«Уже столько времени прошло после ее отъезда!» При дворе он мог проявлять почтение и благочестие, но здесь, на стене, следовало сказать правду хотя бы себе. «Полгода – и ни единой весточки, кроме приказаний ждать».

Под ногами он чувствовал камни стены, все еще хранившие тепло дня. Над головой возвышался небесный свод. Созвездие Короны пылало в ночи белым огнем. Рахбарин нашел взглядом самые яркие звезды, но их холодное сияние ничего ему не открыло.

«Прошу тебя, Пресветлая Богиня, скажи, что мне делать». Он молился и приносил все необходимые жертвы, но все еще не получил ни единого знака. Почему Аллат не хотела с ним говорить?

«Потому что ты и так знаешь, что нужно делать». Рахбарин смущенно опустил голову. «Неужели я стал настолько слабым, что прошу помощи Богини в том, что должен делать сам?» Он знал, что ответила бы его тетя на такие глупые просьбы: «Богиня даровала тебе разум и тело. Она надеется, что ты сумеешь ими воспользоваться».

И разве последний приказ царицы не заключался в том, чтобы он поступал, как сочтет нужным? Чтобы делал то, что посчитает наилучшим для Савы, для царства, а не для себя. Ведь, если бы он делал то, чего хотел сам, он поскакал бы на север и вернулся с царицей. Но это ничего не решило бы.

Нет, ему следовало выполнять свой долг здесь, охраняя Саву и трон до возвращения царицы.

«А если наша царица никогда не вернется?»

Рахбарин смотрел на звезды, пылавшие белым огнем. «Если она не вернется, она пришлет вместо себя наследницу. А я буду хранить для нее трон. И, когда новая царица въедет в ворота Мариба, я буду ждать, готовый служить ей».

Теперь, когда мне случается думать о тех днях, я чувствую жар. Меня заливает горячая волна стыда за мои поступки. В то время я не находила себе места, словно голодная пантера. Я не впускала в железные стены, которые воздвигла вокруг себя, даже Нимру и Кешет, а ведь я любила их как сестер. Я сама себя сделала одинокой безо всяких причин и позволила гневу уничтожить мой покой. Впрочем, я ведь была очень молода, а в молодости мы часто жестоки даже к себе самим. И мой разум не находил покоя. Гуляла ли я по саду царицы Мелхолы, каталась ли на Ури, пряла, училась или играла в мяч с младшими братьями, слова царицы Билкис неслышно пели у меня в крови: «Ты создана для того, чтобы править, ты рождена быть царицей».

Эти слова открыли мне двери к мыслям, которые я давно себе запретила даже во сне. Теперь я вспомнила, почему нельзя слушать пение сладкоголосых сирен: оно приносит лишь печаль.

«Создана для того, чтобы править», – да, с этим я могла согласиться без ложной скромности. Я знала с тех самых пор, как научилась ходить, что смогла бы править лучше, чем мой брат Ровоам. Там, где он упрямился, я проявляла твердость, он был жестоким там, где я была добра, и вспыхивал, словно сухой трут. А еще он не умел правильно судить о людях. Тем более о женщинах. Мой брат презирал женщин, считая их слабыми. Я подозревала, что он втайне презирает и нашего отца. Ровоам путал терпимость со слабостью, терпение со страхом, уступку с поражением. Его главный порок заключался в надменном отношении к другим.

«Создана для того, чтобы править». Да, теперь я поняла, что всю свою жизнь училась этому. Я хваталась за любую возможность, которую отбрасывал мой высокомерный брат. Я принимала к сведению все слова учителей и внимательно слушала отца, изучая его двор так же прилежно, как свои задания. А еще я слушала все, что говорили мои мачехи, даже самые глупые. Я прожила четырнадцать лет в отцовском дворце, и теперь я понимала, что не потратила впустую ни единого дня из этого времени. Каждый день я искала знаний и училась. Я подготовила себя к тому, чтобы царствовать, сама не зная об этом.

«Рождена быть царицей…»

Но царица Билкис ошиблась. Все мои годы безотчетных поисков прошли впустую. Ничего не значили мои умения, таланты и разум. Да и я сама ничего не значила в сравнении с тем, что Ровоам родился царским сыном, а я – всего лишь царской дочерью.

