Прием у Вождя занял чуть больше девяти минут. Рядом с земным богом Люшков не замечал времени, оно словно остановило свой бег. Он ловил каждое слово, каждый жест Сталина и старался отвечать на вопросы лаконично, с глубоким знанием дела. Это ему понравилось. В его тоне и манере разговора зазвучали теплые нотки. Он уже не просто наставлял молодого руководителя одного из важнейших управлений наркомата внутренних дел, а по-житейски советовал и рекомендовал. Это вызвало у Люшкова необыкновенный душевный подъем. В те минуты он готов был, не раздумывая, отдать за Вождя свою жизнь и свернуть горы. Ему казалось, что он соприкоснулся с чем-то сокровенным и недоступным для обыкновенного смертного.

В приемную Люшков вышел сам не свой. Он не чувствовал под собой ног и смутно помнил, как вместе с наркомом Генрихом Ягодой спустился к машине и занял в ней место. В себя Люшков пришел, когда они приехали на Лубянку и поднялись в кабинет Ягоды. Тот тоже был доволен, его протеже не только не подкачал, но и произвел самое благоприятное впечатление на Сталина. Лишним подтверждением тому служил его личный подарок Люшкову – часы с дарственной надписью. Поэтому нарком отошел от традиционной накачки о бескомпромиссной борьбе с контрреволюционерами, шпионами, террористами и затаившимися троцкистами. Ягода поднял рюмку за хорошее начало в новой должности и в завершение разговора предоставил Люшкову краткосрочный отпуск.

После приема у Вождя и доверительного разговора у наркома НКВД – Генриха Ягоды – Люшков как на крыльях полетел в такую милую его сердцу Одессу, чтобы провести отпуск, прежде чем отправиться к новому месту службы в Ростов-на-Дону. Последний раз на малой родине он был четыре года назад и с нетерпением ждал встречи с ней. Дорога от Москвы до Одессы заняла чуть больше полутора суток, но этого времени Люшков не заметил. Соседом по купе оказался одессит, и не просто одессит, а художественный руководитель оперного театра, знавший уйму забавных историй. К концу поездки Люшков изнемог от смеха. На перрон одесского железнодорожного вокзала он вышел с улыбкой, казалось, навсегда застывшей на лице. У ступенек вагона его встретил помощник начальника управления НКВД СССР Одесской области по материально-техническому обеспечению капитан Волобуй с машиной.

Коллеги по службе, решив не ударить лицом в грязь перед земляком-генералом, отрядили в его распоряжение в качестве ординарца целого капитана и заказали номер люкс в гостинице «Приморская». Люшков же не обольщался насчет этой заботы и, хорошо зная, как работает система, отказался от номера, чтобы лишний раз не попасть под прослушку и объективы скрытых фотоаппаратов, а заодно и от соглядатая – капитана. Отклонив его возражения, он распорядился ехать по адресу, где проживал друг детства Соломон Кац. Капитану ничего другого не оставалось, как подчиниться. Водитель завел машину. Люшков подался вперед и с жадным интересом вглядывался в знакомые улицы, площади и скверы города его детства и бурной юности.

Справа промелькнул величественный фасад оперного театра, и Люшков вспомнил, как в дни премьер он, будучи еще пацаном, вместе со старшим братом делал свой первый гешефт – перепродавал втридорога билеты в партер экзальтированным барынькам. Там же спустя четыре года, в ноябре 1917-го, они распространяли листовки-агитки и призывали сознательных граждан вступать в партию большевиков.

Машина скатилась под гору, и впереди возникла переливающаяся на солнце жарким серебром бесконечная морская даль. Люшков встрепенулся и будто растворился в теплой, ласковой черноморской волне. Он, брат, Соломон, Сашка-грек и Сашка-болгарин – этот бесшабашный мальчишеский интернационал, после налета на баштан Саливона, прихватив с собой парочку по полпуда кавунов, отправлялись на песчаную косу. Там в тени акаций они, наевшись до отвала, нежились на песке, а потом, подобно стайке ставрид, плескались в водах Голубой бухты.

Люшков закрыл глаза, облизнул губы и ощутил соленый привкус морской воды. Машину тряхнуло на ухабах. Волобуй цыкнул на водителя. Тот что-то невнятно пробормотал. Люшков открыл глаза, его взгляд упал на ажурную решетку приморского парка, и сердце сжала щемящая боль. Здесь в феврале 1919 года боевая группа «Союза социалистической молодежи Одессы» угодила в засаду контрразведки. Завязалась перестрелка, в ней Люшков потерял брата, сам был контужен и попал в плен. Удача и находчивость помогли ему вырваться из тюрьмы, а спасение от погони он нашел у Соломона Каца.

Сердце Люшкова радостно встрепенулось, когда за буйной зеленью он разглядел хорошо знакомый домик. На звук машины из калитки выглянул постаревший Соломон. И в следующее мгновение Люшков оказался в объятиях старого друга. С той минуты он безоглядно окунулся в мир, где царили мир, покой, и доверил себя Соломону. Тот окружил его вниманием и заботой. Конец этому благостному настроению, а с ним и отпуску, положил всего один звонок. Полпред НКВД СССР на Северном Кавказе Ефим Евдокимов срочно затребовал Люшкова на связь. Прямо из-за праздничного стола – Соломон отмечал свой день рождения – Люшкову пришлось отправиться в управление НКВД по Одесской области. По ВЧ-связи он вышел на Евдокимова. Тот находился на месте и сразу же ответил.

– Товарищ полпреда НКВД СССР на Северном Кавказе, начальник управления НКВД по Азово-Черноморского краю комиссар госбезопасности 3-го ранга Люшков, звоню по вашему распоряжению, – представился он.

– Генрих, ну какое еще распоряжение? Давай-ка оставь этот официоз бюрократам, нам же теперь бок о бок работать, – с первых же слов Евдокимов перешел на приятельский тон.

– Спасибо. Для меня высокая честь служить с соратником самого товарища Дзержинского.

– Благодарю. Как отдых?

– Как говорится: отдыхать – не работать. С утра думаю, где опохмелиться, а вечером – где выпить.

– Ха-ха, – хохотнул Евдокимов. – А как Одесса-мама поживает?

– Цветет и пахнет, для колорита не хватает только Мишки Япончика с его жиганами.

– В Ростове-папе они еще не перевелись. Ну да ладно, Генрих, шутки в сторону. Тут у нас обстановка обострилась и требуется твоя твердая рука.

– На каком участке?

– Да все на том же. Недобитки троцкисты снюхались с зиновьевцами и головы подняли. Пока не поздно, надо их свернуть.

– Ясно, Ефим Петрович, я готов прервать отпуск.

– А как жена?

– Как нитка за иголкой.

– Молодец! Так что жду тебя, Генрих. Рад буду вместе с тобой поработать, – закончил разговор Евдокимов.

28 августа 1936 года Люшков прервал свой отпуск, чтобы выехать в Ростов-на-Дону и вступить в новую должность – начальника УНКВД громадного Азово-Черноморского края, площадь которого занимала территорию от Дона до Черного моря. По прибытию к месту службы он первым делом заехал в представительство НКВД СССР на Северном Кавказе и представился Евдокимову. Тот был сама любезность: пел ему дифирамбы и обещал всяческое содействие в становлении на новом месте службы. И тому были причины, нарком Ягода, направляя Люшкова в Ростов, преследовал личную цель – ослабить позиции своего возможного соперника, полпреда НКВД СССР на Северном Кавказе Евдокимова. Этот его ход уже ничего не решал, Сталин раскладывал новый кадровый пасьянс. 26 сентября 1936 года Ягоду освободили от должности и назначили наркомом связи, его место занял не чекист, а партийный выдвиженец Сталина – Николай Ежов.

Новый нарком не только не потопил Люшкова, но и оставил на плаву, поручив ему убрать секретаря крайкома Бориса Шеболдаева и «зачистить» местные партийные организации, «засоренные троцкистским и оппортунистическим элементом». И здесь Люшкову волей-неволей пришлось вступить в борьбу с Евдокимовым. Тот всячески выгораживал Шеболдаева, с которым поддерживал приятельские отношения. Но не выполнить приказ наркома Люшков не мог и потому вынужден был всячески изощряться. К Шеболдаеву он решил подобраться со стороны и начал плести плотную осведомительскую сеть вокруг его заместителей Белобородова и Глебова. Осведомители ловили каждое неосторожно оброненное ими слово в адрес Сталина и критические высказывания в отношении «генеральной линии партии».