– Надо же что-то есть…

– Холодильник почти пустой, – продолжает она, пропуская грубость мимо ушей. – Если желаете, после обеда сходим за покупками.

– Хочешь меня развлечь? Заранее дрожу от нетерпения!

Домашняя помощница смотрит на свою ворчливую подопечную. Утратившие четкость черты лица ее словно бы стекают в бесплодные складки на лице. Рот с несуществующими губами взяли в кольцо глубокие морщины, глаза упрямо смотрят куда-то поверх головы Мишель – чтобы, не приведи Господь, не удостоить ее взглядом. Седые волосы похожи на копну сена и торчат в разные стороны… Неэстетичное зрелище. В конечном счете, внешность четко отражает ее характер – неуживчивый, суровый, неблагодарный. И это не говоря о пассивности, граничащей с апатией. Жермен Дэтти проводит дни в безделье, ничем и никем не интересуется, только жалуется и злословит. Мишель трудно представить, что когда-то это озлобленное, желчное создание было энергичной и кокетливой молодой женщиной, о чем свидетельствуют фотографии на стенах и на каминной полке. Жермен Дэтти – одна из тех женщин, которые уже в «Славное тридцатилетие»[5] предпочли самостоятельность и активную профессиональную деятельность роли жены и матери, которую им навязывало общество. Мадам Дэтти не побоялась рискнуть, хотя в итоге это и стоило ей многих неприятностей, включая утрату подвижности, – по меньшей мере, так Мишель Бурдье истолковала недомолвки и полунамеки дочери своей клиентки. Ничего определенного домашняя помощница не узнала, да и не пыталась узнать. Единственное, что было известно наверняка, так это что ее раздражительная подопечная значительную часть своей жизни сражалась с предрассудками и дискриминацией женщин, добиваясь признания их прав и того факта, что различия в общественном статусе мужчин и женщин все-таки существуют. Так что для своего времени Жермен Дэтти была личностью примечательной. Жаль, что сегодня от нее мало что осталось…

Ближе к часу дня домашняя помощница включает телевизор и оставляет подопечную дремать за просмотром рекламных роликов на канале телешопинга. Заметает в кухне, моет посуду, наводит порядок там, где это необходимо, потом останавливается в раздумье: заняться стиркой или вымыть окна? Оба занятия тяжелые и не вдохновляют, но во втором случае не придется хотя бы тащить тяжелое белье в «Lavomatic»…

И Мишель делает выбор в пользу окон.

Она принимается за работу и начинает с окон в кухне. Орошает стекла обезжиривающим составом, ловко орудует специальным скребком, потом повторяет всю операцию снова. Остается только протереть стекла старой смятой газетой. Мишель по опыту знает – это лучшее средство для удаления разводов.

– Мадам Дэтти! Я не нахожу газет! Можете сказать, куда вы…

Мишель умолкает. Жермен спит в кресле, склонив голову набок, в уголке рта поблескивает тонкая струйка слюны. Домашняя помощница не спешит ее будить: спящая кобра, по крайней мере, хотя бы не плюется ядом. Порывшись в кухонных шкафчиках, она направляется в гостиную и осматривает по очереди стеллажи и коробку для хранения прессы, в которой обнаруживается несколько номеров журнала «People» с глянцевой бумагой; обшаривает внимательным взглядом холл и заканчивает спальней. Там она находит искомое: в платяном шкафу на верхней полке лежат три старые, пожелтевшие от времени газеты. Мишель берет их в руки. На английском, напечатаны в 1929 году, и давным-давно устарели… Но для протирки окон подойдут отлично.

