Последним в вагон поднялся Муц. Оглядел шедший к полустанку большак — не покажется ли кто-нибудь, не подбежит ли к нему, упрашивая остаться или забрать с собою, но Йозеф уже попрощался с Анной, да она и не пришла.
Вскорабкался вверх по ступенькам, закрыл вагонную дверь. Как только поезд тронулся, чехи и впрямь грянули «ура!», а после, с криком, с топотом, дробно барабаня прикладами об пол, стали смеяться и перешучиваться, точно уже вернулись в отечество.
Стоя в тамбуре, Муц наблюдал, как исчезает Язык. Поезд двигался медленно, с лязгом, поскрипом. Миновали разбитую дрезину. Самарина так и не отыскали. Маловероятно, чтобы Кирилл вернулся в город, и вряд ли он вновь привнесет туда смуту. С чего бы ему возвращаться? Отчаянное стремление оставить город и двинуться на запад уже выдавало и решимость его, и готовность единомышленников подрывать новые большевистские порядки. Конечно, если только прежний бес разрушения не нашепчет, что лучший выход найдется в сотрудничестве, а не в борьбе с красными. В конце концов, к чему уничтожать нескольких чиновников, если можно устрашать, истребляя их как класс — сотнями тысяч? При таких ужасах… нет, есть нечто таинственное, непостижимое в том, как сам бунтовщик столкнулся с противодействием: дух разрушения подтачивал его же изнутри, и всё тот же злокозненный ум, что так живо вообразил никогда не существовавшую каторгу в Арктике, побудил отправиться в подлинное путешествие к настоящим Белым Садам, с обычной своей непреклонностью, хотя и по другой причине — ради одной, знакомой страннику женщины, и оказался готовым преступить через что угодно, лишь бы достигнуть цели.
— Жаль, Нековаржа нет, — признался Броучек, встав рядом с Муцем.
— Да, холодно, — произнес Муц наобум.
— Не оттого только, что он бы нам отопление починил. Теперь никогда уже общество барышень не принесет прежней радости — ведь я знаю, что Нековарж не будет после донимать расспросами о том, как устроены женские чувства. — Собеседник Йозефа смешался. — И не грусти, братец, о вдове. Есть в Иркутске одно местечко, которое поможет тебе развеять тоску. — И Броучек принялся перечислять бордели, в которые можно заглянуть, продвигаясь по Великому белому пути по Транссибирской магистрали: от Красноярска к Иркутску, мимо Байкала, от Яблонового хребта — к самому северу Даурии, перейти китайскую границу по Амуру, а оттуда — в Японское море. Чтобы добраться до Владивостока, уйдут месяцы, и всё равно — лишь половина пути окажется пройдена.
— А как мы будем Америку на поезде переезжать? — беспокоился Броучек. — Что, если по дороге придется сражаться, как здесь?
— Вряд ли биться станем.
— Но разве там не то же самое? Я же читал, фильмы видел… Равнины да леса, вместо тунгусов — индейцы, снег да жара, вместо Уральских гор — Скалистые, а вместо казаков — ковбои… Разве в Америке, братец, нет красных?
— Есть. Вот только американские большевики по Колорадо на бронепоездах не разъезжают…
Поезд проехал мимо Девельчена: беловолосый продвигался на запад, прочь от путей, и вел Омара по снегу, достигавшему верха конских бабок. Тело шамана было привязано к лошади.
Среди всех уговоров труднее всего для Муца оказалось убедить красноармейцев расстаться с жеребцом и отдать коня туземцу. Скакун долго не протянет… Ну и пусть.