Никогда я не смогла бы стать такой царицей, как она. В лучшем случае мне предстояло стать царской женой.

Лишь на это я могла надеяться. И этого мне было мало.

– Что-то не так.

Нимра мерила шагами сад. Дойдя до конца дорожки, она повернула и пошла вдоль клумбы лилий. Длинная коса билась о ее спину.

– Что, по-твоему, не так? Иди сюда, сядь рядом со мной.

Кешет похлопала по краю фонтана, но Нимра не позволила себя уговорить.

– Не знаю. Царевна неспокойна.

– Что может ее тревожить?

– Не знаю, – повторила Нимра, – но, что бы это ни было, с нами она не поделится. Ты ведь заметила, что она подолгу где-то пропадает?

– Она и раньше убегала из дворца, – улыбнулась Кешет, – как и все мы.

– Да, но вместе. А теперь – не знаю, чем она занимается, но нас с собой не берет. Это меня тревожит.

Перебрав в памяти дни, прошедшие с последнего новолуния, Кешет поняла, что Нимра права. Слишком часто Ваалит попросту не удавалось найти. Она больше не делилась с ними своими тайнами.

– Да, – согласилась Кешет, – она совсем забросила нас, и меня тоже это беспокоит. Думаешь, она встречается с возлюбленным?

Нимра покачала головой:

– С кем? К тому же об этом она нам сказала бы. Наверное, дело в другом. Это что-то опасное. Все началось с того, что сюда приехала царица Савская, – нахмурилась Нимра.

– Кажется, ты права, – согласилась Кешет, обдумав эти слова, – но она проводит время не с царицей. По крайней мере, не все свое время. Так где же она пропадает?

– И почему не доверяет нам?

– Не знаю, – еще раз повторила Кешет. – Почему бы нам не спросить ее?

Нимра задумалась.

– Да, – сказала наконец она, – так и сделаем.

Но это решение не принесло им покоя, ведь, когда они, раздевая царевну перед сном и расчесывая ей волосы, попросили уделить им немного времени, Ваалит в ответ на их беспокойные расспросы сказала:

– Я гуляю, чтобы привести в порядок свои мысли, вот и все.

«Она избегает наших взглядов, она врет нам». Сама мысль о том, что царевна может их обманывать, расстроила Кешет. А то, что царевна считала их способными проглотить такое бестолковое объяснение, разозлило ее.

– Это не все, – резко сказала Кешет. – Ваалит, мы знаем тебя как себя, так что, если уж решила нам солгать, придумай, по крайней мере, что-то получше!

Кешет надеялась, что от этих язвительных слов Ваалит потеряет осторожность и выдаст себя, – ее гнев пылал так же ярко, как любовь. Но царевна лишь посмотрела на Кешет, затем на Нимру и ответила:

– Не могу. Поэтому, вместо того чтобы вас обманывать, я лучше вообще ничего не скажу.

И в дальнейшем никакими словами Кешет и Нимра не смогли добиться от нее другого ответа. В конце концов они оставили свои попытки – по крайней мере, на тот вечер.

– Но мы разгадаем ее секрет, – прошептала Кешет Нимре, когда они легли в свою постель, бодрствуя и прислушиваясь, не донесется ли с кровати Ваалит какой-нибудь шорох. – Мы должны. Можем ли мы защищать ее, ничего не зная?

– Не можем. Засыпай, Кешет.

Но, хотя сама Нимра лежала спокойно, ее дыхание выдавало, что она не спит. Позже Кешет раздумывала о том, спал ли вообще кто-либо из них той ночью. Если сама она и заснула, ей снилось, что она бодрствует и слышит тихие шаги Ваалит, уходящей и оставляющей их в темноте.

Когда его спрашивали, что он думает о визите царицы Савской, Веная чаще всего просто пожимал плечами. А если собеседник упорствовал в своих расспросах – хотя мало кто осмеливался упорствовать, беседуя с царским главнокомандующим, – и если Веная в тот день чувствовал прилив красноречия, он мог произнести несколько слов:

– Великая царица, достойная нашего великого царя. Хотя войско у них так себе.

А однажды, когда сам царь Соломон спросил, что Веная думает о гостях, тот ответил: