Элита практически не ощущала потребности в подобных организациях, за исключением религиозных. У коллегий были богатые патроны, хотя, как правило, они не принимали участия в регулярных собраниях. Эти люди представляли собой местную элиту. Таким образом, помимо «горизонтальных» связей в одном слое населения, союзы обеспечивали «вертикальную» связь простонародья с представителями высших классов, обладавшими властью и влиянием.

С точки зрения элиты, социальный характер подобных ассоциаций мог вызывать проблемы. Правительство римлян всегда с подозрением относилось к клубам по интересам; так, клубы любителей гладиаторских игр в Помпеях, очевидно ставших «фанатами» гладиаторов, пришлось запретить после побоища из-за проигрыша команды, выставленной жителями их города (Тацит. Анналы, 14.17). Император Траян подчеркнул позицию власти по отношению ко всякого рода обществам, указав, что все они всегда становятся «политическими»: «Какое бы имя и по каким бы основаниям мы ни давали [его] тем, кто будет вовлечен в такой союз, он в скором времени превратится в гетерию [Траян обозначал этим словом тайное недозволенное общество] (Плиний Младший. Письма, 10.34). В современном обществе идут дискуссии по поводу подобных союзов – какие из них были «законными» и «незаконными», «одобренные» государством или нет. Здесь важно подчеркнуть, что, несмотря на подозрительное отношение к ним властей и даже на запреты, общества определенно оставались широко распространенными и составляли важную часть социальной жизни простых людей.

Еще одним важным местом общения являлись бани, или термы. В современных городах, в отличие от бассейнов для плавания, общественные бани встречаются довольно редко. А в те времена бани имелись в каждом городе и поселении по всей Римской империи. Широко известны роскошные бани в Риме и в крупных провинциальных городах. Аристократы посещали общественные бани, но каждый из них мог иметь и баню и в своем доме либо принимал приглашение посетить таковую от своих друзей. В общественных банях простой человек занимался гимнастикой, получал массаж или лечение с помощью грязей и заодно общался с друзьями. Герой «Золотого осла» Луций, приехав в Гипату и остановившись у Милона, убедился, что о его лошади позаботятся, и сразу отправился в бани. Многие эпизоды в «Сатириконе» Петрония происходили именно там. В местах постоянной дислокации легионов обязательно имелись бани для солдат; богатые горожане в качестве благотворительности строили их для бедных слоев населения. Если форум являлся центром торговли и осуществления правосудия, то бани – центром общения. Здесь предлагались еда и напитки, можно было встретиться с друзьями, узнать новости и обсудить самые разные проблемы повседневной жизни.

«Тиберий Клавдий Секунд прожил 52 года… Вино, секс и бани разрушают наше тело, но вино, секс и бани украшают нашу жизнь! Мероп, вольноотпущенница Цезаря, построила эту гробницу для своего дорогого друга, для себя и для их потомков» (CIL 6.15258, Рим).

Жизнь не обходилась без различных неприятностей и происшествий: обманы на рынке, супружеские измены, кража одежды в бане. Расследованием всех этих случаев, в том числе и краж в банях, занимался городской префект: «По делам тех, кто за плату хранит в банях одежду, учрежден судья, чтобы он сам проводил следствие, если (указанные лица) совершали бы обман при хранении одежды» (Дигесты, 1.15.3.5).

Люди беспокоились, как бы с их женщинами, отправившимися в бани, не случилась какая беда, как видно из этой официальной жалобы, найденной в Египте: «От Гиппалия, сына Архиса, казенного крестьянина из деревни Эвхимерия района Темиста. Десятого тиби, когда моя жена Аплоуния и ее мать Термия мылись в бане, на них напали Эудамония, дочь Протарха, Эттитаис, дочь Пииса, Деий, сын Аммония и Геракл и нанесли моей жене Аплоунии и ее матери множество ударов в деревенской бане, так что она слегла в постель. Во время драки она потеряла золотую сережку весом в три четверти, браслет из нештемпелеванного металла весом 16 драхм, бронзовый браслет стоимостью 12 драхм; и Термис, ее мать, потеряла золотую сережку весом две с половиной четверти…» (Роулэндсон, № 254).

Но все равно для простых людей посещение бань оставалось определенно неотъемлемой и приятной частью быта.

