Да, Кэти ходила туда два или три воскресенья подряд, пока ребенок был в инкубаторе, чтобы набраться смелости. А потом когда она смогла забрать ребенка и присматривать за ним, она больше никуда не выходила из дома. Джефф тогда сам пришел и предложил свои услуги.

— А Лили, — настаивала судья, — выходит, вы с ней не виделись до совершения преступления? Вы даже ей не позвонили ни разу, пока Джефф работал у вас дома? Вам не кажется это странным? Вы осознаете, что подобное игнорирование Лили говорит лишь о тесном контакте между вами и Джеффом, и не исключает, что вы намеренно скрывали от нее любовную связь?

С того момента, как Джефф позвонил ей в дверь, и было совершено преступление, не прошло и двух месяцев. И эти два месяца были заполнены новыми заботами о ребенке, вялотекущим конфликтом с матерью, преждевременным возвращением на работу. Она призналась, что старалась не быть дома. И потом, их отношения с Лили такими всегда и были. Они многие годы были рядом, а потом Лили исчезала. Она исчезла на все время учебы в институте, потом снова возникла в юротделе, и опять исчезла, пять лет о ней ничего не было слышно, а потом она появилась в родильном отделении больницы. Конечно, Кэти понимала, на что намекала судья. Лили на сей раз никуда не уехала, Кэти сама не подавала признаков жизни. Джефф постоянно находился в ее доме, подруги должны были видеться чаще.

Именно потому что Джефф был возле нее, она не испытывала необходимость видеться с Лили. Он ей каждый день рассказывал, как она. У Лили было много дел на свалке, она с самого утра принимала машины, лучшие перепродавала, а от остального избавлялась. По вечерам приходил Джефф и сбывал лучшие детали перекупщикам либо механикам-самоучкам, которые сами чинили свои железяки. А целый день он, кажется, подрабатывал «халтурами» у разных людей. Кстати, Лили днем ему часто звонила на мобильный.

— Лили знала, что он работает у вас?

Конечно, она ведь сама направила его туда. Он же сразу так и сказал, что пришел от нее. И должен был ей сообщить, когда вернулся тем вечером на свалку, что берется за ремонт.

— А вы сами, Кэти, как-либо ей об этом сообщали?

— Нет.

— Почему?

Откуда ей знать? Все из-за самого первого дня. По нормальному сразу после ухода Джеффа она должна была позвонить Лили, поблагодарить ее, рассказать, что они договорились поменять электропроводку в доме. Она не позвонила, Джефф же сам должен был отчитаться об их встрече. Позвонить — это означало, принять меры предосторожности по отношению к Джеффу, принимать которые не было необходимости. Установить за ним своего рода слежку. Зачем?

К тому же с телефоном у нее были довольно сложные отношения. Она использовала его, как ее бабушка, кратко и по срочному делу. Домашний телефон был еще со времен Мафусаила, тяжелый, из черного бакелита с круглым циферблатом, в дырки которого нужно было вставлять палец. Он был нужен в исключительных случаях, а не для болтовни, ее так учили в детстве. Телефон не должен быть занят, то есть должен молчать. На работе у нее был другой аппарат с кнопками, многоканальный, очень профессиональный. Но даже таким она не часто пользовалась, звонков ей поступало куда больше, чем она их делала сама. Мобильный? У нее его не было. В отличии от Тони, который буквально жил с телефоном в руке и в ухе от звонка до звонка. Она и к жизни так относилась, как к телефону. Не звонила, не звала на помощь.

— Вериться с трудом, особенно, когда обвинитель представит количество звонков, которыми вы просто затравили Джеффа, он так и сказал «затравила», пока длилась ваша… связь.

Да, она звонила ему, как сумасшедшая, как маньячка, в полном отчаянии. Судья же должна понимать, это был крайний случай, как звонок в пожарную или в скорую, короткий разговор, чтобы позвать на помощь.

— Значит, вы не стали связываться с Лили в первый день. А на завтра, а весь последующий месяц?