Йозеф не вполне представлял, что станет делать ученик шамана; знал только, что похороны наставника будут включать в себя подвешивание берестяного кокона с телом на рослую лиственницу, где покойного оставят раскачиваться на ветру. Может быть, и Омара закутают в бересту и рядом подвесят? Не станет ли конь шаманским скакуном, вожделенным ретивым жеребцом, на котором старик вознесется в Верхний мир, оставив позади оленей и собственное пьянство? И под напевы талисманов в потоках эфира, с пылающими, точно горнило, тремя глазами, с бубном в одной руке и бутылью самогона — в другой, с дымящейся во рту жвачкой из мухоморов, унесется шаман верхом на духе балашовского коня, куда только пожелает, по собственной воле и вопреки чужой, в Верхний мир, и расхохочется прямо в лицо богам…
БЛАГОДАРНОСТИ И ПРИМЕЧАНИЯ
Своими знаниями о секте кастратов, называемых в России «скопцами», я обязан двум монографиям. Это La Secte Russe Des Castrats — французский перевод книги, написанной Николаем Волковым в 1929 году, с великолепным предисловием Клаудио-Серджио Ингерфлума, Communistes Contre Castrats, и «Хлысту» Александра Эткинда. Гимн скопцов из предпоследней главы романа заимствован из первого произведения. Вопреки преследованиям со стороны советских властей, секта, по-видимому, сохранилась до середины XX века. Ингерфлум ссылается на изданную в 1974 году русскую книгу «Из мира религиозного сектантства», автор которой А. И. Клебанов в 1971 году встречал кастратов в Тамбове, Крыму и на Северном Кавказе. Номер советского журнала «Наука и религия» за 1962 год содержит статью «Обломки кораблекрушения», описывающую случаи ритуальной кастрации, имевшие место после Второй мировой войны.
Судя по недавним беседам с чехами, в самой республике история Чехословацкого корпуса малоизвестна вне академических кругов, по крайней мере молодому поколению. Многие российские исследователи Гражданской войны упоминают о корпусе вскользь, однако единственный попавшийся мне подробный отчет на английском языке — монография Джона Бредли от 1991 года, «Чехословацкий корпус в России, 1914–1920». Автор сообщает, что последние из 67 739 чехов отправились из Владивостока на японских судах 2 сентября 1920 года, положив тем самым конец своей сибирской одиссее. Читателям, знакомым с «Похождениями бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека, вероятно, известно, что он (Гашек) сражался в России во время Гражданской войны, но не в рядах корпуса, а на стороне красных. Полученный в России опыт лег в основу сборника рассказов писателя, озаглавленных «Красный комиссар» и переведенных сэром Сесилом Пэрроттом.
Имеются документальные свидетельства о практиковавшемся среди российских и советских заключенных обычае брать с собой при побеге наивного сообщника в качестве пищи. Статья в «Словаре ГУЛАГа» Жака Росси, озаглавленная «корова», начинается следующими словами: «Человек, предназначенный на съедение; для этой роли подходит ничего не подозревающий простак, любой из преступников-новичков, приглашенный старшими товарищами к побегу… если во время бегства запасы продовольствия иссякают и возобновления их не предвидится, то „корову“ убивают…» Росси отмечает, что обычай существовал задолго до советских лагерей и впервые упомянут в российском врачебном журнале в 1895 году. Первым о подобной практике мне рассказал Рубен Сергеев из московского представительства «Гардиана».
Выражаю признательность президенту организации «Арун» в городе Тура Эвенкийского автономного округа, подарившему мне «Эвенкийский героический эпос» — подарок, от которого я тогда пытался невежливо отказаться, думая, что никогда не прочту эту книгу. Но я заблуждался.
Благодарю жителей Туры, Красноярска, Енисейска, Норильска, Новосибирска, Кузбасса и Чукотки за гостеприимство и терпение, проявленные во время моих странствий, а также «Гардиан» и «Обсервер», благодаря которым мои путешествия оказались возможны.
Вероятно, российские читатели узнали в романсе Самарина написанное в 1901 году стихотворение Иннокентия Анненского, которое я попытался перевести на английский язык. Впервые я познакомился с этим произведением в гораздо более позднем варианте, переложенном Александром Сухановым для исполнения на гитаре. Впоследствии выяснилось, что Суханов внес в первоначальный текст некоторые изменения, однако же переводил я именно его версию.
Приношу извинения чешским и словацким читателям за то, что решил передавать чешские и словацкие имена и фамилии без диакритических знаков. Я также следовал принятой в английской литературе традиции обозначения ударных слогов в русских фамилиях. В слове «Самарин» ударение должно падать на второй слог, «Балашов» — на последний.
