Это кресло – самое удобное, красивое и уютное из всех, что я видела, я так люблю сидеть в нем, что частенько только лишь ради этого поднимаюсь с постели, что, несомненно, идет мне на пользу, если верить словам доктора Бьянкоспино. Это – последний подарок, присланный мне супругом. Подобная расточительность с его стороны явно свидетельствует о том, что где-то в глубине души, несмотря на холодную маску безразличия, которую он надевает в моем обществе, он все еще беспокоится обо мне. Это кресло обито роскошной ярко-зеленой материей, расшитой прекрасными цветами, красоту лепестков, листочков и стебельков которых подчеркивают золотые и серебристые нити. Когда я сажусь в него, мне кажется, что я утопаю в весенних полевых цветах. В нем мне хочется улыбаться. Оно такое восхитительное, мягкое, словно пух! Когда я чувствую себя плохо настолько, что мне кажется, будто я никогда уже не встану с постели, я смотрю на это кресло через всю комнату, и оно манит меня, мне хочется коснуться вышитых на нем гвоздик и нарциссов, их листочки словно притягивают меня, и вот – мое лицо уже освещает улыбка и я попросту не могу больше сопротивляться, а потому вылезаю из-под одеяла и иду к своему любимому креслу.

Пока Пирто суетливо раскладывает по местам все вещи, понадобившиеся во время моего купания, я сижу и любуюсь рассветом, приходящим на смену темноте, и солнцем, отражающимся в пруду. Дети мистрис Форстер в лучших своих выходных нарядах наверняка попытаются снова поохотиться на жаб, если матушка этих непосед не уследит за своими чадами. Я улыбаюсь, представив эту картину, потому что видела подобное уже сотни раз и смеялась каждый раз чуть ли не до слез.

Моя ладонь ласково касается ярких цветов, вышитых на мягком зеленом подлокотнике кресла, и я вновь смотрю на свое обручальное кольцо и в украшающем его янтарном желуде в золотой оправе вижу полные счастья и радости дни, когда я была сильной, здоровой и любимой, и мужчину, который навсегда останется в моем сердце, ибо именно он заставил меня поверить в то, что мои мечты обязательно сбудутся. То были самые счастливые времена в моей жизни…

Помню, как впервые увидела Роберта Дадли. Иногда достаточно одного лишь взгляда, пусть даже мимолетного. Хотя многие, как мне теперь стало известно, и насмехались над моим пылким девическим порывом – мне ведь тогда только-только исполнилось семнадцать, – но в тот жаркий августовский день я поняла, что встретила свою судьбу.

Я сидела у реки, нежась и блаженствуя на поляне, сплошь покрытой желтыми лютиками, и сама походила на один из этих прелестных цветов в своем желтом платье с рассыпавшимися по плечам золотыми локонами. Я с наслаждением вытянула обнаженные свои ступни, осторожно придерживая на коленях передник, полный свежесобранных яблок. Вдруг прямо над моей головой раздалось оглушительное ржание лошади, и я с перепугу вмиг позабыла обо всех своих полуденных грезах. Я подскочила и стала озираться по сторонам, яблоки упали на землю, раскатились в разные стороны. Тогда я и увидела его – Роберта, лорда Роберта Дадли, моего принца в сияющих серебряных доспехах, верхом на черном как ночь скакуне.

На его губах блуждала игривая усмешка, а оценивающий взгляд его темных глаз скользил по моей фигуре, беззастенчиво изучая каждый ее изгиб, пока я стояла и зачарованно смотрела на него. Серебряный нагрудник ослепительно заблестел на солнце, когда он потянулся к своему берету из красного бархата со щегольским павлиньим пером, чтобы снять его в знак приветствия. Я никогда прежде не видела таких мужчин, а потому мои колени предательски подогнулись и под его насмешливым взглядом я рухнула наземь, прямо в лютики.

Он спешился рядом со мной и спросил, как меня зовут.

– Эми, – выдохнула я. До сих пор не знаю, откуда взялись у меня силы заговорить с ним, ведь тогда от потрясения у меня голова пошла кругом.

