Удивление немного развеяло туман перед глазами и новая порция «Клюквенной» замерла у самых губ.

- Как ты догадался?!

- Знамо, дракон, — понимающе выдал старик. — Думают, что знают все на свете. Не обращай внимания и скоро ему надоест.

- Да… вот только, — для храбрости я опрокинул стопку в себя, — я ошибся на уроке. — В голове отчаянно путались мысли. — Дважды.

Хм-м-м, — промычал друид. — Нехорошо.

Замечание ранило больнее издевательской бравады рептилии. Так стыдно мне не было никогда. Я приложился прямо к горлышку.

- Забылся? — тихо прошелестело над головой.

- Нет. Перенервничал и сам не заметил, как оговорился.

- Велика беда.

- Он сказал, что пойдет к директору и я буду жить на помойке. — Язык слушался плохо, мысли еще хуже.

- Ну-ну. Это он так, припугнуть тебя решил.

- За…- оглушительный ик вырвался помимо воли, — …чем?

- Кто его знает. Скучно ему, наверное.

Довод показался бы мне неубедительным, будь я в более вменяемом состоянии. А так я согласно кивнул.

- А вдруг нажалуется? — Глаза закрывались сами собой.

- Не нажалуется. Спи, росточек, спи…

Сон сморил меня в теплых объятьях чистой энергии.

- Не нажалуешься ведь, дракон?

- С чего взял? — донеслось с противоположного края поляны. Шайс вальяжно расположился на массивной ветке, где-то в глубине, не соблаговолив показаться.

- Не позорься наветом, вечный.

- Стану я слушать, старый пень.

- Отец твой слушал, и ты прислушайся. И эльфа моего не обижай. Один он остался.

- Извини, не припас платок.

- А зря, — разнесся шелест, встрепенувший каждую травинку, каждый листок. Волосы дракона зашевелились, сила друида расползлась вокруг, покрывая все живое. — Никогда не знаешь, что пригодится.

Шайс фыркнул.

- Уважение не то, чего стоит стыдиться, вечный.

- Предлагаешь проникнуться уважением к эльфийскому детенышу?

- Предлагаю проникнуться уважением ко всякой жизни. Жизнь — священна.

Тихий ветер обласкал нежным прикосновением древний дуб и потянул робкие всполохи эфира к дракону.

Шайс молчал.

====== Глава 8 На берегу Лихой ======

«Убейте меня», — кружилось в голове спутанным клубком. Отупляющее болью копошение все никак не желало униматься, даже когда я нашел в себе силы добраться до умывальника и окунуться в прохладную воду. Поняв тщетность титанического усилия и наивную надежду на то, что мне удастся легко отделаться, я спустился вниз.

Точнее сполз, держась за перила и неуклюже переставляя ноги со ступени на ступень, молясь всем духам, чтобы из-за собственной глупости я не свернул себе шею. Тогда на руках у шефа Верна окажется два трупа вместо одного.

Заварив себе настой из трав, я перекочевал в небольшую гостиную, мостившуюся напротив кухни.

Любимое кресло, куда я поспешил забраться с ногами, пригрелось у окна. Отсюда открывался отличный вид на лужайку у восточной стены и дуб, раскрывший лохматую крону над прохудившейся крышей.

Однажды я решил починить местами поврежденный дерн. Желание мое скорее было вызвано жаждой деятельности, чем бытовыми неудобствами, поскольку с потолка никогда не капало. Берестяной настил не требовал починки, единственное, что ложилось на мои плечи — заменить потрепанные пласты почвы.

Я заранее подготовил пару простых заклинаний, присмотрев их в учебнике по магическому ремонту и домоводству. И вот, оказавшись на вершине и уже собираясь приступать к задуманному, я услышал возмущенные причитания хранителя над головой — того самого дуба, посаженного далеким прадедом в незапамятные времена у только что возведенного дома.

Дуб возмущался неуважительным отношением к старшим, рассерженно шурша о тех временах, когда хранителей ценили и доверяли, советовались и прислушивались, а нынешняя молодежь ни на что не обращает внимание и даже не замечает, как замечательно сторож несет свою службу, не только охраняя дом, но и заботясь о его состоянии по мере сил.

