Джеймс Майер смеется. Он всегда смеется по поводу и без, но получается это у него так заразительно, что Уилл поневоле расплывается в улыбке. Джеймс хлопает Уилла по плечу мокрой рукой, от нее отскакивает в разные стороны, искрясь, чешуя. Грэм, смеясь, отмахивается. Майер дарит ему то самое чувство беззаботности, забытое в далеком детстве и наглухо заваленное многочисленными трупами, которые Уилл успел повидать на своем веку. Лески их удочек болтаются где-то среди камней, а они стоят по колено в бурлящей воде и целуются. Вдруг Уилл отрывается от Джеймса и хватается за напрягшуюся удочку двумя руками.

- Серьезно? - качает головой Джеймс. – Рыба, Уилл?

- Кончай строить из себя обиженную барышню и помоги мне, иначе мы останемся без ужина. Опять, - смеется Уилл, едва удерживая равновесие.

Конечно, он его не удерживает. И, конечно, они оба падают в ледяную бурлящую воду.

***

Зубы Уилла стучат по жестяной чашке, настолько горячей, что он едва может держать ее в руках. Он закутан в прохудившееся шерстяное одеяло, которое колет голую кожу. Полуобнаженный Джеймс стоит у плиты, и колдует над единственной жарящейся рыбиной.

«Как так получилось?» – недоумевает Уилл, не без удовольствия разглядывая Майера, - «Как так случилось, что вот они сейчас, вдвоем, у черта за пазухой, в горных лесах, в хижине, дороги к которой нет ни на одной карте, и они проводят вместе дни, они проводят вместе ночи, и он, Майер, наглый, беззаботный, странный чудак, который впервые за последние два года встретил человека - его, Уилла. И оставил его у себя. И заставил его забыть обо всем. Внушил чувство безопасности. Подарил ему спокойствие. Подарил ему надежду».

- Ты чего? – спрашивает Джеймс, поймав его взгляд, и подкидывает в руке кулинарную лопатку. Уилл мотает головой и громко отхлебывает из кружки.

Потом они жадно поедают рыбу руками, запивая слегка забродившим домашним вином, и Уилл слушает неправдоподобные рассказы Джеймса о том, как он охотился на медведя пару месяцев назад. В доказательство тому, Майер сует под нос Уиллу бесформенный кусок чего-то, уверяя, что это медвежий коготь. Уилл не верит ни единому его слову, но слушает охотно. Он вообще много слушает. И мысленно всегда благодарит Майера за то, что тот ни о чем не спрашивает. Не спрашивает его об ожогах, о том, почему он каждую ночь просыпается в поту и ужасе, и почему он украдкой проверяет по ночам, дышит ли Майер. И тем более, кто такой Ганнибал – Джеймс никогда не спросит Уилла, кто такой Ганнибал – тот, чье имя по ночам вырывается сквозь сон из перекошенного от боли рта.

- Я совсем забыл, - прерывает свой рассказ Джеймс, - совсем забыл сказать тебе… Сегодня утром мне сообщили, что смена прибывает на следующей неделе, - Джеймс умолкает и осторожно смотрит на Уилла. Грэм делает попытку улыбнуться, но получается это у него довольно фальшиво.

- Это… здорово, - говорит он, - наконец-то, ты сможешь вернуться в цивилизацию. К людям. Я… я рад за тебя. Ты ведь так хотел…

Грэм, все еще продолжая выражать свою неправдоподобную слабую радость, поднимается и зачем-то начинает убирать посуду.

- Уилл, - Джеймс пытается поймать его за запястье, но тот уворачивается, - поговори со мной, Уилл. Я никогда ни о чем не спрашивал тебя, но сейчас поговори со мной.

- О чем? Все ведь хорошо, просто отлично. Мы ведь не можем сидеть тут вечно. Это нормально, к следующей неделе я буду готов. Не волнуйся.

Но Джеймс отчетливо видит, что к следующей неделе Уилл готов не будет. Он вообще никогда не будет готов. И ничего не нормально.

