Он натянул на плечи рукава своего охотничьего платья и завязал шнурок на воротнике, встал, подоткнул шлейф каригину под пояс, подобрал все три письма и еще раз все их открыл. На каждом кленовом листе был лишь отпечаток лисьей лапы и ничего больше. Сэймэй осмотрел каждое послание по очереди, затем закрыл их и спрятал в широкий рукав.

Это были не письма. Это были призывы. И теперь, наконец, Сэймэй был готов ответить на них.

*

К тому времени, как Сэймэй добрался до берега реки, сумерки уже сгустились, переходя в ночь. Хозяин гостиницы пытался отговорить его от одиночной прогулки, предложив в качестве охраны одного из слуг, но Сэймэй отказался. Тогда хозяин предложил сам сопровождать Сэймэя.

— Я приду обратно до того, как вернется господин Хиромаса, — сказал Сэймэй обеспокоенному мужчине. — Он заплатил вам сверх платы за проживание, чтобы вы присматривали за мной, не так ли?

Хозяин поклонился.

— Благородный господин сказал, что вы больны, ваша милость. Он беспокоился о том, что оставляет вас одного.

— Но ему понадобилось уйти от меня, — пробормотал Сэймэй и сказал хозяину:

— Я скоро вернусь. Я не собираюсь уходить далеко.

Он ушел к реке и провел долгое время, наблюдая за водоворотами на поверхности воды. Вокруг него кружили насекомые, но Сэймэй не обращал на них внимания, и они оставили его в покое. Наконец он пошел вверх по течению, туда, где в реку впадал ручеек. Там он свернул и отправился вдоль ручья в лес, а темнота между тем становилась всё гуще.

Сэймэй прошептал заклинание, и в воздухе перед ним поплыл огонек светлячка. За одежды цеплялись сухие ветки ежевики. Правая рука стала тяжелой от кисти до плеча. Сэймэй стиснул зубы и постарался не думать о том, насколько далеко распространился яд теневого лиса. В Яцухаси он был слишком самонадеян и неосторожен, и вот наказание за это. А ведь он должен был знать!

Огонек светлячка изменил цвет. Потом свернул в сторону, и когда Сэймэй попытался призвать его обратно, огонек продолжил двигаться без него. Сэймэй последовал за ним на небольшую полянку, где огонёк разросся и засиял ярко, как полная луна. Сэймэй стоял под ним, изучая перекрещивающиеся тени на траве, и когда низко опущенные ветви окружавших его сосен разошлись, он поднял взгляд.

На поляну ступил мужчина. Он носил одежды из красного и оранжевого, золотого и черного шелка, и его длинные темные волосы серебрились инеем на висках. Распущенные и заправленные за уши, они свободным потоком падали на спину, и Сэймэй заметил, что у мужчины не хватало кончика левого уха. Его руки были спрятаны в широкие рукава, и вокруг него распространялось магическое свечение, словно лунный свет на поверхности озера.

Сэймэй глубоко поклонился в знак уважения не только к возрасту, но и к силе, намного превышающей его собственную.

— Дедушка, — произнес он, и слово прозвучало в тишине, будто раскололся тонкий кусочек фарфора.

— Дитя, — Сёкудзу-но Акинобу говорил голосом, непривычным к человеческой речи, мрачным и хриплым, скупо отмеряя слова. — Ты вырос.

— Давно не виделись.

Акинобу улыбнулся, показывая очень острые и явно не человеческие зубы.

— Я следил за тобой все это время.

— Я никогда не замечал тебя, — Сэймэй постарался подавить укол боли.

Как часто в своей жизни он нуждался в ком-то, кто бы понял его! Как часто он думал, что совсем один, а теперь оказывается, что Акинобу был рядом! Эта мысль была невыносимой, но Сэймэй понял, что не в состоянии сердиться. Его дед не был человеком, ему были неведомы человеческие чувства. Но даже понимая, что упрекать Акинобу было бессмысленно, Сэймэй произнес:

— Ты мог бы подать мне хотя бы знак. Послать сообщение. Мог бы дать мне знать хоть как-то.

— И что тогда? Я лис. Я не чувствую себя уютно в твоей столице.

Сэймэй сделал шаг навстречу.

— Я тоже не чувствую. Мой дом стоит на краю города. Я был бы рад видеть тебя в моем доме, если бы ты…

Акинобу поднял руку, останавливая его.

