Алияс приблизился к одной из коек. Вдохнул глубже. Сногсшибательный аромат молодого альфы был ясно отмечен следами естественных телесных процессов, равно как и эмоциями, которые успел испытать тот.

От Шайса же пахло физической болью. Он был ранен в грудь. Колотая рана. Глубокая. Но жизни его ничего не угрожало.

Алияс ощутил запах чужой крови, стоило Шайсу оказаться в стенах Холделы. Смертельной опасности не было, и он приказал себе ждать. Гинтами помог ему, сам того не зная — теперь утром у него будет повод обратиться к капитану с просьбой посетить раненого, не придумывая способ узнать о случившемся из третьих уст, которые ещё предстояло отыскать. Одир ему более чем симпатизировал, издавая вполне характерные флюиды, повода не удовлетворить просьбу не было. Сам о том не подозревая, завтра капитан даст ему возможность поговорить с Шайсом о побеге.

Запах другой боли, исходившей от тела дракона, носил иную природу. Боль душевная пахла тлеющим от бесконечного солнца песком, чем-то неуловимо напоминая запах погибшего мира. Его отголоски чувствовались тем явственнее, чем дольше Алияс пребывал в изменённом теле. Новую остроту запах приобрёл после того разговора в подсобке — Шайс потерял надежду, позволив Алиясу добиться своего.

Взгляд коснулся подёрнутых тьмой черт. Алияс убрал со лба Шайса локон, огладив лоб, словно пытался разгладить морщинку залёгшую меж чёрных бровей.

Глядя на дракона, прикованного к постели вот уже во второй раз, эльф помимо воли ощутил жалость и сожаление о том, что не смог уберечь его.

Это казалось странным и не имевшим смысла — он не может скрыть его от всех опасностей, которых наверняка будет ещё много на его жизненном пути, ведь их карты жизни отмечены разными дорогами.

А боль душевная? Разве не он сам явился её причиной?

Алияс прекрасно знал, что Шайсу будет больно когда он наконец поймёт, что между ними ничего нет и быть не может. Знал, на что шёл.

Так к чему эта ненужная горечь?

Оставив Шайса, Алияс нашёл всё, что ему могло пригодиться к завтрашнему дню. Взял нужные медикаменты для Шайса и того омеги. Подумав немного, захватил больше успокоительного, оно могло понадобиться не только тому несчастному, но и Гинтами, если приятель надумает отправиться с ними.

Перед тем, как оставить палату, Алияс не стал противиться желанию снова приблизиться к пострадавшему. Он сделал это только ради того, чтобы удостовериться, что его помощь в отсутствие доктора не требовалась. Запах дал ожидаемый ответ — всё было в порядке, но Алияс всё медлил, не спеша отвернуться.

Новый Шайс был так похож на того, кого он знал и любил, и в то же время был совершенно другим.

Такой молодой.

Наблюдая за тем как растёт и мужает Шайс, Алияс помимо воли чувствовал к дракону нежность. Но не ту, что существовала между двумя любовниками годы назад. Было в этом чувстве так много желания позаботиться, предостеречь, отвести беды.

И Алияс делал это, лелея молодого дракона. Потворствовал Шайсу, будучи регентом, приглядывал, занимая место учителя в академии, и ждал, когда тот окрепнет и встанет на ноги. Когда наконец превратится в того, кого он знал. В этом, как он понял позже, и заключалась его главная ошибка.

И всё же, заботясь сначала о ребёнке, а затем приглядывая за юношей, он был счастлив. Сердце переполняла любовь.

Но даже оттолкнув от себя Шайса, Алияс ощущал всё ту же нежность, которая окутывала его каждый раз при взгляде на буйного высокомерного молодого дракона там, в Нагорьях.

Здесь это привычное и всё же не до конца понятое чувство только окрепло, набралось сил. Сейчас Шайс мало чем отличался от обычного человека. Он был молодым и неопытным, а теперь стал таким уязвимым. Его хотелось взять под крыло и отвести беды… как он делал это всегда, заботясь о неразумной ящерке.

