Родриго не умолкает, рассказывает все подряд: о туре своей группы в поддержку нового диска «Padania»[5], о загадочном и увлекательном мире хип-хопа, о новой знакомой, совсем не похожей на других, о том, как часто его беспокоит боль в предплечье.
Мне вспомнилось, что в первые дни после звонка Моего Мужа из Дублина, когда кто-то разговаривал со мной, я видела только движение губ, но ничего не слышала и не понимала. А в голове звучали слова: «Твой Муж ушел, Твоего Мужа нет». Прошел месяц, два, три, полгода, пришло лето.
Джанпьетро, мой давний добрый приятель-гей, вытащил меня на море в Форментеру, где живет его друг. И вот там одним августовским утром, сидя на веранде, любуясь морем и выкуривая сигарету под кофе, я, не знаю почему, впервые поняла, что мне удалось выжить. Солнце оставалось солнцем, море оставалось морем, Джанпьетро оставался Джанпьетро… Сначала стало как-то не по себе, стыдно, что ли, мне даже показалось, что я предала Моего Мужа, потому что, оказывается, я могу без него дышать, есть, писать роман, в общем – жить.
Вот и сейчас, понимая, что, слушая Родриго, я слышу Родриго, а не голос моей растерзанной души, я испытала похожее чувство: я выжила, и жизнь продолжается!
Я рассказала Родриго об игре «Десять минут». Он остановился, развел руками, как фокусник в момент кульминации эффектного трюка, и, лукаво сощурив глаза, спросил:
– Невероятно, почему я тебе это ни разу не предложил?
– Что?!
– Сыграть на скрипке!
Я думала, что скрипка намного тяжелее. На самом деле она невероятно легкая, я бы сказала – хрупкая и нежная, как молоденькая девушка: вынимая ее из чехла, я боялась причинить ей боль своими неловкими движениями.
За десять минут Родриго успел научить, как правильно держать скрипку и как правильно держать себя. Он объяснил, что эстетический аспект так же важен, как и технический: музыкальный инструмент и музыкант должны смотреться органично и элегантно, соответствовать друг другу по красоте и внутреннему содержанию.
Итак, левая рука держит скрипку, правая рука держит смычок. Первое прикосновение к струнам породило неуклюжие звуки, но тишина наполнилась звучанием, а пустота – содержанием.
Пытаюсь понять, какие чувства испытывает музыкант во время игры. Похожи ли они на ощущения тех, кто пришел на концерт слушать музыку и умеет только аплодировать в отведенное для этого время?
Приходя в мир, мы получаем в дар от Создателя особую силу, особые способности, свой и только свой Инструмент.
И мы должны соответствовать Божьему дару, учиться пользоваться этим даром со всей мощью, которую вложил в него Создатель.
Кекс (с «Нутеллой»)
6 декабря, четверг рассвет 7:23 – закат 16:39 последняя четверть луны 16:33
– Алло?
– Привет, это я.
– Привет, ты.
– Привет, мистер Магу[6].
Мистер Магу – так меня всегда называл Мой Муж.
– Что делаешь?
– Пишу.
– А у меня перерыв, вышел перекусить. Приезжай, пообедаем вместе.
– Зачем?
– Хочу поговорить с тобой, Магу. Сегодня ночью мне приснился сон…
– И?..
– Мне приснилось, что мы в нашем старом доме в Викарелло. Утром выходим во двор, а на нашем огороде – два коати. Помнишь тех забавных длинноносых енотов, которых мы видели в Коста-Рике?
– Конечно, помню.
– Мы так смеялись во сне, нам было весело и уютно. Но я проснулся и понял, как все дерьмово вокруг.
– Добро пожаловать в мир ужасных сновидений одиноких людей. Чем красивее сны, тем страшнее они кажутся после пробуждения.
– Магу…
– Что?..
– Наш брак не может так закончиться.
– Но он уже закончился.
– Неправда. Если я сделал то, что сделал, это не значит, что я монстр, просто я чувствовал себя таким несчастным. Ужасно несчастным…
– Я тоже себя чувствовала несчастной, но я не исчезала на девять месяцев, я бы тебя никогда не бросила.
– А если именно эта разлука поможет нам снова найти друг друга?
