Вот так и вышло, что я училась, чему хотела, стараясь в то же время стать такой, какой желал видеть меня отец, – мягкой, женственной, любящей дочкой. Я и правда очень старалась. И я всей душой любила отца.

Но я не была мягкой и женственной.

И знала, что никогда такой не стану.

Я так много значила для отца, что, хотя я была всего лишь царевной, он отдал мне покои, в которых когда-то жила сама царица Мелхола. В мое тринадцатое лето он преподнес мне этот необычайно щедрый подарок весьма затейливым способом – отец любил загадки и головоломки. Он вызвал меня в большой внутренний двор Женского дворца и вручил мне клубок нитей.

– Иди за этой нитью и владей тем, что найдешь в конце.

Грубая и толстая нить походила скорее на веревочку, а клубочек оказался лишь началом. Принявшись сматывать его, я увидела, что алая нить вьется по земле и ведет прочь со двора. Отец улыбнулся мне, и мое сердце забилось быстрее – я поняла, что меня ожидает особенный подарок. Я рада, что не забыла поблагодарить отца, прежде чем, сматывая нить в клубок, отправилась туда, куда она вела.

Почти до самого обеда я петляла за нитью, пока она не закончилась. Тот, кто придумал для меня этот путь, вложил в него много труда. Дорога вилась между колоннами и по коридорам, вокруг фонтанов и вниз по лестницам; я миновала множество комнат. Игра захватила всех. Меня провожали взглядами улыбающиеся женщины, восторженные ребятишки ступали след в след за мной. Я, кажется, обошла каждую пядь женских покоев, прежде чем алая нить закончилась и я остановилась перед воротами, выходившими в женский внутренний двор.

Инкрустации – пластины из слоновой кости – выделялись на фоне гладких створок черного дерева. Кончик нити был привязан к позолоченной задвижке. У ворот меня ожидал отец.

За время моих поисков клубок стал огромным и тяжелым. Я опустила его к ногам отца, сказав:

– Я пришла.

Отец посмотрел на клубок, затем на меня.

– Теперь я понимаю, почему ты так долго добиралась до своего подарка. Ведь ты могла просто побежать вдоль нити, не задерживаясь, чтобы смотать ее.

– Но ведь клубок – это тоже подарок мне, правда?

Отец рассмеялся, обнял меня и поцеловал в лоб:

– Бережливая моя дочурка! Умница! Теперь я вдвойне рад, что преподношу тебе этот подарок. Больше никто не достоин его.

Отец повернулся и распахнул ворота.

– То, что лежит за этими створками, принадлежало когда-то царице Мелхоле. Теперь оно твое.

Я широко раскрыла глаза. Царица Мелхола, первая жена великого царя Давида, была главной среди всех его женщин. Он заплатил за нее собственной кровью и сохранил для себя силой своего оружия. Моего отца на самом деле вырастила и воспитала царица Мелхола, а не его родная мать. Ни о ком из женщин, кроме моей матери, отец не говорил так, как о царице Мелхоле. А теперь он отдал мне ее покои. Я пыталась подобрать слова, чтобы изящно выразить свою благодарность, но, охваченная восторгом, смогла сказать только:

– Покои царицы Мелхолы? Для меня?

Но отец, казалось, остался доволен моим ответом. Он улыбнулся:

– Покои царицы Мелхолы теперь твои, дочка. Ты уже не ребенок, и тебе не нужны няньки. Ты становишься женщиной. Пора тебе иметь собственные покои и служанок.

Он также добавил, что в этих комнатах, ставших теперь моими, я могу менять все по собственному усмотрению. Но эти слова он произнес напряженно, и я поняла: он надеется, что в стенах, где прошло его детство, все останется по-старому. Поэтому я поблагодарила его и ответила, что комнаты нравятся мне в нынешнем виде.

– Если они были достаточно хороши для царицы, они, конечно, достойны и царской дочери, – сказала я и почувствовала, что отцу пришлись по сердцу мои слова.

Покои старой царицы и впрямь были чудесны. Стены покрывала роспись – маки и ласточки. В саду внутреннего дворика цвели лилии и пел фонтан, вода струилась по белому камню. Я присела на край фонтана, погрузила руку в бившую ключом воду и улыбнулась. «Теперь я настоящая женщина и не хуже царицы», – так я подумала, гордая и довольная, хотя мне хватило скромности и здравого смысла не сказать это вслух.