Что за странная игра разума? Наверное, это не более чем жалость к страдающему существу. Но Шайс был драконом, а драконы не нуждались в жалости и сочувствии. Никто из них.

И всё же верить в это, глядя на молодого ящера, лоб которого покрывала испарина, было непросто.

Нет чешуи, нет магии.

Пройдут сотни или тысячи лет, пока дракон возмужает, закалившись в огне испытаний и невзгод.

А сейчас он просто юноша. Не виноватый в том, что судьба распорядилась ими по своему усмотрению.

Коснувшись красивого лица ещё раз, Алияс улыбнулся. Такой знакомый, но совсем другой.

И другие чувства теплились в груди Алияса.

Уже давно.

Ему следовало обратить внимание на это ещё в академии, но он не сделал этого, предпочитая ожидать своего потерянного и горячо любимого дракона.

Пора, — приказал себе Алияс, отдёрнув руку. Жизнь продолжается и у него ещё масса незаконченных дел.

Унося с собою лекарства, он направился в ангар, чтобы выбрать машину для завтрашнего путешествия в Либию.

========== Дороги ==========

Жуткая головная боль ждала Гинтами поутру. Он, казалось, забылся тревожным сном, но облегчения это не принесло. Только в умывальной, поймав многозначительный взгляд Алияса, он наконец вспомнил, о чём они вчера говорили.

Приведя себя в порядок, омега поспешил на завтрак, стремясь оказаться в Обеденной как можно раньше. Но стоило переступить порог, как на него напала жуткая медлительность. Сначала он долго выбирал салат, затем вернулся за салфетками, а после вспомнил о приборах, не мог определиться между чаем и субкофе целую вечность. Всё это длилось ровно до того момента, пока в Обеденной не возник Тэж.

Заметив омегу, Гинтами схватил свой поднос и прытко проложил себе дорогу в толпе.

— Доброе утро, — поздоровался он, возникая прямо перед Старшим омегой.

— Доброе, Гинтами. — Взгляд Тэжа тут же наполнился серьёзностью. — Хочешь закончить разговор сегодня? — негромко спросил он, озираясь.

— Э, не совсем, — говорить о том, на что намекал Тэж, у Гинтами не было никакого желания. — Я бы хотел попросить о встрече с Диертом, если можно.

— Конечно. Я всё устрою. А после нам всё-таки нужно закончить разговор, — назидательно повторил он, на что Гинтами согласно кивнул и уже собирался отойти, когда Тэж его остановил. — И, Гинтами, не говори о том, что ты видел, Диерту. Он ни о чём не знает, и будет лучше не добавлять ему сейчас забот. Ты уже наверное слышал, что на отряд напали. Не тревожь его понапрасну. Договорились?

Гинтами снова кивнул, потупив взгляд.

— Вот и отлично, — благосклонно улыбнулся Старший, и Гинтами наконец отошёл.

Тэж сдержал своё слово, в отличие от Гинтами. Как только его вызвали в подсобку, где он нашёл Диерта, смявшего его в удушающих объятьях, Гинтами выложил ему всё.

— Подожди, Гинтами, подожди. — От потока информации, вылившегося из уст омежки, у Диерта закружилась голова. — То есть ты хочешь сказать, что кто-то устраивает подпольные бои, разыгрывая тело омеги?

— Да! — воскликнул Гинтами, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. — Это было так ужасно, так ужасно, Ди! Я чуть было не полез, но Алияс меня остановил. Не знаю, что бы они со мной сделали!

Две влажные дорожки расчертили порозовевшие от возбуждения щеки, пока Гинтами продолжал невероятный рассказ о том, как Алияс вывел его с нижних уровней и запретил кому-то рассказывать, но он не выдержал и поделился с Тэжем, думая, что тот придумает что делать, раз уж его, Диерта, нет рядом. Но, как оказалось, тот всё знал.

— То есть Тэж знает об этом? — раздражённо переспросил Диерт. Рассказ Гинтами выглядел фантастическим от начала и до конца. Но, похоже, омегу это совершенно не смущало, раз он не постеснялся добавить в свои небылицы других, тех, у кого Диерт мог попросить подтверждения.