– Возлюбленная! – Из его уст прозвучало всего лишь значение моего имени, но для моего слуха это оказалось настоящей ангельской музыкой. Как он смаковал каждый слог произнесенного им слова, словно звуки эти были вкуснейшим лакомством из всех, что ему довелось попробовать за свою жизнь!

Одарив меня мальчишеской улыбкой, он снял с перевязи кинжал с эфесом, инкрустированным сапфирами и неограненными изумрудами, похожими на сине-зеленые пузырьки, и выбрал одно яблоко из тех, которые я вновь собрала в передник. При этом его пальцы нежно, неспешно коснулись моего бедра через многочисленные юбки, отчего у меня тут же вспыхнули щеки, как будто кровь, бегущая по моим жилам, вдруг воспламенилась. Это и была любовь, позднее сказала себе я. Она пришла внезапно, как лихорадка, и со временем полностью меня поглотила.

Он неторопливо почистил яблоко, аккуратно срезая кожуру длинной лентой, затем усмехнулся и спросил:

– А что, деревенские девушки еще помнят о том старинном гадании, когда нужно бросить через плечо яблочную кожуру и по форме, которую она примет, узнать первую букву имени своего суженого?

– Иногда мы и правда так делаем, милорд. – Я снова залилась краской; теперь, когда этот элегантный молодой человек упомянул эту нехитрую ворожбу, она стала и мне казаться глупой детской игрой.

– Что ж, давай попробуем, – протянул он мне кожуру и мотнул головой в сторону собственного плеча, намекая на то, что я должна бросить кожуру через плечо. – Посмотрим, что тебя ждет.

С радостным смехом, непроизвольно вырвавшимся у меня из груди, я последовала его совету и бросила кожуру за спину.

– Хм… – Мой прекрасный незнакомец наклонился к самой земле, задумчиво потирая подбородок. – Похоже на букву «Д», определенно, это «Д»… Но этот маленький черенок с листочком внизу… Вполне возможно, что это даже не «Д», а «Р», но… – Лицо его сияло, когда он обернулся и одарил меня еще одной лучезарной улыбкой. – Как бы то ни было, «Р» или «Д», по всему выходит, что это – я. – Он отвесил мне шутливый полупоклон. – Ведь меня зовут Роберт Дадли!

Прежде чем я опомнилась, он заключил меня в объятия и стал горячо целовать, бережно укладывая на спину и прижимая меня своим телом к земле. Я почувствовала, как его рука опускается вниз по моему бедру и забирается под юбку.

Испуганно вскрикнув, я оттолкнула его, вскочила на ноги и помчалась прочь, сердце мое билось так сильно, что я слышала его стук в ушах. Оно будто разорвалось на две половинки, на два сердца, и каждое норовило выскочить из моей груди, стуча, словно маленький барабанчик, бой которого эхом отдавался в моей голове. Всю дорогу назад, в Стэнфилд-холл, я бежала, не останавливаясь ни на секунду.

Когда я ворвалась в кухню, слуги изумленно уставились на меня, но я все равно бежала дальше. Остановилась я, лишь очутившись в безопасности в своей опочивальне, где с хохотом рухнула на кровать. Он-то, должно быть, думал, что я – какая-нибудь бесстыдная коровница, с которой только ленивый еще не позабавился. То-то же он удивится, когда узнает, что ему довелось встретиться с дочерью самого сэра Джона Робсарта, одной из завиднейших невест во всем Норфолке! Я снова и снова заходилась ликующим смехом, представляя себе его лицо в этот момент. Еще смешнее, если он принял меня не за коровницу, а за скромную пастушку, даже не подозревая, что я – единственная наследница стада отменных овец в три тысячи голов. Как же меня позабавила эта встреча! Я знала, что мне положено оскорбиться, но у меня это никак не получалось, хотя я и не относила себя к распущенным девицам, позволявшим мужчинам подобные вольности. Меня и поцеловали-то лишь однажды – целомудренное, легкое, словно перышко, касание губ Неда Флавердью, когда мы столкнулись случайно, танцуя на ярмарке вокруг майского дерева с длинными, яркими, разноцветными лентами. Порозовев от смущения, мы с ним рассмеялись и поспешили присоединиться к остальным участникам сложного танца. После об этом мы никогда не вспоминали.