И лишь позже я задалась вопросом о том, почему отец отдал мне покои царицы Мелхолы, а не царицы Ависаги. Мне достались комнаты не моей матери, а его. Точнее, его мачехи. Вот о чем я думала.

Но не спрашивала.

Царь взял себе новую жену, и что с того? Пусть женится сколько угодно, все равно у каждой будет право и честь провести с ним ночь. И все равно царь Соломон в установленное, не подлежащее отмене время придет к ней. Госпожа Гилада улыбнулась – теперь она почти постоянно улыбалась. Разве не было у нее причин? С трудом верилось, что когда-то она рыдала, боясь той самой жизни, которой сейчас наслаждалась.

Когда ей сказали, что отошлют ее как дань царю Соломону, победившему ее племя, она страшно испугалась и голосила, пока мать не надавала ей пощечин, – если бы она не успокоилась, отец избил бы ее более жестоко. Тогда она была неотесанной застенчивой девочкой с гор, настолько наивной, что думала, будто отправляется в Иерусалим, чтобы заплатить собственной жизнью за поражение своего народа: она боялась, что ее принесут в жертву!

«Какой же дурочкой я была!» Гилада снисходительно смотрела на свои прошлые заблуждения. Ее не только не принесли в жертву, но и возвели в ранг царской наложницы и осыпали милостями: она могла есть сколько угодно вкусной еды и одеваться в чистые новые одежды. Ее одарили золотом и серебром, чтобы украсить шею, запястья и щиколотки. Ей дали комнаты, ее собственные комнаты, куда никто не мог войти без ее разрешения.

И царь навещал ее в отведенное ей время, как и остальных. Гилада снова улыбнулась. Царь Соломон был очень добр. Никогда прежде она не встречала столь ласкового и щедрого человека. Когда ее, исхудавшую, трепещущую, привели к нему, ее мутило от страха. И, хотя она изо всех старалась скрыть свое отчаяние, Соломон сразу все понял.

– Ты – Гилада, верно?

Царь Соломон спустился со Львиного трона и взял ее за руку, затрепетавшую под его пальцами, словно пойманная птица.

– Ты проявила доброту, приехав ко мне. Благодарю тебя за это, – продолжал он. – Я знаю, твоим родителям было тяжело с тобой расставаться, ведь ты, вне всякого сомнения, величайшее их сокровище.

Она осмелилась поднять глаза и увидела, что он улыбается.

– Не бойся, – шепнул он ей, наклонившись, чтобы поцеловать в щеку.

Затаив дыхание, она смотрела на этого ошеломившего ее героя, которому предстояло стать ее хозяином и повелителем. Он же тем временем обратился к собравшимся придворным:

– Вот госпожа Гилада. Ее отец заключил с нами честный договор. Для вашего царя это радость.

На этом прием закончился – все остальные дары уже успели показать до нее. Царь Соломон кивнул, и дворцовый управитель отпустил собравшихся людей. Соломон сам вывел Гиладу из тронного зала через мужские покои. Они остановились у ворот, ведущих в гарем.

В эти ворота могла бы проехать повозка, а высотой они были в два человеческих роста. Кедровое дерево украшали инкрустации из кораллов, золота и слоновой кости. Возле этих роскошных ворот их приветствовала улыбкой женщина, одетая в наряд из такой тонкой ткани, что он облегал ее тело, словно смоченный водой. В волосы ее были вплетены серебряные цепочки, на лице выделялись ярко накрашенные губы и веки. Гилада заметила кольца в ушах и на пальцах женщины, браслеты на запястьях и щиколотках, а шею незнакомки обвивали полдюжины унизанных бусинами ниток. Девушка подумала, что эта роскошно одетая женщина – великая царица.

Но царь Соломон обратился к ней, словно к простой служанке, приказав отвести Гиладу в гарем и позаботиться о ней. Затем он снова с улыбкой повернулся к Гиладе:

– Я знаю, что все здесь чужое для тебя, что ты растеряна и напугана, что ты очень скучаешь по семье и дому. Но я предлагаю тебе уговор.