11. А он... Над озорными базарами, над сейфом, который распотрошён. Над городами Торжок и Нант, над именами Иван и Джон. Над баскетбольными матчами, над танкером, облюбовавшим порт. Над шелестеньем оленьих нарт, мягкими криками: «Поть!.. Поть!..» Над арабеском Бессмертновой, над фразой, дымящейся на устах. Монументальностью колоннад и недоверьем погранзастав. Над устаревшими твистами, над верностью за гробовой доской. Нервами, будто манильский канат. Тёмным вином. Светлой тоской. Над муравьями, над лазером, над... 12. Мёртвые смотрят в небо У развилок холодных, с каждой смертью старея, - мёртвых так и хоронят, чтобы в небо смотрели. Посредине планеты в громе туч грозовых смотрят мёртвые в небо, веря в мудрость живых... Бродят реки в потёмках. И оттуда, со дна, смотрят парни в будёновках крутого сукна. Те, которые приняли пулемётный горох. Над зелёною Припятью оборвали галоп. Задохнулись от гнева, покачнулись в седле... Смотрят мёртвые в небо. Как их много в земле!.. Тех, кто пал бездыханно на июньской заре. Тех, кто умер в Дахау. Тех, кто канул в Днепре... Бредя ролью трубастой, будто лука изгиб, смотрит Женька Урбанский, удивясь, что погиб... Ливень пристани моет, жирно хлюпает грязь... В небо мёртвые смотрят. Не мигая. Не злясь... Ах, как травы душисты! Как бессовестна смерть!.. Знаю: жить после жизни надо тоже уметь. Равнодушно и немо прорастает быльё... Смотрят мёртвые в небо, как в бессмертье своё. 13. Что нас держит Колдуя и клянясь, среди обычных сутолок земля вцепилась в нас, крича от страшных судорог. Века висят над ней, кипят самосожжения... И всё-таки сильней земного притяжения то, что в дыму костра, треща, темнеет окорок, то, что плывёт жара, похожая на обморок. То, что струится дождь, то, что лопочут голуби, то, что смеётся дочь, увидя лошадь в городе. Что шмель к цветку приник, что паутина - сказочна. И что течёт родник стеклянно и загадочно. То, что художник - слеп, а карусели вертятся. И то, что свежий хлеб на полотенце светится. Что на гончарный круг ложатся пальцы чуткие. И что приходит друг, необходимость чувствуя. Что веренице дней не будет завершения... Во много раз сильней земного притяжения то, что с тоской в глазах задумчиво и жертвенно, ни слова не сказав, тебя целует женщина. То, что молчит струна, звучит бумага нотная. И то, что есть она - Земля - всё время новая! С проклятьями и страхами. С едою и питьём... И то, что мы уйдём в неё - такую странную. 14. Жизнь и смерть Значит, всё-таки есть она - глупая смерть. Та, которая вдруг. Без глубинных корней. За которой оркестрам стонать и греметь. Глупо. Глупая смерть... А какая умней? А в постели умней? А от пыток умней? А в больнице? В убожестве краденых дней? А в объятьях мороза под скрипы саней? Где умней? Да и как это можно: умней?! В полыханье пожара? В разгуле воды? В пьяной драке, где пастбище делит межа? От угара? От молнии? От клеветы? От раскрашенной лжи? От слепого ножа?.. Смерть ничем не задобришь, привыкла к дарам... Вот Гастелло летит с перекошенным ртом. Он при жизни пошёл на последний таран! Всё при жизни!!! А смерть наступила потом... Горизонт покосившийся. Кровь на песке. И Матросов на дзот навалился плечом. Он при жизни подумал об этом броске! Всё при жизни!!! И смерть тут совсем ни при чём... Голос радио. Падает блюдце из рук. Прибавляется жителей в царстве теней... Значит, глупая смерть - та, которая вдруг? Ну, а если не вдруг? Постепенно? Умней?! Всё равно ты её подневольник и смерд! Всё равно не поможет твоё: «Отвяжись!..» Впрочем, если и есть она - глупая смерть, - это всё-таки лучше, чем глупая жизнь. |
