Мы тут же уехали. Я ещё злился на отца, что тот не дал как следует оплакать нам обоим утрату, сорвавшись с места сразу после похорон. А после оказалось, что Тед Салливан, честный работяга, просто-напросто скрывался от коллекторов.

Повзрослев, я потребовал, чтобы он мне всё рассказал, и отец сдался, выложив правду.

Первые два года после смерти папы были самыми трудными. Мы меняли города каждые пару месяцев. Отец брался за любую работу и пахал до седьмого пота. Так он сумел расплатиться с «частными займами», как он их называл, а когда бегать по стране пришлось меньше, начал выплачивать кредиты банку.

Мы всё ещё были должны банку, но по сравнению с той суммой, которая висела на нас вначале, остаток выглядел почти смешным. Впрочем, мы не расслаблялись. Я давно перестал требовать от отца новые шмотки, и теперь скорее ему приходилось уговаривать меня приобрести хоть какую-нибудь обновку.

У нас даже получилось откладывать, но эта рента похоронила наши скромные сбережения. Оставалось надеяться, что всё это было не зря.

Так что о друзьях я вспоминал редко.

Хорошее всегда быстро заканчивается и прогулка тоже подошла к концу. Больше Лас меня ни о чём не спрашивал. И я снова отметил, что при нём я не только не смущался, но и не чувствовал себя скованно. С ним было удобно молчать.

На биологии меня ждал неприятный сюрприз — мы препарировали лягушку.

Переступив порог класса, сбежать я уже не мог. Оставалось надеть специально выданный фартук и встать за стол.

Пары у меня не оказалось и учитель, мистер Тодрог, поставил меня третьим к двум омегам. Те скривились, выказав своё мнение по этому поводу, но спорить или открыто перечить учителю никто не посмел.

Учитель напомнил о правилах проведения препарирования, затем подсказал основные моменты, касающиеся устройства тела земноводного, и наконец, указав на задание, расписанное на доске пошагово, велел приступать.

Омеги шустро взялись за дело, надев латексные перчатки и очки. Достали умерщвлённое животное из пластиковой коробочки, положили на металлическую пластину, похожую на поднос. Один из омег согнул суставы животного так, чтобы положить её ровно на спину. Другой взял скальпель и разрезал плёнку рта, оттянул кусок надрезанной кожи ниже, открывая пищевод и длинный тянущийся язык.

Новые разрезы планомерно делили тело животного на части. Щипцами омеги оттягивали кожу, разводили края, оголяли органы.

От увиденного меня настойчиво замутило. Я не сразу заметил, как вцепился в край стола. Желудок неожиданно сократился и я понял, что не успею добежать до туалета — обильный обед рванул наружу. Всё, что я успел, это схватить мусорную корзину для отходов во время занятия и уткнуться туда лицом.

Когда я закончил, в классе стояла оглушительная тишина.

— Салливан, ты освобождён от урока. Иди в медкабинет.

Не глядя по сторонам, я подхватил рюкзак и пошёл на выход.

— И будь добр, прихвати с собой корзину, — попросил учитель будничным тоном.

Мне пришлось вернуться к столу.

— Нечего было обжираться в столовой, — услышал я в абсолютной тишине ехидный голосок Рича. Все услышали.

Не отрывая глаз от пола, я покинул кабинет, неся в руках пакет с собственной блевотиной.

========== Агония ==========

Урок биологии был последним, поэтому, выкинув пакет в туалете и там же приведя себя в порядок, я направился прямиком домой, даже не думая заходить в медкабинет. Чем они могут мне помочь? Разве что предложат пустить по вентиляции какой-нибудь газ и у всех внезапно отшибёт память?

Ждать Ласа я тоже не стал. Не удивлюсь, если новость про то, как я облажался на биологии, достигнет его ушей раньше, чем он преодолеет один лестничный пролёт. Думаю, после такого его совесть чудесным образом восстановится и он больше не станет мне докучать. Что ни говори, а репутация вещь хрупкая и не стоит подвергать её проверкам на прочность.

Навязываться и напоминать об уговоре по поводу обедов и бесплатного транспорта я не стану. Собственно, это была даже не моя идея. Но за новые мокасины — спасибо.

Остановившись посредине тротуара, на котором не было никого кроме одинокого собачника с биглем, я посмотрел на обувь. Перекатился с пяток на носки и обратно. А затем ещё раз.

Натуральная кожа, эластичная подошва. В них было так же удобно, как и в домашних тапочках. Нога не потела и я почти не чувствовал свезённых мест. Размер подходил идеально.

Отличная обувь, — утешил себя я, вспомнив вампира добрым словом и пожалев, что всё-таки не поблагодарил его утром. Больше возможности заговорить с ним точно не будет.

Я лениво волочил ноги по дорожке, чувствуя усталость. На ум пришла дурацкая фраза: вся тяжесть мира лежала на его плечах. Я не был склонен драматизировать и ударяться в панику, но то, что будет завтра, немного пугало… сильно пугало.

Те, кто позволял себе неслыханную роскошь опозориться прилюдно, навсегда попадали в категорию лузеров. И если раньше я стоял за внушающей ужас чертой всего одной ногой, не сделав по сути ничего особенного, то сейчас очутился по ту сторону баррикады и обратного пути для меня не было.

Не знаю, какие формы унижения приняты в Истрет Хай, но готов спорить на лучшую обувь, которая когда-либо у меня была, что скоро я это не только узнаю, но и опробую весь арсенал на собственной шкуре.

Плакать по этому поводу я не собирался. После похорон папы я вообще не часто это делал, да и проблемы с одноклассниками тоже случались. И всё же хотелось собрать вещи и уехать из дурацкого городка навсегда, позабыв название, но отчётливо запомнив место на карте, в котором я никогда не должен очутиться снова.

Вернувшись домой, я позволил себе походить из угла в угол. Я часто так делал, когда не мог успокоиться. Пошёл посидел на качелях, а когда наручные часы показали, что время занятий официально закончилось, тяжело выдохнул, представляя, как ребята, с которыми я был на биологии, ринулись из класса наперегонки друг с другом, желая стать первыми, кто повергнет в шок небольшое население Истрет Хай историей о придурковатом тошнотике.

Вдалеке послышались глухие удары грома. Кажется, эти колокола звонили по мне.

Погрустив на качелях ещё десяток минут, я побрёл к дому, бросив взгляд за калитку. Там, как и ожидалось, никого не было.

Сказка закончилась, Энди. Пора просыпаться.

Отец получил заслуженный ужин из макарон и кетчупа. Поинтересовался, как идут дела и отправился в гостиную смотреть телевизор.

Просидев в спальне битых три часа, я сдался, отодвинув учебники и тетради. Толку от моих усилий не было никакого — все мысли крутились вокруг идиотской школы.

Чему быть, того не миновать, — кивнул я собственным мыслям. Даже если меня не станут называть идиотом, это мало спасёт положение, поэтому я вполне могу позволить себе один день бездействия.

Время давно перевалило за одиннадцать, а из гостиной доносились возбуждённые реплики комментатора — шла серия игр за кубок. Я решил проверить, как там отец.

— Па, эй па, — растолкал я сонного отца.

Он едва разлепил глаза, понял, что уснул за просмотром и, небрежно потрепав меня по макушке, отправился спать.

Я сел на диван, посидел минуту, тупо пялясь в телек, а затем вытянулся на мягкой проваленной и сильно истёртой сидушке. Отметил, что диван всё также пах нафталином и древностью, закрыл глаза и уткнулся в него носом.