Все, что мне оставалось — беспомощно открывать и закрывать рот, впечатлившись тирадой старика, который раньше только и делал, что бурчал себе под нос нечто настолько неразборчивое, что приходилось прислушиваться, и не каждый раз удавалось разобрать.

Взрослея, я стал понимать его немного лучше, привыкнув к своеобразной манере старческого бухтежа и недовольства. После смерти родителей необходимость в напряжении собственного слуха и вовсе отпала, я не просто слышал хранителя, я ощущал его настроение: его волнение, радость теплым лучам и негодование на задерживающихся птиц, взявших на себя обязанность выклевывать бесцеремонно забивающихся в щели изъеденной коры насекомых.

В наслаждении заваренными травами и размышлениях о прошлом напряжение медленно таяло вместе c головной болью — как вдруг я застыл и выпучил глаза.

Секундочку, а каким образом я оказался дома?

Удивительно, но я совсем не помнил обратного пути.

Говоря начистоту, в моей жизни случались моменты, требовавшие обязательного присутствия алкоголя. Никогда не забуду радость во время вручения аттестата и горе, сопутствующее исчезновению родителей из этого мира. Оба раза я упился вусмерть, но даже тогда помнил примерную цепочку событий, теряя из копилки воспоминаний детали, нюансы, настроения, но не такие важные моменты, как, к примеру, процесс возвращения домой, безусловно потребовавший от меня немалых усилий, учитывая мое нынешнее самочувствие.

Несмотря на все старания, я так и не смог ничего вспомнить.

Наклонившись ближе к окну, я толкнул створку наружу, позволяя прохладному осеннему воздуху наполнить комнату. Редкие колючки попытались скользнуть под просторный домашний халат, но я вовремя хлопнул себя по плечам и ногам — назойливые мошки рассыпались в стороны.

Я свистнул, и мой вчерашний провожатый уже через секунду ворвался внутрь. Довольный тем, что его пригласили на огонек, ветер весело пронесся по комнате (хорошо, что я хотя бы закрыл дверь гостиной, иначе долго бы пришлось разбирать устроенный бардак). Растрепав занавески, скользнул по краю скатерти, украшавшей небольшую тумбу напротив меня и чуть не свалил старинные фарфоровые статуэтки, принадлежавшие этому дому так же, как и все остальное убранство; попробовал толкнуть висевшее над тумбой зеркало (не тут-то было — довольно ухмыльнулся я — весила стекляшка прилично, даже без резной рамы, выполненной из камня).

Потерпев неудачу, неугомонное существо ринулось в противоположную сторону и тряхнуло сервант со стеклянными дверцами, предусмотрительно запертый на ключик (к этому меня приучила мама, объясняя, что посуда и столовые приборы не игрушка), однако громадина дрогнула, недовольно лязгнув богатством.

Я свистнул еще раз, привлекая внимание забывшегося гостя, и он прислушался, тут же позабыв о скабрезном занятии.

- Соскучился, конечно, — подтвердил я чужое предположение. — Хорошо погулял вчера?

И стены загудели от сбивчивого многоголосого рассказа о приключениях путешественника.

Побродив со мной по поляне, он отправился на восток, побегать наперегонки с ушастыми. Зайцы регулярно устраивали забеги на скорость и мой приятель часто присоединялся к ним на правах почетного гостя, как он сам полагал. Затем он приставал к кикиморам на болоте, путая их донельзя сбившиеся колтуны водорослей вместо волос. Дамы благодарили, видя в шалости искусную руку мастера. После он носился с птицами высоко над облаками, а потом пугал ночных путников на дороге, стягивая с них капюшоны исподтишка. А потом…

Я поспешил вставить слово, пока у меня еще была такая возможность:

- Гораздо интереснее, чем я. А ты не помнишь, как я добирался обратно?

Прохладный хоровод прикосновений слегка утих.

Та-а-ак.

- Значит, не помнишь?

Сбивчивые оправдания вперемежку со свежими сплетнями, домыслами о погоде и прочей ерундой посыпались на меня, как из рога изобилия. Что-то этот болтун прозрачный недоговаривает.

- Ладно. Просто я подумал, что если кто и знает, то ты. Значит, ошибся.