Говоря об этом месте, обычно полном мужчин и женщин (для последних отводились другие часы посещения), мы автоматически представляем себе сияющие мрамором термы Каракаллы в Риме или великолепные бани Клюни в Париже, считая их чуть ли не символом великой римской цивилизации. Отчасти, конечно, так и есть; кого не поражала роскошь этих заведений? Но за красотой и роскошью отделки скрывалась воистину ужасающая реальность. И простой народ, и элита наслаждались в термах уходом за телом и общением с друзьями, и, очевидно, их совершенно не беспокоило полное отсутствие гигиены. Мы не знаем, насколько часто менялась вода в бассейнах, но не можем утверждать, что делалось это регулярно и достаточно часто. Перед мытьем люди натирались различными мазями, а затем скребницами соскребали с кожи грязь и пот, а значит, вся эта грязь смывалась служителями прямо в бассейн. Иногда при термах имелись уборные, но тем не менее многие пользовались вместо нее бассейном: «Но всегда страшнее и опаснее облегчаться в божьем храме, на площади, на улице или в бане: это предвещает божий гнев, великий срам и немалый убыток, а вдобавок – что тайное станет явным и что сновидца будут ненавидеть» (Сонник, 2.26).

Одним словом, вся грязь, пот, прочие выделения и микробы, с чем человек приходил в бани, передавались с водой окружающим. Особенно в помещениях с горячей водой количество вредных бактерий должно было быть просто астрономическим. Хотя вся эта нечисть с водой наверняка способствовала распространению всяческой заразы, указаний на то, что люди осознавали эту опасность, мы не находим. Напротив, доктора давали своим пациентам рекомендации – «посетить термы», так что больных, можно сказать, подстегивали (как мы теперь понимаем) заражать своими болезнями других или приобретать новые хвори в месте, которое должно было их вылечить. Иногда даже императоры посещали общественные бани наравне с простыми людьми; впрочем, один из них, Марк Аврелий, определенно этого избегал: «Вот каким тебе представляется мытье: масло, пот, муть, жирная вода, отвратительно все» (Размышления, 8.24).

В термах всегда царило шумное оживление. Артемидор отмечал, что видеть во сне пение в термах означало беду; некоторые тоже думали, что видеть, как ты сам моешься в бане, не к добру, потому что страшный шум указывал на беспорядок в жизни. Сенека выразительно жаловался на это, воображая, что значит работать в жилище, расположенном над публичными термами: «Сейчас вокруг меня со всех сторон – многоголосый крик: ведь я живу над самой баней. Вот и вообрази себе все разнообразие звуков, из-за которых можно возненавидеть собственные уши. Когда силачи упражняются, выбрасывая вверх отягощенные свинцом руки, когда они трудятся или делают вид, будто трудятся, я слышу их стоны; когда они задержат дыханье, выдохи их пронзительны, как свист; попадется бездельник, довольный самым простым умащением, – я слышу удары ладоней по спине, и звук меняется, смотря по тому, бьют ли плашмя или полой ладонью. А если появятся игроки в мяч и начнут считать броски, – тут уж все кончено. Прибавь к этому и перебранку, и ловлю вора, и тех, кому нравится звук собственного голоса в бане. Прибавь и тех, кто с оглушительным плеском плюхается в бассейн. А кроме тех, чей голос, по крайней мере, звучит естественно, вспомни про выщипывателя волос, который, чтобы его заметили, извлекает из гортани особенно пронзительный визг и умолкает, только когда выщипывает кому-нибудь подмышки, заставляя вместо себя визжать клиента. К тому же есть еще и пирожники, и колбасники, и торговцы сладостями и всякими кушаньями, каждый на свой лад выкликающие товар. Ты скажешь мне: „Ты железный человек! Ты, видно, глух, если сохраняешь стойкость духа среди всех этих разноголосых нестройных криков, между тем как нашего Криспа довели до могилы чересчур усердные утренние приветствия“. Нет, клянусь богом, я обращаю на этот гомон не больше внимания, чем на плеск ручья или шум водопада, – хоть я и слышал про какое-то племя, которое перенесло на другое место свой город только из-за того, что не могло выносить грохот нильского переката. По-моему, голос мешает больше, чем шум, потому что отвлекает душу, тогда как шум только наполняет слух и бьет по ушам» (Сенека. Письма, 56.1, 2).