— Считаю, надо обождать, пока мины взорвутся сами, или же разминировать, — после долгого раздумья ответил Палкин. — Люди ведь...
Приблизилась к ним и Демина, уже принявшая комендантство над эшелоном.
— Ваше мнение, Зоя Петровна?
— Рисковать, проехать потихоньку, чтобы не потревожить бомбы.
— Не согласен.
Палкин громко позвал бригаду:
— Смирнов, Мухин, идите-ка сюда, обдумать надо.
Начальнику станции не понравилось поведение машиниста, но он терпеливо ждал: на такое предприятие надо посылать добровольцев. Будь Акулов машинистом, он ни минуты бы не колебался. Чтобы они не сомневались, Захар сам станет перед бомбой. Вместе с ними будет рисковать жизнью. Он понимал, что это напрасный риск, но другого выхода не видел.
Когда подошла вся бригада, Фотиев, все время молчавший, опять спокойно, коротко обрисовал положение, напомнил о сильном десанте немцев. Да десант и сам напоминал о себе: за рекой уже рвались гранаты, четко стучали пулеметы.
— Неприятель может закрыть выход и там, у Баратынской. Решит дело скорость.
Фотиев, как и начальник станции, ждал ответа.
— А ходячих можно провести пешком за бомбы? — поинтересовалась Демина.
— Там ходячих нет. Ходячие отбивают десант. Все тяжелораненые остались. Сама понимаешь, нельзя...
К Фотиеву подбежал посыльный, подал записку и громко спросил:
— Роща запрашивает: когда отправлены раненые?
Иван Сергеевич обвел всех взглядом, словно приглашая каждого дать ответ. И каждый решал задачу по-своему. Кочегар Мухин с перебинтованной головой спокойно смотрел на Акулова, готовый выполнить любой приказ. Помощник Смирнов о чем-то шептался с машинистом. Зоя смотрела на них, напряженно ожидая решения.
Фотиев разорвал пакет, прочитал записку и сказал:
— Дорога все время под обстрелом. Смелые люди требуются. Не вы — другую бригаду найдем, более надежную...
Жаркой пощечиной прозвучали слова коменданта станции. Но Палкин по-прежнему упорствовал. Акулов смотрел на него и не мог понять, боится машинист или не верит в полезность риска. Оценив, наконец, состояние Палкина,коротко приказал коменданту эшелона:
— Товарищ Демина! Через пять минут отправляемся!
Машинист понуро пошел к паровозу. За ним потянулись помощники, не узнавая своего командира.
Поднявшийся ветер разогнал тучи дыма, дневное солнце обожгло лица.
Палкин, побледневший, с опущенными и растрепанными усами, поднялся в будку и начал пробовать тормоза.
Акулов остался верен своему решению: отыскал место, где зарылась бомба. На бровке заметна яма с осыпанными краями и возле нее — вешка. Тут, в глубине, мина. Холодок страха пополз по коже, сжал сердце. Уйти? А чем он лучше Зои, старого машиниста, военного коменданта, которые рискуют каждую минуту? Фу-у, как стучит сердце! Вспомнилась Зоя, с карими глазами, с ясным взглядом, как тот вон клочок неба. Акулов распахнул ворот, сорвал фуражку, помахал:
— Вперед!
Ответный негромкий гудок показался Акулову очень бодрым, но во рту почему-то пересохло. Поодаль от путей взорвалась фугаска, комья грязи долетели до Захара Николаевича, запутались в его волосах. Он стряхнул их, вытер лоб. И снова не терпелось уйти подальше от этих бомб, от ежеминутной опасности, но он пересилил себя.
Палкин разогнал поезд так, будто бы впереди не существовало никакой опасности. Демина сжала плечо машиниста:
— Тише!
Трофим Федотович ничего не слышал и не замечал. Он смотрел на вешку, у которой стоял Акулов, и ему представилось вдруг, что рейс зависит только от желания вот этого человека, бесстрашно стоявшего над самой бомбой и легко машущего фуражкой над головой. И машинист поверил, что все обойдется благополучно: он с силой толкнул рычаги, увеличивая ход паровоза.
Впереди поезда неожиданно вырос черный столб земли. Ухнул воздух. Вверх подскочила бурая шапка пыли, застелив горизонт.
Палкин затормозил, но состав полз по инерции. Зое показалось, что они неотвратимо валятся в пропасть. Машинист дал задний ход. Демина даже не сразу поверила, что движение приостановилось. Торопясь, стала спускаться по лесенке будки: жив ли Захар? Где же он? Где?..
У места взрыва толпились люди.
В провал требовалось не меньше вагона балласта. А времени было так мало! Люди предлагали разное — каждый свое. Все торопились: состав могли обстрелять ежесекундно. Женщины опасливо обходили глубокую воронку, с ужасом представляя себе, что могло случиться, если бы машинист не остановил поезд.
Акулов прислушивался к советам, расставлял людей. Все еще билась мысль: «А если бы та, над которой стоял я?..»
Зоя обессиленно остановилась с ним рядом, перевела дыхание.
— Захар!
Он тихо, только для Зои, сказал:
— Родная; береги себя, родная...
За рекой не утихал бой. Десантники медленно пробирались к мосту, уничтожая последние заслоны. Их временно задержали у глубокой быстрой речки, на подступах к переправе. В случае прорыва создавалась явная угроза станции, санитарному эшелону, всему поселку. Но приказа о взрыве моста до сих пор не было. Связь с Рощей порвалась. И Фотиев принял решение самому возглавить оборону моста. Дела на станции поручил своему помощнику, деловитому молчаливому старшине.
Собрав бойцов из охраны поезда и часть железнодорожников, Фотиев направил их к мосту.
— Пусть Мороз связь подкинет, — попросил он Акулова, подходя вплотную. — Ну, Захар...
Они обнялись.
— Отправишь поезд, позвони! — крикнул он уже на бегу. — Ждем!
Вскоре Акулова позвал к телефону Фотиев: он был у моста и справлялся насчет восстановления пути. Волновало его и молчание Рощи: не забыли ли там о Шаромыше? На вопрос Акулова о положении у моста ответил коротко:
— Держимся... Но поезд отправляйте поскорее!
7
Екатерина Самойловна с помощью внучки опять перебралась в кресло, попросила вывезти коляску в сад. Очень тревожно и неспокойно было у нее на душе. Стрельба за рекой становилась все слышнее и слышнее. Больную не страшила смерть, но жаль было внучку, хотелось увидеть дочь. Когда взорвалась большая бомба, она твердо уверовала, что Трофим Федотович не вернется. Женщина раздумывала, кому бы поручить девочку. Соседи разъехались или попрятались. А если придут немцы? Что ж, немцы тоже люди. Не станут же они воевать с калеками да детишками малыми. Не звери же они...
— Оставь меня тут, Галя.
Остановились у полураскрытой калитки. Через переулок от дома Палкиных было видно движение на тракте. Поток людей там не уменьшался. Хмурые, озлобленные проходили они мимо, неся свои убогие пожитки.
Откуда-то из-за леса вывернулся самолет. С ревом промчался он над домами: люди бросились врассыпную, запрудили переулок. Упал хромой мужчина в овчинной шапке, не шевелится. Его обегают. Еще одна смерть...
А вражеский самолет вновь пронесся над людьми. Кто-то дико закричал, захлебнулся, смолк.
Екатерина Самойловна, дрожа не от испуга, а от жалости к людям, прикрывала голову внучки худыми трясущимися руками.
В калитку протиснулась пожилая женщина в запыленном дырявом тулупе. За плечами у нее был мешок, на руках стонал мальчик с перебинтованной головкой. Беженка злыми глазами поглядела на Екатерину Самойловну, которая своим креслом загораживала ей дорогу дальше, во двор.
— Пусти, барыня! — прохрипела она, отталки-еэя кресло в сторону. — Сиди, жди. Отольются вам наши слезы.
— Опомнись, бабонька! Бог с тобой! Неходячая я...
Екатерина Самойловна возмущенно поправила на коленях платье и хотела что-то добавить, но тут же взяла себя в руки, поняв раздражение путницы.
А та присела под яблоней и, не считаясь с тем, что глубоко обидела хозяйку, попросила:
— Пить бы...
Галя подала беженке ковш с водой, стала впереди бабушки, готовая в любую минуту прийти ей на помощь.
Напоив ребенка, женщина смочила себе голову, посадила сына рядом.