Женщина возвращается в кухню. Отрывает у первой газеты титульный лист, сминает в комок и энергично натирает им стекло. Результат ее вполне устраивает. Дальше – зеркало в ванной, окна в спальне и гостиной. Через сорок пять минут не остается ни клочка от трех антикварных изданий, описывающих биржевой крах 1929 года. Этот раритет достался Жермен Дэтти от отца, бывшего банкира и финансового гения, помешанного на цифрах, биржевых операциях и колебаниях обменного курса. Ее единственное наследство, похищенное тайком от сестер из родительского дома, когда мать и отец умерли. После семейной ссоры, оставившей ее, тогда совсем еще юную, без помощи и финансовой поддержки, Жермен разорвала все связи с родными. Долгое время это спрятанное от всех сокровище представлялось ей реваншем над жизнью, своего рода военным трофеем, страховым полисом на приличную сумму. Она верила: придет день, и эти инкунабулы[6] помогут ей пнуть в нос поскупившуюся на счастье судьбу. Но «день» так и не настал, и газеты мирно покоились на полке. Три публикации, за которые любители антикварной прессы и увлеченные финансисты готовы (хотя теперь правильнее будет сказать «были готовы») заплатить небольшое состояние, – растерзаны, порваны на клочки, уничтожены. Превратились в кашу.

Мишель тихонько насвистывает себе под нос. День погожий, невыносимая старуха за час ни разу не открыла рта. Жизнь прекрасна! По крайней мере могло бы быть и хуже. Намного хуже.

Домашней помощнице остается провести с подопечной всего час. Нехотя она решается разбудить старую гарпию.

– Мадам Дэтти! Мы идем за покупками?

– Оставь меня в покое! – брюзгливо отзывается пожилая дама.

– Подумайте хорошенько, холодильник почти пустой. Вам ведь нужен хлеб, сыр, суп…

– Сходи в магазин сама.

– Об этом и речи быть не может! Ваша дочь распорядилась вывозить вас на прогулку. И потом, сегодня чудесная погода. Вам будет приятно подышать свежим воздухом.

– Мне будет приятно, если ты от меня отстанешь!

– Отстану, как только пересадим вас в инвалидное кресло!

Не дожидаясь новых возражений, Мишель подкатывает инвалидную коляску к креслу Жермен, после чего становится за спинкой, чтобы удобнее было крепко схватить старуху под мышки и переместить на новое седалище.

– Ох! Осторожнее можно? – тут же восклицает старая ведьма. – Надо же быть такой безрукой!

– Лучше бы помогли, вместо того чтобы ворчать, – просит Мишель, которая в этот момент уже приподняла ее и держит на вытянутых руках.

Обе женщины пыхтят от натуги, и чем больше упирается Жермен Дэтти, тем тяжелее приходится Мишель Бурдье. Тем не менее ей все-таки удается подвинуть старуху набок, и она небрежно опускает свою ношу в инвалидное кресло. Не обращая внимания на поток жалоб, она поочередно выполняет действия, предшествующие выходу на улицу: набрасывает пожилой даме кофту на плечи, кладет ей на колени сумочку и надевает туфли вместо тапочек.

Теперь они готовы.

Неудержимый поток ядовитых комментариев Жермен в конце концов иссякает. Вид у нее по-прежнему хмурый, но Мишель не обращает на это внимания. Старуха молчит – и слава богу…

– Вперед! – провозглашает она, направляя кресло к входной двери.

На улице Мишель поворачивает направо.

– Я думала, мы едем за покупками! – моментально возмущается Жермен.

– Так и есть, – соглашается Мишель.

Жермен Дэтти резко нажимает на тормозной рычаг, и коляска останавливается. Для Мишель это полная неожиданность, и она едва не ударяется со всей силы о спинку.

– В магазин Леклерка мы не пойдем! – сварливо заявляет старая ведьма. – Если хочешь оправдать жалованье, которое тебе платит моя дочь, избавь меня от толпы толстяков и невротиков!

– Хорошо, – улыбается помощница по дому. – Куда вы хотите пойти?

– Мини-маркет на улице де-Терм мне прекрасно подходит.

– Как пожелаете!

Пальцы крепко сжимают чашку, чтобы не потерять ни единой жемчужины тепла… Леá допивает кофе. Ее взгляд блуждает по кухне, в голове – туман. Она еще не проснулась как следует, хотя час не ранний. Трудно проснуться, когда не осталось ни мечты, ни надежды. Жизнь не всегда милосердна, и когда груз сожалений становится особенно тяжким, молодая женщина находит прибежище только в состоянии бессознательности. Вот и сегодняшний день, едва начатый, не обещает ничего хорошего – она готова дать обе руки на отсечение. Те самые руки, которые держат сейчас чашку, ладошки прижаты к еще теплой эмали…