– Никогда… – ответила Бекки.
– Ну что ж, давайте быстро все сделаем, и я вас научу!
Не успела я и глазом моргнуть, как дети принялись за дело. Я теряла контроль над тетей Батти. Разве она здесь не гость? И что такое снежные ангелы, ради всего святого?
К тому времени как мы с мальчиками справились с делами на улице, Бекки помогла помыть посуду, а тетя Батти уже поставила в духовку рагу на ужин.
– Лапочка, ты пойдешь с нами лепить ангелов? – спросила тетя, пока они с Бекки одевались.
– Нет, спасибо. Мне нужно проведать мистера Арфи.
Когда все ушли, я начала готовить свежую примочку. Пока закипала вода, я обвела взглядом комнату и заметила рюкзак гостя. Я поклялась себе, что больше не буду читать его дневник. Но сейчас забеспокоилась о том, что не сложила все на свои места и он узнает, что я рылась в его вещах.
Затем я припомнила, что видела в рюкзаке Библию, и у меня возникла идея. Может, Гейбу захочется почитать в день отдохновения? Возможно, мне следует отнести ее гостю и сразу признаться в том, что я осматривала его вещи? Он не рассердится на меня? Я быстро нашла Библию, но любопытство заставило меня открыть титульный лист и выяснить, подписана ли книга. Настоящее ли это имя – Габриель Арфи? Мужчина наверняка не хотел, чтобы его личность была раскрыта: первая страница была вырвана. Объятая любопытством, я пролистала всю книгу. Среди страниц книги Исхода я нашла засушенные фиалки, среди книги Деяний – старую фотографию, выполненную сепией. Женщина на фотографии была очень красива. Ее волосы были заколоты сзади, а огромные темные глаза приковывали внимание. Губы женщины слегка приоткрылись в обольстительной улыбке, как будто совсем недавно она обменялась с фотографом поцелуем.
Сзади снимок не был подписан, стояла только дата – 16 июня 1893 года. Мне было сложно судить, сколько лет Гейбу, но не думаю, что он настолько стар, чтобы эта женщина могла быть его женой или подругой. Может, это его мать? Я вложила фотографию обратно в книгу и отнесла больному. Придется постараться, чтобы не выдать обуревающего меня чувства вины.
– Я собирала ваши вещи, чтобы завтра постирать, и нашла в рюкзаке вот это. Подумала, может быть, вы захотите почитать, сегодня воскресенье…
– Не трогайте мои вещи, пожалуйста. – Было невозможно разглядеть выражение его заросшего лица, но по металлу в голосе было ясно, что Гейб зол. – Уверен, вам есть чем заняться, мэм, и кроме стирки моей одежды.
– Вы хотите сказать, что предпочитаете лежать в грязной? – спросила я так же холодно.
– Я хочу сказать, что сам постираю свои вещи, когда встану на ноги.
– Чепуха! У меня в понедельник намечена стирка, пара вещей ничего не изменят.
– Мэм…
– От них плохо пахнет!
Я резко развернулась и вышла, пока он не начал со мной спорить.
Вернувшись в комнату с примочкой, я заметила, что Библия так и осталась на тумбочке. Гейб лежал, уставившись в потолок и подложив руки под голову.
Никто из нас не сказал ни слова, когда я откинула одеяло и сняла старую повязку.
– Нога плохо заживает, – отметила я, увидев гноящуюся рану. – Вам нужно наложить швы.
– Так накладывайте!
Я посмотрела на него, подумав, что он, вероятно, шутит. Гейб не шутил.
– Вы что, не в себе? Минуту назад вы не разрешали постирать ваши вещи, а теперь хотите, чтобы я зашила вам ногу, как какую-то старую рубашку?
– Если бы я мог достать, то сам зашил бы рану. Вы не умеете шить?
– Конечно, умею! Но я не могу… У меня не хватит мужества для такого…
– Тогда поручим это тете Батти?
– Тетя – старуха, выжившая из ума! Вам нужен доктор!
– Нет! – просто ответил Гейб. – Я же вам сказал: никаких докторов.
– Почему вы такой упрямый?
– Это я тоже уже объяснял.
Я почувствовала, как во мне закипает гнев.
– А я вам тоже уже объясняла, что мой муж умер от пореза, который и отдаленно не напоминал ваш! Сэм был бы жив, если бы его вовремя осмотрел доктор!
– Я очень сожалею о вашей потере, мэм, – раздался вежливый ответ, – но ехать к доктору или нет, решать мне, а не вам.
