроятно былъ такъ же прилеженъ и въ академіи, какъ прежде въ училищѣ! Затѣмъ она опять надменно дразнила на большой полянѣ обоихъ друзей; но когда она сѣла потомъ на большія деревянныя качели -- гдѣ сидѣли давеча дѣти -- подперевъ свою прекрасную голову одною рукою, въ то время какъ другая небрежно играла красными бантами бѣлаго платья, и Готтгольдъ подошелъ, чтобы привести качели въ движеніе -- она вскочила и сказала со смѣхомъ, что такая несвѣдущая дѣвушка не должна утруждать такого высокоученаго господина. Онъ не зналъ, какая горькая правда скрывалась за этимъ смѣхомъ,-- иначе, когда на слѣдующее утро онъ ранымъ-рано долженъ былъ опять приняться съ Куртомъ за отбываніе барщины на поприщѣ учености, онъ едва-ли просунулъ бы въ щель подъ дверью ея комнаты листокъ, гдѣ онъ написалъ вольный переводъ одной анакреоновской оды:
