Но и Карлъ Брандовъ говорилъ въ эту минуту только для того, чтобъ скрыть отъ своего гостя тягостную свою заботу. Не лучше-ли было бы предувѣдомить ее о своемъ намѣреніи, рискуя вызвать противорѣчіе съ ея стороны, или, что еще хуже, обрадовать ее этимъ? Хоть бы по крайней мѣрѣ онъ воспользовался послѣднимъ случаемъ и приготовилъ ее къ этому посѣщенію посредствомъ Генриха, вмѣсто того чтобъ запретить Генриху говорить ей объ этомъ? Или онъ, умный человѣкъ, поступая, какъ это уже часто случалось, по своему, ошибся въ разсчетѣ? Но что же можетъ случиться если онъ внезапно выступитъ передъ нею вмѣстѣ съ нимъ? Неужели она уличитъ его во лжи при гостѣ? скажетъ, что она ничего не знала и ея мужъ солгалъ? Отъ нея вѣдь это станется; по горе ей, если она сдѣлаетъ это!
-- Вотъ мы и пришли! сказалъ Карлъ Брандовъ, подойдя къ аллеѣ старыхъ липъ, передъ крыльцомъ долланскаго дома.-- Пожалуйте, дорогой гость, еще разъ пожалуйте!
Онъ сказалъ это очень громко, полуобратившись къ открытой двери, и закричалъ со всею силою своего звонкаго голоса: "Генрихъ! Фрицъ!-- гдѣ вы пропадаете! "
Но въ домѣ ничто не шевельнулось, а на дворѣ никто не показывался.
-- Это всегда такъ но воскресеньямъ, сказалъ Брандовъ.-- Всѣ разбѣгутся, въ особенности же, если господина нѣтъ дома. Рика! Генрихъ! Фрицъ!
Полувзрослый малый, въ грязномъ красномъ камзолѣ и въ сапогахъ съ отворотами, выбѣжалъ на дворъ, и въ ту же самую минуту вышла изъ дому молоденькая служанка. Брандовъ встрѣтилъ обоихъ бранью. Служанка дерзко отвѣчала, что она была при барынѣ, которая никакъ не можетъ успокоить ребенка, онъ все еще плачетъ у ней на рукахъ; а малый пробормоталъ, взявъ лошадь за уздцы, что онъ вмѣстѣ съ Генрихомъ былъ при гнѣдомъ, который заболѣлъ рѣзью въ кишкахъ.
-- О, чортъ возьми! вскричалъ Брандовъ: -- проклятый Генрихъ, этого только не доставало! Я долженъ оставить тебя на минуту, или не пойдешь ли ты со мною?
Брандовъ, не дождавшись готтгольдова отвѣта, пустился бѣжать по двору. Ему нужно было узнать, что такое сдѣлалось съ гнѣдымъ. Да и у Цециліи есть дѣло въ дѣтской, она конечно, не скоро выйдетъ.
-- Что такое съ ребенкомъ? спросилъ Готтгольдъ.
-- Она упала въ ту самую минуту какъ барыня вернулась домой и какъ кажется сломала себѣ ручонку, отвѣчала дѣвушка, съ любопытствомъ осмотрѣвъ чужестранца своими сладострастными сѣрыми глазами, и бросилась въ домъ.
X.
Готтгольдъ пошелъ за нею черезъ сѣни въ комнату по лѣвую руку, и охотно пошелъ бы въ сосѣднюю комнату, откуда, въ то время какъ дѣвушка отворяла и затворяла дверь, слышался плачъ ребенка и голосъ женщины, уговаривавшей его. Это былъ ея голосъ -- нѣсколько ниже и мягче прежняго, какъ ему показалось, но за плачемъ ребенка онъ разслышалъ только нѣсколько звуковъ.
-- Бѣдное дитя, пробормоталъ онъ,-- бѣдное дитя, еслибъ я могъ помочь ей!
Его рука протянулась къ ручкѣ двери, но тотчасъ же опять опустилась. Если дѣвушка сказала ей, что онъ тутъ, то конечно она выйдетъ на минуту; во всякомъ случаѣ, Карлъ долженъ скоро возвратиться.
Онъ сталъ у открытаго окна и смотрѣлъ черезъ пустой дворъ на строеніе, куда пошелъ Брандовъ. Какъ онъ могъ такъ долго оставаться! Онъ опять повернулся лицомъ въ комнату, гдѣ уже становилось темно, и его взоры машинально устремились на картины и мебель, изъ которыхъ нѣкоторыя показались ему знакомы, въ то время какъ онъ внимательно прислушивался къ тому, что дѣлается въ сосѣдней комнатѣ. Но тамъ теперь все утихло, и среди этой тишины старые шварцвальдскіе часы стучали такъ внятно -- сначала онъ не слыхалъ ихъ,-- вечерній вѣтерокъ шелестилъ въ листьяхъ старыхъ липъ росшихъ у окна, а потомъ Веберъ опять не слыхалъ ничего, кромѣ кипѣнія своей собственной крови въ вискахъ.
Не случилось ли какого несчастія? неужели дитя...онъ долженъ узнать объ этомъ навѣрное.
Но онъ не успѣлъ еще сдѣлать шага, какъ дверь отворилась и вышла Цецилія. Дѣвушка ничего не сказала ей о чужестранцѣ; она вошла, чтобы взять кусочекъ полотна въ рабочей корзинѣ, стоявшей на одномъ изъ оконъ. Тѣнь отъ большаго трюмо падала на Готтгольда. Цецилія не видала его; устремивъ взоры на свѣтившееся окно, она подошла къ нему очень близко, какъ вдругъ остановилась и испуганно подняла обѣ руки но направленію къ темной фигурѣ. Вечерній свѣтъ падалъ на ея блѣдное лицо съ большими темными глазами, глядѣвшими на него съ неподвижностію стекла.
-- Это я, Цецилія.
-- Готтгольдъ!
Онъ не сознавалъ, что онъ раскрылъ объятія, и минуту спустя не могъ уже сказать: дѣйствительно ли прижималъ онъ се къ своей груди. Придя въ себя, онъ увидалъ, что стоитъ подлѣ нея у кроватки ребенка.
-- Гретхенъ играла съ дѣвушкой, не задолго передъ тѣмъ какъ мы возвратились -- и упала подвернувъ подъ себя руку. Я думала, что она только ушиблась; но становилось все хуже да хуже, она не можетъ уже пошевелить рукой и плачетъ при малѣйшемъ прикосновеніи,-- мнѣ кажется, она сломила ее здѣсь на сгибѣ.
Готтгольдъ нагнулся надъ ребенкомъ, который смотрѣлъ на него большими, но не испуганными глазами. Ему казалась, что онъ видитъ передъ собою глаза Цециліи.
-- Ты не новый ли докторъ? сказало дитя.
-- Нѣтъ, Гретхенъ, я не докторъ, но если мамѣ угодно, дай мнѣ взглянуть на твою руку,
-- Она такъ болитъ, сказала Гретхенъ.
-- Это скоро пройдетъ.
Готтгольдъ взялъ маленькую ручку и приподнялъ ее у плечнаго сустава и у локтя -- дитя спокойно допустило это; тутъ онъ осторожно провелъ пальцами по нижней части руки вплоть до сустава у пальцевъ и согнулъ немного ручной суставъ -- дитя тихонько застонало. Готтгольдъ положилъ ручку на покрывало и выпрямился.
-- Мнѣ кажется, я положительно могу сказать, что рука не сломана,-- это не больше какъ сильное раздраженіе сухихъ жилъ. Я бы желалъ сдѣлать простую перевязку, которая уйметъ у Гретхенъ боль, такъ какъ она не допуститъ ее шевелить суставомъ. Этого будетъ достаточно, пока пріѣдетъ докторъ. Можно?
Онъ говорилъ тихо, но дитя услыхало.
-- Позволь ему, мама, сказало оно:-- я полюбила новаго доктора гораздо больше стараго.
По блѣднымъ щекамъ Цециліи покатились двѣ крупныя слезы, и Готтгольдъ тоже почувствовалъ у себя въ глазахъ жаръ. Онъ спросилъ, нѣтъ ли какого нибудь бинта и разсказалъ какой именно ему нужно; бинтъ нашелся тутъ же. Въ то время какъ Цецилія свертывала его, Готтгольдъ сказалъ:
-- Хорошо что, участь живописи, я очень прилежно ходилъ на лекціи анатоміи и медицины, отчасти въ интересахъ моего искусства, а такъ же изъ любви къ самому дѣлу. Благодаря моимъ небольшимъ свѣдѣніямъ по этой части, я уже раза два помогъ тамъ, гдѣ не было подъ рукою никакой другой помощи, да еще въ одномъ случаѣ дѣло было нѣсколько хуже теперешняго. Еще разъ повторяю: тутъ нѣтъ и слѣда дѣйствительной опасности -- и я, если нужно, не колеблясь принимаю на себя отвѣтственность.
-- Я вѣрю вамъ вполнѣ.
Губы Готтгольда дрогнули. Она съ самой первой минуты и до послѣдней называла его "ты"; онъ иначе не называлъ ее наяву и во снѣ втеченіи этихъ десяти лѣтъ!
Перевязка была сдѣлана съ такимъ совершенствомъ, какого только могъ желать Готтгольдъ. Гретхенъ, уставъ отъ плача и не чувствуя теперь боли, склонила голову на сторону и повидимому дремала. Готтгольдъ возвратился въ прежнюю комнату -- и въ то время какъ онъ искалъ тутъ въ потемкахъ своей шляпы, имъ овладѣло чрезвычайно странное чувство.
Онъ въ сущности помнилъ, что сбирался къ Брандову разсказать ему о состояніи ребенка; но ему казалось, какъ будто бы онъ задумалъ сдѣлать этимъ что-то безполезное и даже неловкое,-- какъ будто бы Карлу Брандову такъ же мало дѣла до ребенка, какъ ему самому до лошади Карла Брандова,-- какъ будто бы рѣшать насчетъ ребенка могутъ только онъ да Цецилія -- и словно все это такъ и было всегда, а не въ теченіи какой нибудь четверти часа, и иначе не могло и быть.