– Все зависит от тебя.
– Нет, все зависит от тебя. С тех пор как мы переселились, ты стала невыносимой. Невыносимой. Постоянно недовольной, нервной.
– Переезд меня мучил, знаешь?
– А ты мучила меня.
– Вместо того чтобы помочь успокоиться, ты причинил мне страшную боль. В любом случае я не думаю, что переезд – причина нашего разрыва, все гораздо глубже.
– Ты права. Ты очень изменилась. С тех пор как ты начала писать, как ты получила эту чертову рубрику, у тебя появилась возможность реализовать себя. И чем успешнее ты это делала, тем быстрее в тебе умирала та робкая девчонка с косичками в кабинете психолога, в которую я был безумно влюблен.
– Мне тогда было восемнадцать лет, а сейчас почти тридцать шесть.
– Возраст тут ни при чем. Куда исчезла твоя нежность?
– Именно эта робость и патологическая неуверенность в себе и уничтожили ту нежную девчонку.
– Это миф, и ты сама его придумала. Хочешь знать, что привлекло меня в Сиобан?
– Нет, спасибо, не хочу.
– Ее спокойствие и умиротворенность. Она работала, переводила документы с итальянского на английский, затем шла в спортивный клуб на занятия йоги, потом в бар поболтать с друзьями, вечером готовила для меня чудесные кексы. Спокойно, понимаешь? Она не сверлила мой мозг постоянными вопросами, на которые не существует ответов, не было этих бесконечных почему – давай предположим – ты страдаешь – я страдаю – зачем – давай об этом поговорим – и прочее, прочее, прочее.
– Тогда возвращайся в Дублин к своей Сиобан.
– Нет, я не хочу Сиобан. Я хочу, чтобы у тебя была умиротворенность, как у Сиобан, ты меня понимаешь? Вот почему я говорю, что наше будущее зависит и от тебя.
– Ладно, хватит. Я должна идти, у меня встреча.
– С кем?
– С игрой.
– Что?
– Не важно, проехали.
– Ты все равно не можешь успокоиться, видишь?
– Пока.
Чувствую себя вконец обессиленной и изнуренной после разговоров с Моим Мужем.
Каждый раз, когда я слышу рингтон телефона и вижу на дисплее его имя, надеюсь, что это именно тот долгожданный звонок, что наконец я услышу: «Магу, я чудовищно ошибся, прости меня, ты самая лучшая, я не могу жить без тебя. Давай вернемся в Викарелло и будем там жить, ты и я. Навсегда».
Телефонный звонок, такой простой и ясный, как тот из Дублина.
Странно, почему он так четко и понятно, буквально в двух словах, объяснил, что бросает меня, и так неопределенно и смутно выражает свое желание вернуть меня.
Кажется, я начинаю его понимать. Все эти паузы, неожиданные приступы кашля, напряжение голоса, сменяющееся шепотом, – это тоже слова, слова любви. Почему же он не может сказать прямо? Может, боится? Боится чего? Мне всегда казалось, что после стольких лет, проведенных вместе, я его слишком хорошо знаю и понимаю. На самом деле это не так. Как все сложно!
Звонок. Я хватаюсь за телефон в надежде, что это он. На дисплее вижу имя Джанпьетро.
– Привет, дорогая. Не могу к тебе пробиться, все время занято. Только не говори, что ты опять тратишь жизнь на эту свою…
С Джанпьетро мы учились в университете. Сейчас он работает в банке в Палермо. Строгий костюм, галстук, представительская машина. Но, возвращаясь домой, он сбрасывает офисную мантию, подкрашивает ресницы и окутывает шею пушистым ярко-голубым боа. Ему хочется быть таким же красивым и блистательным, как Мадонна или хотя бы как Бейонсе.
Он уверен, что в каждом из нас живет мегазвезда, которую мы скрываем и беспощадно подавляем. В этом и есть, по его мнению, проблема современного общества. Поэтому Джанпьетро обращается ко всем (за исключением, конечно, своего отца), используя женский род: Франческо становится Франческой, Николя становится Николеттой, Мой Муж становится Моя Муж. Конечно, не все воспринимают это с пониманием, но близкие друзья давно привыкли.