– Нет, не будет, о царица. Она – моя единственная дочь. Единственная царевна этих земель. И я не отошлю ее в страну, до которой полгода пути.

– Тебе придется когда-нибудь отпустить ее, о царь. – Она говорила так же ровно и спокойно. – Она уйдет к мужу или в храм. Ты не можешь заставить ее остаться ребенком навечно. Даже Соломону Премудрому не под силу остановить ход времени.

– Это случится когда-нибудь, но не сейчас. Как ты и сказала, она всего лишь девочка. Это не Земля Пряностей, а страна Господнего Закона. Здесь девочек не учат повелевать мужчинами.

– Да, но даже девочек из этой страны можно научить. Ведь именно они воспитывают мужчин, которые управляют этим царством.

Но эти слова не убедили царя, Билкис чувствовала его сопротивление. И, когда он сказал, что его ждут срочные дела, она поняла, что пока следует сдаться.

– Да, конечно, – ответила она и улыбнулась.

И, входя в ворота Малого дворца, она протянула ему руку, словно их беседа состояла их одних только ласковых слов и смеха.

И все же он впервые ушел от нее, не дожидаясь, пока она завершит их встречу, и это само по себе говорило о том, как смутила его просьба царицы. «До такой степени, что он взял назад свое царское слово – даровать мне все, чего я пожелаю…» Внезапно почувствовав усталость, она прислонилась к стене у окна. Камень холодил щеку. Все, чего она пожелает… «Мужчины легко раздают подобные обещания, а цари и того легче».

Исполнение ее желания дорого бы обошлось царю Соломону, этого она не отрицала даже наедине с собой. «И все же эта девочка обещана мне. Если царь Соломон не сдастся, его отказ обойдется ему еще дороже».

Значит, он не должен отказать. Должен дать ей то, чего она желает. «Я должна склонить его к моей воле. Но как?..»

Она вдруг засмеялась, весело, словно девчонка. Могла ли она забыть? «Разве царь – не мужчина, а царица – не женщина?» Мужчины повинуются своему телу – и женскому. И даже Соломон Премудрый не был исключением, хоть и считал себя холодным и бесстрастным. Ведь он жил во власти воспоминаний о женском теле, во власти призрака своей возлюбленной, своей Ависаги.

«Чтобы завоевать царское сердце, я должна изгнать оттуда призрака». С живой соперницей бороться намного легче. Собравшись с мыслями, Билкис встала перед серебряным зеркалом, изучая свое отражение в гладкой поверхности.

Каким образом лучше всего привлечь его? «Подстроить так, чтобы он застал меня купающейся при свете солнца, как случилось с его отцом и матерью?»

Нет, эта уловка помогла бы лишь молодой женщине. Билкис все еще сохраняла свою красоту, но ее молодость прошла. Солнечный свет уже не ласкал ее, показывая все достоинства и обещая огненную страсть тем, кто на нее смотрел. К тому же богиня солнца и так помогла ей, выполнив свое обещание, приведя сюда, в эту землю, где правили мужчины.

«Значит, я должна обратиться за помощью к лунному божеству». Тени, лунный свет и ее подкрепленная опытом страсть – все это могло привлечь к ней Соломона. Тут ничего сложного нет. А вот добиться, чтобы он отдал ей дочь, ребенка своей Ависаги… Это было сложно.

«Но возможно. Это не может оказаться невозможным. Матерь привела меня сюда, показала мне девочку. Она не стала бы обещать мне того, чего я не могу получить».

Для победы в этой схватке ей требовалось оружие, а выковать его она могла, лишь узнав свою соперницу так же хорошо, как себя. Билкис разослала своих служанок и евнухов выпытать истории о прошлом у женщин в гареме и у дворцовых рабов. Она просеивала старые слухи и сплетни, ища правды, которую могла бы обратить против холодной обороны Соломона.

«Ависага? Симпатичная девушка, но слишком тихая».

«Почти что чужеземка. Я уверена, что в ее жилах текла не наша кровь».

«Добрая, с нежным голосом».

«Она его околдовала. Был десяток более миловидных, чем она!»

«Она много смеялась».

«Ни одна порядочная девушка так не ходит – будто кошка, разнежившаяся на солнце. А еще она носила на ногах браслеты с колокольчиками – вряд ли ее научила этому благонравная женщина!»