***

Они собираются с самого утра. Джеймс в возбужденном предвкушении суетится и гремит всевозможными вещами, попадающимися под его руку. Он смотрит на них, секунду раздумывает и отбрасывает в сторону или же раздумывает дольше и кидает в огромную сумку, стоящую посреди комнаты. Уилл старается не мешаться и топчется на безопасном расстоянии, потирая шею и наблюдая за метаморфозами Майера. Наконец, тот торжественно застегивает сумку и, вытирая ладони о бедра, оглядывается по сторонам. Его взгляд останавливается на потерянном Уилле, который безуспешно делает вид, что ему есть чем заняться.

- Уилл, дорогой, пойди сюда.

Грэм виновато улыбается, оглядывается по сторонам, но с места не двигается.

- Тебе придется выползти из этой норы со мной, ты ведь понимаешь это?

- Да-да, разумеется, - для большей убедительности Уилл поджимает губы и кивает, - я, собственно, уже готов. Вещи вот собрал.

Он кивает на трогательную кучку скромно лежащей на уголке стола одежды и смущенно смеется. Джеймс протягивает руки. Уилл идет ему навстречу, пряча глаза, из них готово хлынуть черное отчаяние, сдерживает которое лишь слепой страх.

***

Маленький горный городок ослепляет его пестротой красок, оглушает шумным многоголосием, бьет под дых вездесущим движением. Уилл прячется за темными очками и тщетно пытается унять дрожь. Он каждый раз вздрагивает, замечая в толпе мужчин в костюмах, в шуме улиц ему слышится Вивальди, а от запаха свежего хлеба его мутит. Джеймс застрял в конторе по трудоустройству, его нет уже почти час. Уилл Грэм пытается вспомнить, как это, быть невозмутимым, и как это, быть бесстрашным. Он не замечает, как возвращается Майер, и вздрагивает, когда тот касается его плеча.

- Как все прошло? – с натянутой улыбкой спрашивает Грэм. Джеймс выглядит озадаченным. Улыбка Уилла мгновенно растворяется. Джеймс не решается ответить. Он напряженно о чем-то размышляет, закусив нижнюю губу. Родившиеся, наконец, изо рта Майера слова заставляют Грэма забыть, как делать вдох.

- Нет никакой смены, Уилл. Это… они сказали, что это какое-то недоразумение. Черт, нахрена мы только спустились с этих гор, теперь тащиться обратно. Твою мать! – Джеймс сплевывает, он беспомощно и зло сжимает и разжимает кулаки. Он еще говорит что-то и ругается, но голос его распадается в голове Уилла на бессмысленные звуки, они тонут в нарастающей Зиме Вивальди.

Люди, так многочисленно и хаотично снующие вокруг, вдруг медленно расплываются серыми пятнами, пропуская сквозь себя единственную, до рези в глазах отчетливую фигуру. И все, что он видит, это немигающие глаза, слегка прикрытые веками, взгляд, от которого кожа покрывается хрустящим инеем; спокойный, цепкий, властный, парализующий взгляд. Отчаяние черным колючим вихрем ввинчивается в его тело, ноги тонут в вязком, жадно чавкающем разочаровании, разлившемся от его ступней в бесконечность. Тихо гибнут онемевшие от неожиданности хрупкие надежды, с таким трудом взошедшие сквозь руины, туго набившие грудную клетку Уилла Грэма. Он не может отвести взгляда от этих глаз. Так цунами накрывает парализованных от его ужаса и фатальной красоты.

«Здравствуй, Уилл», - шевелятся губы. Грэм не может слышать голос на таком расстоянии, но он и без того слишком хорошо его знает, он звучит в голове каждую ночь многократным повторением собственного имени. «Здравствуйте, доктор Лектер», - шепчет он в ответ, совершенно потеряв контроль над собственными губами. И тогда Ганнибал Лектер на той стороне дороги улыбается.