Именно потому, что она не позвонила в самый первый день, потом уже позвонить не смогла, как будто, на самом деле, что-то такое нужно было от Лили скрыть с самого первого дня. Но, прокручивая в памяти каждую секунду того прихода Джеффа, утаивать было нечего. Кроме того, что он ей показался отталкивающим, Лили, которая читала все ее мысли, сразу бы сама догадалась. Но даже и это не правда. Он стал ей казаться отталкивающим со временем, все более и более отвратительным по мере того, как она изучала его при свете дня. И еще эта история с «подработкой». Она никогда не заставляла никого работать нелегально. К тому же Джефф ничего не спрашивал, а она не знала, как завести разговор о вознаграждении. Смета могла бы многое прояснить. Тогда бы речь шла о перечне услуг и сумме за их выполнение.

— Деньгами заправляла Лили, она бы вам прояснила ситуацию.

Да, конечно, но все пошло по-другому. Скорее все началось не так, как нужно. «Неоплачиваемая подработка» многое определила. Пришлось принять меры предосторожности, чтобы скрыть ремонт от соседей. Она не каждому открывала дверь, принимала посетителей прямо у ворот, не пускала в дом. Джефф парковал машину на соседней улице. Все это создавало ощущение странных, тайных отношений.

— Очень похоже на супружескую измену, не так ли?

Она ничего об измене не знала, она никогда не предавала Тони. Но присутствие Джеффа она, действительно, скрывала, или хотя бы предпочитала не распространяться, на сколько времени он задерживался у нее, когда стал присматривать за Камилем-Анжело. Он приходил в восемь часов утра, и ей с трудом удавалось его выпроводить вечером. Он желал, это было видно, ужинать вместе с ней, пробовать ее стряпню, помогать ей готовить. Он доедал все из кастрюль. Уходил только тогда, когда она выставляла его за дверь. И все время, пока он был здесь, никто не приходил. На протяжении всей этой насильственной оккупации Джеффа видел только Оливье.

Она бы хотела еще вот, что подчеркнуть. Ремонтные работы приняли размах апокалипсиса — открытая рана, язва для нее самой, изувечение для дома, она не хотела, чтобы другие видели, как она пустила все на самотек. Единственный, кто, по рассказам Оливье, смог оценить масштаб ремонтной трагедии, — это Тони, и он сразу же предложил забрать детей к себе. А она поняла, что мало того, что ее бросили, сейчас еще собираются лишить детей и дома. Нужно было играть точнее. Тони не просто муж-предатель, он — ее враг и подольет масла в огонь, она это знала наверняка.

18

Несколько дней спустя после жестоких распрей в юротделе, Тони пришел к ней домой. Он хотел узнать, как дети, увидеть, какова подоплека стройки, и забрать, пользуясь случаем, свои удочки из гаража в саду. Ворота были заперты. Он знал, как их открыть, поэтому просунул руку между решетками и поддел щеколду. Оказавшись у входной двери, он обнаружил, что и она заперта. Звонка не нашлось, он начал стучать. Ответа ноль. Принялся колотить ногами. Ответа ноль.

Кэти все-таки открыла некоторое время спустя, но ожидание затянулось. Она застыла в проеме двери, загородив ему путь. Он, вероятно, с кем-то поделился, Малу об этом также упоминала, что впечатлился внешним видом Кэти. С ней явно что-то было не в порядке. Насколько он мог судить при рассеивающем свете угасающего дня, она была очень бледная, отрешенная, будто в прострации. Сказала ему, что не хочет, чтобы он входил. Что она у себя дома, и чтобы он катился отсюда.

Он сразу понял, что не стоит говорить с ней, как с нормальной, нужно попытаться ее усмирить, успокоить. Вещать перед дверью ему пришлось долго, на улице окончательно потемнело. Он поклялся, что не желает ей зла. Она яростно защищалась, как от врага, который ей угрожал физической расправой. Говорила громко, фальцетом, как будто не к нему обращалась, а к большой аудитории — он-то стоял прямо напротив — и даже подумал, что так она хочет привлечь внимание соседей, позвать на помощь их и еще кое-кого, но об этом станет ясно позже, кто находился внутри дома.

Вся ее речь была бессвязна. Она не могла ответить на его вопросы, а просто кричала, заладив: «Убирайся отсюда! Тебе не видать моих детей. Если ты их заберешь, я убью тебя, убью Малу, убью твоего сына». Она билась в истерике. Тони попросил ее успокоиться. Он здесь не для того, чтобы забрать детей, он их никогда не заберет, ему не в чем ее упрекнуть, она — хорошая мать. Он просто подумал, что у нее временные сложности, и хотел помочь. От такой заботы нервоз Кэти все нарастал.