«Ависага? Я помню ее. От нее пахло корицей. Корицей и розами».

Целую неделю он не видел ее. Царица Савская не выходила из Малого дворца, словно их ничто не связывало. Сначала он посылал к ней слуг с цветами и фруктами, задабривая ее. Затем отправил посланцев, спрашивая, что случилось. Точнее, умоляя об ответе. «Как вышло так, что она стала настолько нужна мне? – Беспокойно ворочаясь на своем ложе, Соломон улыбался в темноте летней ночи. – Ты знаешь, как это вышло. Ее ум достоин твоего. Она – та, с кем ты можешь говорить и быть понятым».

Даже его друг Аминтор не мог до конца осознать, какой груз придавливает царя к земле. А теперь у Соломона не осталось и той дружбы, ведь критянин покинул его. Царь всегда знал, что его друг здесь ненадолго, как перелетная птица, которая отдыхает, прежде чем снова пуститься в путь, не имеющий конца. «И все-таки мне его не хватает. А теперь и царица скрывается от меня. Она гневается, потому что я отказал ей. Но, если Аминтор просил у меня слишком мало, Билкис хотела слишком многого».

Стояла глубокая ночь, горячая, как черный огонь. Мог ли он спать, если сам воздух обжигал его кожу? Не мог. Соломон оставил свои добросовестные попытки заснуть. Он встал и подошел к окну, а потом сел на широкий подоконник, опираясь о камни, разогретые дневной жарой. Сегодня снова не удастся поспать, а завтра он едва ли сможет вершить дела.

Соломон вздохнул и потер свои виски. Этим летом дул сильный жаркий ветер, жестокий и безжалостный, словно Закон. Именно в такое лето его отец увидел, как его мать купается на своей крыше, и с первого взгляда влюбился в нее…

Это если верить сюжету красивой песни, которую исполняли придворные певцы. Рассказывали и другие истории, не столь красивые, о страсти, измене и убийстве. Но об этом не говорили открыто, а лишь шептались тайком, по углам.

«Говорят, что мой дворец – средоточие правосудия. На самом деле это средоточие тайн».

Царь, его отец, призвал к себе женщину лишь потому, что захотел ее. «Я тоже царь. Я могу поступить так же. Я могу приказать, чтобы ее привели ко мне, потому что я желаю этого. Потому что я желаю ее».

Даже если она не желает его? «Чего стоит похоть без любви? Хотя бы даже без страсти?»

За спиной послышался шелест. Шорох разгоняемого воздуха, словно в жаркой ночи ползла змея. Соломон не двигался, зная, что, если обернется, попадет во власть соблазна и случится беда.

– Я не звал тебя.

– Если бы ты не звал меня, я бы не пришла. – В ее голосе трепетал смех. – Как ты узнал, что это я?

– По запаху. Ты пахнешь, как целая россыпь пряностей.

Воздух шевельнулся – она подошла ближе.

– Слова твои благоуханны, словно ладан, и мед у тебя под языком.

Она стояла прямо у него за спиной. Он чувствовал, что она совсем близко.

– Слова легко подсластить.

– И тяжелые ночи тоже легко подсластить.

На него давил горячий ночной воздух, темный насыщенный аромат щекотал его чувства. «Я должен ее отослать. Я отошлю ее. Это безумие. Такое же безумие, которое охватило моего отца, когда он увидел мою мать».

Он осторожно обернулся, стараясь не коснуться ее тела. Теперь их разделял лишь один вздох.

– Царица моя…

– Да, твоя – на эту ночь, – улыбнулась она. – Давай же этой ночью править вместе, Соломон.

В эту жару одежда прилипала к ее роскошному телу. От ее кожи исходил аромат – акация, корица и нежная нотка розы. Аромат любви.

«Безумие». Но противиться этому безумию он больше не мог.

Тысячелетняя традиция позволяла людям каждое полнолуние и новолуние приходить в царский дворец в поисках милости и правосудия. В отсутствие царицы Билкис ее племянник сидел на Солнечном троне, принимая прошения и верша суд. И отвечая на вопросы. Или, по крайней мере, пытаясь. За полгода, минувшие со дня отъезда царицы, отвечать на вопросы о ней стало не только тяжело, но и скучно.