Мне захотелось заорать, сказать ему, чтобы убирался из моего дома и умер где-нибудь в кустах! Но я знала, что Гейб слишком горд и так и сделает. Я постаралась взять себя в руки.
– Хорошо, но предупреждаю, если за раной не ухаживать, останется уродливый шрам, – сказала я. – Возможно, вы будете хромать.
– Ладно. Это будет хорошим напоминанием.
– Напоминанием о чем? О вашем ослином упрямстве?
Гейб улыбнулся и ответил:
– О том, как опасно ездить без билета по железной дороге.
– А о чем же напоминает ужасный шрам у вас на груди? – Слова вылетели быстрее, чем я успела их осмыслить.
Гейб перестал улыбаться. Его рука скользнула под рубашку, и казалось, он удивлен, что у него по-прежнему есть этот шрам. Затем мужчина молча уставился на меня.
– Простите… – промямлила я, увидев отражение боли в его глазах. – Мне не следовало…
– Все в порядке, – мягко ответил Гейб. – Этот шрам напоминает мне о хорошем друге.
Я отвела взгляд и быстро собрала принесенные вещи. Я была уже в дверях, когда меня остановили слова гостя.
– Я отплачу вам, мэм. Как только я смогу встать, обещаю, я вам отплачу. Мне особо нечего дать, но я всегда возвращаю долги.
Я медленно повернулась.
– Да, знаю. Думаю, мы уже это обсуждали. Вы обещали починить крышу на коттедже тети Батти.
– Это меньшее, что я могу сделать. Но я должен вам, а не тете Батти.
– Она член моей семьи. Помогая ей, вы помогаете мне.
– Знаю, но именно вы кормили меня, меняли повязку и по ночам сидели рядом, волнуясь. А ведь мы с вами даже незнакомы. Я посторонний человек, к тому же от меня плохо пахнет. И тем не менее вы впустили меня в дом, заботитесь обо мне…
Я отвернулась, внезапно смутившись.
– Я лишь выполняла христианский долг. Так поступил бы каждый.
– Нет, мэм. Большинство оставило бы бродягу умирать на дороге.
Я не знала, как бы поступило большинство людей. Зато мне хорошо было известно, что Фрэнк Уайатт, не раздумывая ни секунды, прогнал бы со своей земли такого потрепанного бродягу, как Габриель Арфи. Ему повезло, что Фрэнк уже умер.
– Элиза, вы должны мне сказать, как я могу вас отблагодарить.
Я была так удивлена тем, как он произнес мое имя своим глубоким мягким голосом, что не сразу поняла вопрос. Затем подумала: а вдруг он действительно ангел? Может быть, его болезнь – испытание? И теперь, когда я его прошла, Господь позволит Гейбу остаться и помочь мне управиться с садами?
– Вы что-нибудь понимаете в работе на ферме и в саду? – спросила я.
– Немного.
– Когда придет весна, у вас будет достаточно возможностей меня отблагодарить.
Еще не было и полудня, а я уже не знала, чем себя занять. Так много лет я подчинялась правилам Фрэнка, и они все еще жили во мне. Я не могла заставить себя работать в воскресенье. А могла ли я веселиться, как предлагала тетя Батти? Я давно забыла значение этого слова.
Покинув комнату Гейба, я надела пальто и тихонько пошла на заднее крыльцо. Мне хотелось одним глазком взглянуть, как это – лепить снежных ангелов.
Джимми катал большие комья снега, сооружая какую-то насыпь. Тетя Батти и Бекки бежали в противоположную от мальчика сторону, размахивая руками и подпрыгивая, словно хотели взлететь.
Возле бельевых веревок, где снег был утоптан, я заметила Люка, играющего со Жмуркой. Люк бросал мяч, чтобы собака его поймала. Но толстый пес был явно не способен бежать прямо к тому месту, куда приземлялся мяч. Жмурка целую вечность искал его, а когда направлялся к Люку, зажав добычу в зубах, то из-за отсутствия глаза шел по кривой и поэтому, дойдя до Люка, все время на пару метров промахивался. Бедняга Жмурка останавливался, обиженно оглядывался, явно недоумевая, почему мальчик нарочно отодвигается в сторону, словно желая обмануть его.
Люку было так смешно, что он катался по снегу. Наблюдая за тем, как сын хохочет, а собака облизывает ему лицо, словно леденец, я почувствовала, как мне на глаза наворачиваются слезы. Какой это прекрасный звук – смех Люка! В моем сыне возродился ребенок! И все благодаря этой глупой кривой собачонке! Внезапно Жмурка показался мне прекрасным. И действительно напоминал грациозных, изящных охотничьих псов.