— Не капризничай. Я слишком стар и слишком закоренел в своих привычках, чтобы наносить визиты вежливости, — он снова улыбнулся, будто хотел смягчить суровость своих слов. — Что же касается сообщений, я посылаю их только в случае крайней необходимости. Я рад, что ты откликнулся.

— Если бы я не откликнулся, ты бы пришел ко мне в гостиницу. Я не мог этого допустить.

— Ты не хочешь, чтобы твой господин Хиромаса повстречался со мной, — это не было вопросом. Акинобу с любопытством посмотрел на него. — Почему нет?

Теперь это уже был вопрос, причем вопрос, на который Сэймэю отвечать не хотелось бы. Это заставило бы его почувствовать свою уязвимость, а он не любил показывать такие слабости. Но не ответить было еще большей слабостью, и Сэймэй сказал:

— Ему известны слухи о моем происхождении. Возможно, он даже отчасти им поверил. Он видел, как я колдую и изгоняю демонов, и сам сражался с демонами, но он сомневается, и именно из-за этих сомнений он дорог мне. Для него я просто человек, хотя, без сомнения чудак и оригинал, и могущественный мастер Инь-Ян с ужасающими придворными манерами и таинственным прошлым. Но на самом деле он не верит в то, что я наполовину лис. И я очень забочусь о том, чтобы сохранить эту неопределенность истины. Я не хочу, чтобы он думал обо мне хуже, — Сэймэй помолчал. — Я не хочу, чтобы он думал, что я демон.

Акинобу склонил голову набок, и в его взгляде блеснул интерес.

— Ты любишь его.

— Возможно.

— Тогда тебе стоит быть более осторожным, — голос его изменился, стал более живым, и Акинобу кивком указал на правую руку Сэймэя. — Я послал тебе письмо потому, что узнал о твоем ранении. Я почувствовал это, как только ты пересек провинцию Мино. Дай-ка мне взглянуть.

Сэймэй закатал рукав до локтя и протянул руку. Под светом светлячка его кожа выглядела бледной, похожей на кожу трупа, а царапины налились густой чернотой.

Акинобу осторожно приблизился, опустил голову и принюхался к ранам. Сморщив нос, он прошипел:

— Плохо дело. Теневой лис, да? Мерзкие твари, — он вскинул глаза, светящиеся зеленым и золотым светом. — Страшно?

Сэймэй выдержал его взгляд.

— Я никогда не признаюсь в том, что мне страшно.

— Ах, дитя, как ты порой похож на человека! Для животного страх поучителен. А люди думают, что отсутствие страха — это предмет гордости. Какая глупость, в самом деле! — Акинобу взмахнул рукавами, и его лапы превратились в человеческие руки. Он обхватил пальцами запястье Сэймэя и пробежал подушечками пальцев другой руки по пораненной коже, ворча себе под нос, пока прослеживал распространившийся по руке Сэймэя яд.

Сэймэй стоял неподвижно.

— Ты можешь мне помочь?

Акинобу вздохнул и отступил, опустив рукав Сэймэя на место.

— Да, я могу излечить тебя, хотя ты просто глупый мальчишка, раз оставил это так надолго и не искал помощи. Но прежде чем я начну тебя лечить, ты должен сделать кое-что для меня — лисы не могут исполнить ничьих желаний, пока не получат вперед оплату или услугу за услугу.

Сэймэй ожидал этого. Он кивнул.

— Скажи, чего ты хочешь.

На мгновение взгляд Акинобу расплылся. Казалось, он глубоко задумался, но его тело оставалось напряженным, будто он прислушивался к чему-то вдалеке или пытался вспомнить что-то давно забытое. Наконец он моргнул и слегка выпрямился.

— У меня есть неприятные соседи.

— Соседи? — Сэймэй не смог сдержать удивления. — Ты все время живешь здесь, в Мино?

Акинобу беспечно махнул рукой.

— У меня здесь логово. Одно из многих. Я люблю путешествовать. После почти восьмисот лет жизни пребывание на одном месте становится невыносимым.

— И у тебя неприятности с соседями.

— Призраки, — пренебрежительно произнес Акинобу и наигранно, но изящно содрогнулся. — Из всех вещей в этом мире призраки самые докучливые. Их разум слишком ограничен, они повторяют свои действия снова и снова. Эти их вопли об отмщении ужасно утомляют, в равной степени как и крики их жертв. Человеческие крики слишком пронзительны, они терзают мой слух.